Не иначе какое-то проклятие висит над моими домами культуры, подумалось мне. Не хватает только телефонного звонка.
И тут же телефон зазвонил…
Невинное треньканье прозвучало как глас судьбы. Обстановка вокруг меня была такой, какой ей и следовало быть: сверху струился мягкий свет лампы, рядом кипы шпаргалок, в душе — злость и уныние, а над всем этим незримо витали зловещие громады домов культуры. Прежде чем взять трубку, я мгновение боролась с собой, пытаясь призвать к порядку взыгравшую во мне бессмысленную, идиотскую надежду.
— Алло, — отозвалась я после третьего сигнала.
— Четыре сорок девять восемьдесят один?
— Да, слушаю…
— Шеф на месте?
— Что?
— Шеф, говорю, на месте? Скорей! От неожиданности вопроса я растерялась и в первую секунду не нашлась что ответить, да и номер был назван правильно. Голос в трубке звучал резко, нахраписто, даже сердито и очень мне не понравился. Может, поэтому я окончательно озверела и вместо нормального ответа — дескать, ошиблись — с ехидной любезностью парировала:
— Сожалею, но шеф в отлучке. Прихватило, понимаете ли, после кислого молока живот.
— Что такое? Громче!
— Вышел! — гаркнула я, лишь бы отвязался, уж очень меня разозлил командирский тон.
— Доложить немедленно, как вернётся: операция “Скорбут” началась. К-2 в районе сто четыре, ежедневно в ноль двадцать. Установить сигнал. Запомните?
— А как же, — огрызнулась я. — Запомним. По гроб жизни.
— Синхронизация обязательна, — пояснил мне на прощание неприятный голос. — Даю отбой, конец сообщения.
— Покорнейше благодарю, — расшаркалась я и швырнула трубку. Черт знает что такое. С минуту поразмыслив, я пришла к выводу, что это либо ошибка, либо дурацкая шутка, на том и выбросила звонок из головы, зато моя злость и уныние достигли своего апогея. Чего тут финтить — взявшись по второму разу за статью о домах культуры, я в глубине души надеялась, что меня оторвёт от неё совсем другой звонок и совсем не по ошибке…
Я сидела с занесённой над листом ручкой и время от времени нацарапывала бессмысленные фразы. Всеми своими фибрами я ощущала себя несчастной, а чувство манкируемого долга бесповоротно меня добивало. Наконец я дошла до кульминационной точки своей деградации, слабеющей рукой накарябав: “Домам культуры предписаны по штату привидения”. Написала и долго вчитывалась, а вчитавшись, настолько поразилась, что даже головой посвежела. Какой абсурд! Почему непременно предписаны? Что в них хорошего, в этих привидениях? Нет, пора взяться за ум!
Легко сказать — как будто до моего ума рукой подать. В действительности нас разделял не один световой парсек, оставалось уповать лишь на чувство долга, благо оно у меня в крови. Проделав над собой титаническое усилие, я худо-бедно сосредоточилась на взыскующих моего внимания объектах культуры. В результате во вступительную часть сочинения была впрыснута капля здравого смысла, а сама я поехала утром на работу, ни капли не выспавшись.
Элементарные профессиональные обязанности казались мне в тот день неподъемно сложными. Я с трудом разделалась с воротами и взялась за доработку проекта, которым когда-то занимался Януш и в котором теперь должны были найти своё отражение свежеиспечённые фанаберии инвестора. Я прилагала массу усилий, чтобы возможно меньше переделывать и возможно больше оставить как есть, поскольку единственное, на что меня ещё хватало, так это на бездумное копирование оригинала.
Вскоре после двенадцати я застряла на непосильной для меня проблеме. На продольном сечении обнаружились какие-то странные размеры — ни к одному узлу не подходят. Я долго ломала голову, соображая, что именно Януш имел в виду. Мои умственные потуги успехом не увенчались, и я наконец решила спросить у самого автора. Могла бы поинтересоваться и раньше, но такие простые решения при нынешнем моем состоянии духа почему-то меня не осеняли.
Только я собралась призвать Януша на помощь, как слуха моего коснулись звуки из ожившего динамика. Дневной выпуск новостей. Некоторое время я слушала, предаваясь тоске и унынию, потом сказала:
— Ребята, обратите внимание, моя жертва вещает!
Весе и Януш подняли головы и с любопытством прислушались — мои контакты с диктором не являлись для них тайной. Красивый, благозвучный голос поставил нас в известность, что “…в Польшу отгружено сто восемьдесят тонн болгарских помидоров…”.
— Интересно. — задумчиво протянул Весе. Я наконец опомнилась и со вздохом вернулась к прозе жизни.
— Януш, поди-ка сюда. Что ты тут замерял? Воздух?
— Какой ещё воздух? — неуверенно спросил Януш, поднимаясь из-за стола. — Чего ты несёшь?
Я продемонстрировала ему загадочное место.
— И правда. Погоди, что я тут мог начертить?
Он склонился над столом, навалившись локтями и подперев ладонями подбородок, и мы с ним осоловело уставились в таинственные размеры.
— Пристаёшь со всякими глупостями, — недовольно буркнул Януш. — Откуда мне знать, что я здесь замерял три месяца назад.
— Но ты же что-то имел в виду?
— Ну имел, только что?
— Может, забыл дорисовать?
— Постой-ка… Сейчас соображу, достань поперечник…
Поглощённые реконструкцией авторской задумки и творческого её воплощения, мы не обращали внимания на Весе, который тем временем встал из-за стола, подошёл к телефону, набрал номер и попросил дать ему какой-то внутренний. Я расстелила поперечник.
— Есть! — обрадовался Януш. — Канализационный водосборник!
— Точно, в поперечном он внесён, а в продольном нет. Забыл. Обычно бывает наоборот, чертёж сделан, а размеры не проставлены.
— Такой уж я оригинал. Вот ты и доделай.
Весе между тем вышел на связь и попросил кого-то к телефону. С недосыпу реакция у меня оказалась замедленной, и потому фамилию, которую он назвал, я пропустила в первую минуту мимо ушей. А когда, позабыв про водосборник, взвилась со стула, было уже поздно.
— Весе, побойся бога! Что ты задумал?
— Хочу спросить, почём будут эти болгарские помидоры, — вежливо разъяснил мне Весе, прикрывая трубку, и сразу же ладонь убрал. Видимо, на другом конце провода уже отозвались. Я жутко растерялась и не могла сообразить, как спасти положение. Вот беда, взбрело же ему в голову приставать к невинному человеку!..
— Весе, это не тот! — наконец взмолилась я. — Оставь его в покое! Он на меня снова взъестся!
— Прошу меня извинить, — сказал Весе в трубку, озадаченно на меня косясь. — Вы не скажете, почём будут эти болгарские помидоры?
Я рвала на себе волосы и проделывала перед ним разные другие пантомимические движения, имеющие целью показать, сколь трагическую он совершает ошибку. Подать голос я боялась — меня могли услышать. Телефон у нас работал на редкость исправно. Весе отвёл трубку от уха, и мы оба услышали ответ:
— По два злотых двадцать грошей…
— За кило?
— Нет, за дюжину.
— О, так дёшево!
— Могло быть и дешевле, верно?
— А когда поступят?
— Недели через две-три.
— А то я, понимаете ли, переживаю, как бы не сгнили…
— Не переживайте. Они в холодильниках. Бог весть какими ещё глупостями они бы обменялись, если бы Весе не смутила моя реакция, — сбитый с толку, он сократил свой допрос до минимума.
— Премного вам обязан, — вежливо и с большим чувством сказал он.
— Всегда к вашим услугам.
Весе положил трубку, благодаря чему я наконец смогла принять нормальную стойку и слегка остыть.
— Поразительно, — недоумевала я. — Он должен был закатить скандал.
— С какой стати? Он ведь меня с тобой не связывает. А вообще как тебя понимать? Что значит “не тот”?
— Я тебе разве не говорила? Мы с ним столкнулись случайно в “Бристоле”. Оказалось, не тот. Я преследовала невинного агнца.
— Но ведь это он оскорблял тебя по телефону?
— Да, но меня интересует совсем другой… Я объяснила Весе в деталях прискорбное недоразумение. Он слушал и неодобрительно качал головой.
— Я уже во всяких твоих субчиках запутался. Лично мне не нравится скандалист. А которого из них зовут Януш?
— Подозреваю, что обоих. Этого точно, а того наверное. Вообще Янушей развелось как собак нерезаных.
— Вот именно, — с горечью подхватил Януш. — Я, пожалуй, сменю себе имя. Тот твой, из Лодзи, тоже Януш?
— Ага. Преследует меня это имя, хоть плачь.
— Я бы с удовольствием с ним повидался, — сказал Весе раздумчиво.
— С которым?
— Со скандалистом. Позвонить, что ли, и предложить встретиться?
— Бить будешь? Когда хватился! Все уже быльём поросло. И вообще я не хочу с ним связываться. Его личность меня не вдохновляет.
Уверенности в том, что Весе образумился, у меня не было, как бы теперь ещё и он не натворил глупостей, расхлёбывать-то придётся мне! Вот уж не было печали, и так на меня все шишки валятся, белый свет не мил, даже собственная персона ничего, кроме раздражения, не вызывает…
Видно, не судил мне бог дописать треклятую статью в тиши и спокойствии. Сразу же по возвращении домой я создала себе рабочую обстановку, вознамерившись целиком отдаться творчеству. Окно стояло распахнутым по причине внезапного и бурного наступления весны. И вот в это самое окно врывался странный, раздражающий своей монотонностью звук. Что-то где-то пыхтело: “пффф.., пффф…” — переходя в сочный рык, разносящийся далеко окрест. Сил моих больше не было, я встала и подошла к окну. Напротив на балконе какая-то баба набирала в рот воды и могучим фонтаном прыскала на свой цветник.
Казалось бы, балкон являет собой физический объект, ограниченный в пространстве. Как бы не так — балкон этой поливальщицы, засаженный цветочками, судя по продолжительности действа, тянулся в бесконечность. Все-таки запрет на владение огнестрельным оружием имеет свой глубокий смысл…
Я попыталась воздействовать на свою мучительницу устрашающим взглядом, но меня оторвал от гипнотического сеанса звонок. Подходя к телефону, я была уже на точке кипения. Кто бы ни звонил, чума на его голову! Значит, судьба к нему неблагосклонна, а я лишь слепое её орудие.
— Слушаю, — процедила я.
— Четыре сорок девять восемьдесят один?
— Да!
— Операция “Скорбут”…
Несмотря на дикое раздражение, я сразу усекла, что голос на этот раз совсем другой. При мысли о том, что полстолицы решило изводить меня припурочными розыгрышами, я окончательно вскипела и оттого стала олицетворением любезности.
— Что означают эти шутки? — спросила я строгим, но исключительно вежливым тоном.
— Какие шутки, это не их вина! — обеспокоенно вскричал голос. — Подвела синхронизация, почему никто не принимал сигналов?
Честно говоря, озадачил он меня до крайности. Нерастраченная злость делала мои реакции не совсем нормальными, и вместо того чтобы объяснить ошибку, я снова ввязалась в диалог.
— Ясно почему! Значит, не правильно подобраны позиции, — сварливо сказала я. Слово “сигналы” ассоциировалось у меня с пусканием зайчиков, и в моем воображении возник некто с зеркальцем в руках — он пускает зайчиков на местности, заслонённой холмом, оттого их и не видно.
— Может, и так, — с сомнением протянул голос. — Следующим будет район сто два, К-2 и К-4. Завтра, в двадцать три ноль-ноль. Конец связи.
Ошеломлённая не меньше, чем в прошлый раз, я хотела было спросить, как это можно пускать зайчиков в двадцать три ноль-ноль, но он уже отключился. Оставалось только тупо таращиться на безмолвствующую в руке трубку. О чем он, говорил? К-2 и К-4 — это дома из железобетона; воруют стройматериалы, что ли?
Странный разговор немного меня развлёк, баба на балконе перестала наконец плеваться, и я снова уселась за статью. Дошла до половины, когда телефон опять затренькал. Я подняла трубку не без азарта, у меня уже сложилось суеверное представление, что усиленные мои размышления о домах культуры притягивают ко мне некие сверхъестественные силы, как громоотвод притягивает молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27