Лаура Бо Кармайкл была следующей на свидетельском месте. Несмотря на маленький рост и хрупкую фигурку, председатель клуба “Секвойя” заняла свидетельское кресло с видом почтенной дамы. На ней был строгий костюм из бежевого габардина, и, как обычно, ее седеющие волосы были коротко подстрижены. На ней не было ни украшений, ни драгоценностей. Ее голос при ответах на вопросы, заданные ей Родериком Притчеттом, звучал жестко.
– Мы слышали, как заявлялось в предыдущих свидетельских показаниях, миссис Кармайкл, – начал Притчетт, – что потребность в электроэнергии оправдывает строительство углеобрабатывающего завода в районе Тунипа. И вы так считаете?
– Нет.
– Не объясните ли вы членам комиссии ваши причины сопротивления этому строительству?
– Тунипа – одна из немногих, из очень немногих оставшихся нетронутыми природных сокровищниц в Калифорнии. Она изобилует богатствами природы – деревьями, растениями, цветами, ручьями, уникальными геологическими образованьями, животными, птицами и насекомыми, представляющими виды, которые уже везде вымерли.
Помимо всего прочего, эта местность необычайно красива. И разрушить эту красоту огромной уродливой, все загрязняющей электростанцией, к которой будет проложена новая железная дорога, сама по себе источник загрязнения, – кощунство с экологической точки зрения, гигантский шаг в прошлое столетие, богохульство против Бога и природы.
Лаура Бо говорила мягко, не повышая голоса, отчего ее заявление звучало еще более впечатляюще. Притчетт остановился перед следующим вопросом, давая ослабнуть магии ее голоса.
– Представитель “Голден стейт пауэр энд лайт” мистер Голдман, – сказал Притчетт, – уверил комиссию в том, что разрушение природы Тунипа будет минимальным. Не прокомментируете ли вы это?
– Я знаю мистера Голдмана несколько лет, – ответила Лаура Бо. – Он может даже искренне верить в то, что говорит. Но истина в другом: никто не может построить электростанцию в Тунипа без нанесения огромного, непоправимого вреда окружающей среде.
Секретарь клуба улыбнулся:
– Правильно ли я вас понял, миссис Кармайкл, что вы не доверяете компании “ГСП энд Л” и их обещаниям о “минимальных разрушениях”?
– Да, правильно, это обещание невыполнимо. – Лаура Бо сделала паузу. – В прошлом “Голден стейт пауэр энд лайт” и многие другие промышленные компании уже показали себя не заслуживающими доверия в области защиты окружающей среды. Когда им не мешали, они отравляли наши воздух и воду, расхищали наши леса, расточали полезные ископаемые, портили пейзаж. Теперь мы живем в другую эпоху и знаем об этих грехах, но они снова говорят: “Доверьтесь нам. Наше прошлое не повторится”. И я, и многие другие им не доверяем – ни в Тунипа, ни где бы то ни было.
Слушая Лауру, Ним подумал о том, что все сказанное ею можно оспорить с точки зрения логики фактов. Он верил, что “ГСП энд Л” и другие организации, подобные ей, учились на старых ошибках. В конце концов, бережное отношение к экологии – это сейчас хороший бизнес. Однако никакой здравомыслящий человек не сможет оспорить оценку, данную Лаурой прошлому.
Ним подумал, что Лаура во время своего краткого пребывания на свидетельском месте сделала еще что-то неуловимое, что подняло уровень дискуссии намного выше планки, установленной ограниченным Дейви Бердсоном с его рассчитанной на дешевый эффект игрой.
– Несколько минут назад, – сказал Притчетт Лауре, – вы заявили, что некоторые виды животного и растительного мира Тунипа вымерли во всех остальных местах. Не могли бы вы назвать их нам?
Председатель “Секвойи” кивнула.
– Я знаю о двух: о диком цветке – мытнике, и микроди-подопсе, известном как мышь-кенгуру.
"Вот где наши пути расходятся”, – подумал Ним. Он вспомнил свое возражение ей два месяца назад, за завтраком:
«Вы дадите мыши или мышам закрыть проект, который необходим миллионам людей?»
Очевидно, то же самое пришло в голову и Родерику Притчетту, потому что следующий его вопрос был:
– Не боитесь ли вы критики за два этих пункта – цветок и мышь? Не думаете ли вы, что люди скажут, что человек и его желания важнее?
– Я понимаю, что мне не избежать критики и даже, возможно, оскорблений, – ответила Лаура Бо. – Но ничего не изменит простой истины: уничтожение любого из видов животного или растительного мира безрассудно и безнравственно.
– Не объясните ли вы сказанное?
– Да. Здесь замешан принцип жизни и смерти, который постоянно и бездушно нарушается.
Современное в своем развитии – я имею в виду урбанизацию, промышленность, магистрали, нефтетрубопроводы и все остальное – уже нарушило равновесие природы, разрушило жизнь растений, водоразделы и плодородие почвы, вытеснило живых существ из их мест обитания или же привело их на массовую бойню, повлияло на процесс их роста, при этом забывалось, что малейшая частичка природы зависит от других таких частичек для продолжения жизни.
– Но, без сомнения, миссис Кармайкл, природа умеет приспосабливаться.
– В некотором смысле да. Но всему есть предел. Член комиссии вежливо кивнул:
– Пожалуйста, продолжайте. Лаура Бо Кармайкл продолжила:
– Я хочу сказать о том, что прошлые решения по отношению к окружающей среде основывались на кратковременной целесообразности и почти никогда – на масштабном видении будущего. В то же время современная наука – а я так говорю потому, что сама – ученый, – варилась в собственном соку, игнорируя тот факт, что так называемый прогресс наносит вред жизни и природе в целом.
Автомобиль стал неотъемлемой частью нашей жизни, но такой же частью стало и загрязнение им воздуха. Следующий пример – повсеместное использование пестицидов; сохраняя определенные формы жизни, они уничтожают гораздо большее их количество. А часто ли мы задумываемся над тем, насколько губительны для атмосферы аэрозоли? Этот перечень можно продолжать. Мы убивали и до сих пор продолжаем убивать окружающую среду.
Лауру Бо Кармайкл слушали в полной тишине.
– И все это оправдывается целесообразностью, – она впервые повысила голос. – Возможно, с чьей-то точки зрения строительство в Тунипа – целесообразность, но оно обречет на гибель и микродиподопса, и дикий цветок, и многое другое. Если этот процесс продолжится, я предвижу день, когда отдельный промышленный проект – подобный тунипаскому – будет рассматриваться как более важный, чем сохранение последнего уголка, где растут лилии.
Эти слова вызвали у аудитории шквал аплодисментов. Аплодисменты не утихали, и Ним зло подумал, что Лаура Во использовала свой статус ученого для того, чтобы произнести предельно далекую от науки речь. Его возмущение длилось еще долго, пока продолжались – в том же ключе – вопросы и ответы.
Последующий допрос Лауры Оскаром О'Брайеном ничуть не ослабил, а местами даже усилил впечатление от ее предыдущих показаний.
Когда юрисконсульт “ГСП энд Л” спросил с широкой улыбкой, действительно ли она верит, что мышиные норки и непривлекательный дикий цветок, почти сорняк, важнее, чем потребности нескольких миллионов людей в электроэнергии, она ответила резко:
– Осмеянию можно подвергнуть – и легко – все на свете, мистер О'Брайен, но это недостойный метод. Я уже объяснила, почему клуб “Секвойя” хочет, чтобы Тунипа осталась природным заповедником, позабавившие же вас ПУНКТЫ – лишь два из многих. Что же касается потребностей в электроэнергии, о которых вы говорили, то, по мнению многих, эти потребности превышают разумные пределы. Нужно лучше использовать то, что у нас уже есть.
О'Брайен вспыхнул:
– Раз уж вы знаете намного больше экспертов, которые исследовали Тунипа и нашли его идеальным местом для строительства, то, может быть, у вас есть на примете более подходящий вариант?
Лаура мягко ответила:
– Это ваша проблема, а не моя.
Дейви Бердсон отказался от проведения перекрестного допроса Лауры Бо, весомо заявив, что “Энергия и свет для народа” поддерживает точку зрения клуба “Секвойя”, так великолепно изложенную миссис Кармайкл.
На следующий день, когда допрашивали последнего из нескольких свидетелей противной стороны, О'Брайен прошептал Ниму, сидевшему позади:
– Сосредоточься. Ты пойдешь следующим.
Глава 13

Ним все-таки чувствовал себя измученным. Перспектива новых показаний и дополнительного перекрестного допроса лишь усугубила это состояние.
Он плохо спал ночью; ему снилось, что он в какой-то комнате, напоминающей тюремную камеру, без окон и дверей, все четыре стены которой были усеяны автоматическими выключателями. Ним старался включить их, он знал, что электричество нужно каким-то жизненно важным агрегатам. Но Дейви Бердсон, Лаура Бо Кармайкл и Родерик Притчетт окружили его, в шесть рук оглушительно щелкая выключателями в обратную сторону. Ним хотел закричать на них, попросить их не мешать ему, но не мог произнести ни слова. В отчаянии он пытался двигаться быстрее, но ноги не повиновались ему, они как будто приклеились к полу.
В отчаянии Ним понял, что проиграл, что ему не угнаться за остальными и вскоре все будет выключено. На этом он проснулся, весь в поту, и не мог больше заснуть.
***
Когда Ним снова уселся в свидетельское кресло, председательствующий член комиссии напомнил, что свидетель уже поклялся говорить правду, и только правду.
Когда Ним закончил свое выступление, за него взялся Оскар О'Брайен:
– Мистер Голдман, сколько акций “Голден стейт пауэр энд лайт” вы имеете?
– Сто двадцать.
– И их рыночная стоимость?
– На сегодняшнее утро – две тысячи сто шесть долларов:
– И любое предположение, что вы лично можете нажить состояние на Тунипа, является…
– Забавным и оскорбительным, – прервал его Ним. Он лично просил О'Брайена запротоколировать ответ и надеялся, что пресса сообщит о нем, как она уже сделала с обвинением Бердсона в извлечении выгоды. Но сомнения у Нима по поводу этого были.
– Вполне с вами согласен, – О'Брайен выглядел застигнутым врасплох решительностью Нима. – Теперь давайте вернемся к заявлению о влиянии на окружающую среду в Тунипа. Миссис Кармайкл в своих показаниях оспорила, что…
В его замыслы входило продемонстрировать показания противников проекта ошибочными и предвзятыми, но Ним на особый эффект своего выступления не рассчитывал.
О'Брайен закончил менее чем за полчаса. За ним последовали адвокат комиссии и Родерик Притчетт, но никто из них не стал плясать на ребрах Нима, оба они были учтивы и кратки. Зато Бердсон порезвился вволю. Характерным жестом запустив руку в густую, местами седую бороду, он постоял несколько секунд, рассматривая Нима.
– Эти ваши акции, Голдман. Вы сказали, что они стоили, – Бердсон посмотрел на клочок бумаги, – две тысячи сто шесть долларов, так?
Ним осторожно согласился:
– Да.
– То, как вы сказали об этой сумме – а мы все слышали это, – прозвучало так, будто эта сумма для вас – просто гроши. Вы, похоже, сказали “только две тысячи”. Я думаю, кому-то, кто, подобно вам, привык думать в масштабах миллионов и передвигаться на вертолетах…
Член, комиссии прервал его:
– Это вопрос, мистер Бердсон? Если да, пожалуйста, переходите к сути.
– Да, сэр. – Бородач лучезарно улыбнулся. – Этот Голдман, эта важная персона, вывел меня из равновесия, потому что никак не может понять, сколь много значит названная сумма для бедных людей…
Член комиссии резко ударил молотком:
– Ближе к делу!
Бердсон снова усмехнулся, он был уверен в том, что, как бы ни пытались осадить, слова лишить его не могут. Он повернулся к Ниму.
– О'кей. Вот мой вопрос. Не приходит ли вам в голову, что деньги, подобные этим “каким-то тысячам”, как вы сказали, означают целое состояние для многих людей, которым придется оплачивать счета за “Тунипа”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86