В памяти пронеслись кое-какие события и полосы в моей жизни, которые меня напрочь излечили от истерик и научили безграничной терпимости. Может, даже чересчур безграничной? Все равно никто не оценил. Может, и на сей раз мне следовало бы не демонстрировать широту души, а закатить жуткий скандал?
И опять он ничего не объяснил и не рассказал. После извинений вернулся к прежнему тону милой дружеской болтовни. Ну уж нет! Больше такой номер не пройдёт. Что он себе позволяет? Вклинился в мою жизнь в образе и подобии некой вселенской тайны, а теперь, значит, эту тайну побоку? Ещё чего, так мы не договаривались.
Я человек порядочный, коварство не по моей части, люблю играть в открытую. Поэтому, заканчивая разговор, сочла своим долгом честно предупредить:
— Должна признаться, я собираюсь тебя расшифровать. Пойду ради такого дела на все возможное и невозможное. Ты не будешь на меня в претензии?
— Бог в помощь, — сказал он тоном человека, сомневающегося в моих способностях. Недооценил он противника…
В последующие дни на меня, к сожалению, свалилось слишком много работы, чтобы предпринимать что-либо днём. В моем распоряжении оставались только вечера да телефон. Я обзвонила весь город в поисках собаки и машины. Однажды он разговаривал со мной в состоянии крайней усталости и, потеряв бдительность, проговорился насчёт марки и типа машины. Таких автомобилей в Варшаве раз-два и обчёлся, что уж говорить о тех, которые стоят в ремонте с поломанной передней подвеской? Вот только в котором из автосервисов? Отыскать что-то в таком роде по телефону, да ещё поздним вечером, представлялось невозможным. Личный досмотр скорее дал бы результат, но где взять столько времени, чтобы прочесать все столичные мастерские?
Заодно с машиной я разыскивала пса, который был тоже, так сказать, нестандартный. Установив дружеские контакты с кинологическим обществом и с владельцами школ дрессировки, я несла по телефону всякую ересь. Ведомая творческим вдохновением, вознамеривалась именно такого пса то купить, то продать, плакалась невинным людям, что он у меня пропал, приблудился, сожрал девять яиц из “Деликатесов” и полкило консервированной ветчины, собиралась повязать его с такой же высокородной сукой. В конце концов в голове у меня все смешалось и я уже сама толком не соображала, кого ищу — пса или хозяина.
Хозяин между тем регулярно мне названивал, с каждым разом давая новый импульс для поисков. Чарующим мягким голосом повествовал он о всяких действующих мне на нервы вещах. Образно и заманчиво живописал свои закордонные странствия, свои отпускные планы, тем самым напоминая, что и у меня на носу отпуск, что и мне пора бы похлопотать насчёт вояжа за границу и, уж во всяком случае, не тратить драгоценное время на дурацкую игру в детектива. Его разговоры повергали меня в злобное уныние, я прекрасно отдавала себе отчёт, что погрязла в своих розысках по уши, уподобившись легавой на охотничьей тропе, и нет таких сил на свете, которые сбили бы меня со следа. Неужто я, воспитанная на детективных книгах, откажусь от такой украшающей жизнь забавы? Как бы не так! Бросить дело на половине, не добившись никакого результата? Исключено. Чем крепче казался орешек, тем больше я входила в раж. Не в моем характере пасовать перед трудностями, к тому же не давала покоя мысль, что он знает о моих потугах и втихомолку потешается, нашёл себе за мой счёт развлечение. Ну ничего, смеётся тот, кто смеётся последним!
Я уже почти позабыла, как он выглядит, а иной раз даже сомневалась, существует ли он вообще. Не занимая никакого реального места в моей жизни, он был всего-навсего голосом — глубоким, красивым, обаятельным голосом, который меня завораживал. Порой я осознавала, что тут что-то не так — звонить-то он звонит, а вот встречаться почему-то не расположен, и теперь уже не он, а я настаиваю на встрече, — но слишком уж меня занимала другая сторона медали, чтобы зацикливаться на этой. Неважно, как я выгляжу в его глазах, как он ко мне относится, я мечтала лишь об одном — застигнуть его наконец врасплох в какой-нибудь машине, ведь у каждой машины в этой стране имеется свой номер, а все номера где-то зарегистрированы…
Бог его знает, что этот человек думал о моих поползновениях. Что бы ни думал, вряд ли о них забывал, поскольку соблюдал всяческую осторожность. Даже звонил ко мне не в тот час, какой я ему предлагала, и должна признать, правильно делал…
В отпуск он отбыл, сумев уберечь в целости и сохранности свою тайну. Ещё немного, и я бы потащилась за ним в те же места, но наши отпуска не совпадали во времени, мой начинался незадолго до его возвращения. Я трезво рассудила, что за три дня не успею ни в чем разобраться, не стоит пороть горячку.
Со всеми своими предотпускными делами я уже покончила. По вечерам телефон молчал, и великая тайна наваливалась на меня всей своей неразгаданностью. Мне она до того досаждала, что я уже побаивалась за сохранность своего рассудка. Так недолго и какую-нибудь манию схлопотать. Кем может быть этот субъект? Член правительства? Фигура государственного масштаба? Работник госбезопасности? А может, враг народа? Ведь если ни то, ни другое, ни третье, если он просто рядовой труженик, то как, черт побери, истолковать его поведение? Вначале ещё понятно, вначале он наводил тень на плетень, Не знал, что я за штучка, и побаивался подвоха — грабежа или чего-нибудь такого, порядочные женщины, как известно, не приглашают к себе незнакомых мужчин на ночь глядя. Но сейчас-то? Он знает мою фамилию и много чего другого. успел меня изучить, в моей жизни нет ничего, что могло бы настораживать. Допустим, посчитал, что я не в его вкусе, но тогда почему до сих пор названивает? Я ведь не вынуждаю. Или все-таки вынуждаю?
Прикинув так и эдак, я пришла к выводу, что, возможно, и вынуждаю. Давлю на него моральной своей зависимостью: ведь если он перестанет звонить, я с ним никак не смогу связаться. Но нет, не верю я в такую уж щепетильность. Напрашивается лишь одно здравое объяснение, и оно, увы, ужасно…
Нет никакой уверенности, что я имела дело с нормальным мужчиной…
А всякого рода извращенцев я до смерти боюсь…
Из отпуска я вернулась посвежевшей, отдохнувшей и исполненной охотничьего азарта, с готовым планом действий. Систематизировала всю информацию, какую удалось собрать. Расписала по пунктам все, что видела собственными глазами, что слышала от него и что удалось установить методом дедукции. Разумеется, не все сказанное им было правдой, пришлось отделять правдоподобное от сомнительного.
Перво-наперво я собственными глазами видела, что он существует. Очень высокий, симпатичный, неординарный субъект в возрасте между тридцатью пятью и сорока, в весьма приличной одежде заморского происхождения. Интеллигентный, высокообразованный, с чувством юмора. Таковы факты. Я видела также собственными глазами машину, которую он водил, но которая, как он утверждал, ему не принадлежит, однако это мне ничего не даёт. Машину можно взять и напрокат.
Не вызывало сомнений, что работает он в необычное время. Отголоски, пробивавшиеся в трубку, свидетельствовали о том, что звонят не из квартиры. Если в квартире гости говорят "до свиданья”, то хозяин в это время не висит на телефоне. Иногда он прерывал разговор со мной и к кому-то обращался, отвечая на вопрос или отдавая распоряжение. Иногда к нему обращались непосредственно, а иногда было такое впечатление, что он переговаривался по какому-то аппарату. Аппарат… Этот аппарат гвоздём засел у меня в голове, вызывая смутные ассоциации, но какие?
* * *
Он не женат, это точно. Женатый мужчина не болтает с чужой женщиной в полвторого ночи. Разве что жена глухая, слепая и вообще обитает в другом помещении, но это уже маловероятно. Ясно, разговаривал он тогда из дому — совсем в другой манере, чем с работы, и никаких посторонних шумов не прослушивалось.
Наверняка можно поверить и насчёт пса. Да, пёс существует. Я сама достаточно долго держала собаку, чтобы возыметь на сей счёт какие-то сомнения. Так о собаке говорят только тогда, когда она есть…
Все остальное я знала лишь по его рассказам. Хочешь верь, хочешь не верь. Жилая площадь сорок четыре квадратных метра, и он не платит за излишки? В Варшаве-то? Значит, государственный муж. Отпуск проводит за границей. Действительно, некоторые путевые впечатления, которыми он со мной делился, можно почерпнуть только из кладезя собственного опыта. Так и быть, примем заграничные вояжи за факт. Насчёт особенного какого-то автомобиля — не уверена, может есть, а может нет. Если позволяет себе перед первым числом купить роскошное покрывало, значит, с финансами у него полный ажур. Иногда ездит в командировки, по крайней мере так говорит. Выезжает неожиданно и в срочном порядке. Что ещё? Ах да, квартира у него идеально благоустроена…
Мысль о квартире выбила меня из колеи — взгляд мой невольно скользнул на потолок с облупленной, осыпающейся побелкой. Вместо того чтобы вести нить своих дедуктивных рассуждений дальше, я стала думать над тем, какую краску пустить на ванную, и сделать ли в комнате одну стенку потемней, и во сколько ремонт обойдётся…
Придя к выводу, что обойдётся дорого, я почла за лучшее вернуться к предмету своих рассуждений. Что дальше? Какой вывод следует из наличных сведений, собранных вкупе? А никакой. Ничего мне это не даёт и для объяснения драматической сцены, разыгравшейся в стенах собственной квартиры. Какого черта он тогда сообщил кому-то мой телефон?
Основательно взвесив имеющуюся информацию, я пришла к выводу, что путь у меня один. Если я не выйду на след через его квартиру, то не выйду на след никогда. Это единственная зацепка, причём из той сферы, в которой я чувствую себя как рыба в воде. Надо выведать все, что можно, и прозондировать, где и когда были сданы в эксплуатацию дома с таким типом квартир и так благоустроенные. Не помешает также условно принять на веру все, о чем он мне рассказывал, — даже если напропалую врал, какое-то зерно правды в эти плевелы попало, будем надеяться, мне удастся его отсеять.
Остановившись на таком решении, я с нетерпением стала ждать звонка. Позвонит или нет?
Уж если не позвонит, тогда, конечно, придётся поставить на расследовании крест…
Позвонил. Как обычно, поздним вечером, и, как обычно, вытащил меня из ванны. Я так заспешила, что даже не вытиралась — накинула халат и поскорей забралась на диван под одеяло. И сразу же, после неизбежной приветственной увертюры, приступила к реализации своего плана.
— Ужасно завидую твоей квартире, — лицемерно вздохнула я. — Благоустроена, говоришь, по первому классу? Небось и стенные шкафы есть?
— Да, в прихожей.
— Счастливчик, а у меня нет. Какие? Двухсекционные?
— Один двухсекционный, другой одинарный, если я правильно их называю. Ага, значит, тип Б-1 и Б-2.
— А больше нигде нет? Только в прихожей? А то я знаю такой дом, в котором сплошь одни шкафы, так хозяева ломают голову, что бы туда запихнуть.
— Ну, у меня такой проблемы нет. Тем более что шкафов всего два, в прихожей.
— А полы какие? Из чего?
— Как из чего? Из паркета.
— В кухне тоже паркет?
— Нет, в кухне что-то другое…
— А что? Плитки ПХВ?
— В плитках я не разбираюсь, но явно не плитки — покрытие сплошное, из чего-то искусственного.
Ясно, из искусственного. А из чего он хотел? Из мрамора? Только что это может быть? Метражированный полихлорвинил?
— А в ванной у тебя наверняка глазурь?
— Что ты имеешь в виду? Кафель на стенах?
— Ага.
Как можно не знать, что такое глазурь?
— Нет, не глазурь. Ванная окрашена, но очень красиво.
— В жизни не видела красиво окрашенной ванной. А потолки высокие?
— Высокие. Метра четыре.
— Четыре?! Исключено. До войны — да, были такие потолки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
И опять он ничего не объяснил и не рассказал. После извинений вернулся к прежнему тону милой дружеской болтовни. Ну уж нет! Больше такой номер не пройдёт. Что он себе позволяет? Вклинился в мою жизнь в образе и подобии некой вселенской тайны, а теперь, значит, эту тайну побоку? Ещё чего, так мы не договаривались.
Я человек порядочный, коварство не по моей части, люблю играть в открытую. Поэтому, заканчивая разговор, сочла своим долгом честно предупредить:
— Должна признаться, я собираюсь тебя расшифровать. Пойду ради такого дела на все возможное и невозможное. Ты не будешь на меня в претензии?
— Бог в помощь, — сказал он тоном человека, сомневающегося в моих способностях. Недооценил он противника…
В последующие дни на меня, к сожалению, свалилось слишком много работы, чтобы предпринимать что-либо днём. В моем распоряжении оставались только вечера да телефон. Я обзвонила весь город в поисках собаки и машины. Однажды он разговаривал со мной в состоянии крайней усталости и, потеряв бдительность, проговорился насчёт марки и типа машины. Таких автомобилей в Варшаве раз-два и обчёлся, что уж говорить о тех, которые стоят в ремонте с поломанной передней подвеской? Вот только в котором из автосервисов? Отыскать что-то в таком роде по телефону, да ещё поздним вечером, представлялось невозможным. Личный досмотр скорее дал бы результат, но где взять столько времени, чтобы прочесать все столичные мастерские?
Заодно с машиной я разыскивала пса, который был тоже, так сказать, нестандартный. Установив дружеские контакты с кинологическим обществом и с владельцами школ дрессировки, я несла по телефону всякую ересь. Ведомая творческим вдохновением, вознамеривалась именно такого пса то купить, то продать, плакалась невинным людям, что он у меня пропал, приблудился, сожрал девять яиц из “Деликатесов” и полкило консервированной ветчины, собиралась повязать его с такой же высокородной сукой. В конце концов в голове у меня все смешалось и я уже сама толком не соображала, кого ищу — пса или хозяина.
Хозяин между тем регулярно мне названивал, с каждым разом давая новый импульс для поисков. Чарующим мягким голосом повествовал он о всяких действующих мне на нервы вещах. Образно и заманчиво живописал свои закордонные странствия, свои отпускные планы, тем самым напоминая, что и у меня на носу отпуск, что и мне пора бы похлопотать насчёт вояжа за границу и, уж во всяком случае, не тратить драгоценное время на дурацкую игру в детектива. Его разговоры повергали меня в злобное уныние, я прекрасно отдавала себе отчёт, что погрязла в своих розысках по уши, уподобившись легавой на охотничьей тропе, и нет таких сил на свете, которые сбили бы меня со следа. Неужто я, воспитанная на детективных книгах, откажусь от такой украшающей жизнь забавы? Как бы не так! Бросить дело на половине, не добившись никакого результата? Исключено. Чем крепче казался орешек, тем больше я входила в раж. Не в моем характере пасовать перед трудностями, к тому же не давала покоя мысль, что он знает о моих потугах и втихомолку потешается, нашёл себе за мой счёт развлечение. Ну ничего, смеётся тот, кто смеётся последним!
Я уже почти позабыла, как он выглядит, а иной раз даже сомневалась, существует ли он вообще. Не занимая никакого реального места в моей жизни, он был всего-навсего голосом — глубоким, красивым, обаятельным голосом, который меня завораживал. Порой я осознавала, что тут что-то не так — звонить-то он звонит, а вот встречаться почему-то не расположен, и теперь уже не он, а я настаиваю на встрече, — но слишком уж меня занимала другая сторона медали, чтобы зацикливаться на этой. Неважно, как я выгляжу в его глазах, как он ко мне относится, я мечтала лишь об одном — застигнуть его наконец врасплох в какой-нибудь машине, ведь у каждой машины в этой стране имеется свой номер, а все номера где-то зарегистрированы…
Бог его знает, что этот человек думал о моих поползновениях. Что бы ни думал, вряд ли о них забывал, поскольку соблюдал всяческую осторожность. Даже звонил ко мне не в тот час, какой я ему предлагала, и должна признать, правильно делал…
В отпуск он отбыл, сумев уберечь в целости и сохранности свою тайну. Ещё немного, и я бы потащилась за ним в те же места, но наши отпуска не совпадали во времени, мой начинался незадолго до его возвращения. Я трезво рассудила, что за три дня не успею ни в чем разобраться, не стоит пороть горячку.
Со всеми своими предотпускными делами я уже покончила. По вечерам телефон молчал, и великая тайна наваливалась на меня всей своей неразгаданностью. Мне она до того досаждала, что я уже побаивалась за сохранность своего рассудка. Так недолго и какую-нибудь манию схлопотать. Кем может быть этот субъект? Член правительства? Фигура государственного масштаба? Работник госбезопасности? А может, враг народа? Ведь если ни то, ни другое, ни третье, если он просто рядовой труженик, то как, черт побери, истолковать его поведение? Вначале ещё понятно, вначале он наводил тень на плетень, Не знал, что я за штучка, и побаивался подвоха — грабежа или чего-нибудь такого, порядочные женщины, как известно, не приглашают к себе незнакомых мужчин на ночь глядя. Но сейчас-то? Он знает мою фамилию и много чего другого. успел меня изучить, в моей жизни нет ничего, что могло бы настораживать. Допустим, посчитал, что я не в его вкусе, но тогда почему до сих пор названивает? Я ведь не вынуждаю. Или все-таки вынуждаю?
Прикинув так и эдак, я пришла к выводу, что, возможно, и вынуждаю. Давлю на него моральной своей зависимостью: ведь если он перестанет звонить, я с ним никак не смогу связаться. Но нет, не верю я в такую уж щепетильность. Напрашивается лишь одно здравое объяснение, и оно, увы, ужасно…
Нет никакой уверенности, что я имела дело с нормальным мужчиной…
А всякого рода извращенцев я до смерти боюсь…
Из отпуска я вернулась посвежевшей, отдохнувшей и исполненной охотничьего азарта, с готовым планом действий. Систематизировала всю информацию, какую удалось собрать. Расписала по пунктам все, что видела собственными глазами, что слышала от него и что удалось установить методом дедукции. Разумеется, не все сказанное им было правдой, пришлось отделять правдоподобное от сомнительного.
Перво-наперво я собственными глазами видела, что он существует. Очень высокий, симпатичный, неординарный субъект в возрасте между тридцатью пятью и сорока, в весьма приличной одежде заморского происхождения. Интеллигентный, высокообразованный, с чувством юмора. Таковы факты. Я видела также собственными глазами машину, которую он водил, но которая, как он утверждал, ему не принадлежит, однако это мне ничего не даёт. Машину можно взять и напрокат.
Не вызывало сомнений, что работает он в необычное время. Отголоски, пробивавшиеся в трубку, свидетельствовали о том, что звонят не из квартиры. Если в квартире гости говорят "до свиданья”, то хозяин в это время не висит на телефоне. Иногда он прерывал разговор со мной и к кому-то обращался, отвечая на вопрос или отдавая распоряжение. Иногда к нему обращались непосредственно, а иногда было такое впечатление, что он переговаривался по какому-то аппарату. Аппарат… Этот аппарат гвоздём засел у меня в голове, вызывая смутные ассоциации, но какие?
* * *
Он не женат, это точно. Женатый мужчина не болтает с чужой женщиной в полвторого ночи. Разве что жена глухая, слепая и вообще обитает в другом помещении, но это уже маловероятно. Ясно, разговаривал он тогда из дому — совсем в другой манере, чем с работы, и никаких посторонних шумов не прослушивалось.
Наверняка можно поверить и насчёт пса. Да, пёс существует. Я сама достаточно долго держала собаку, чтобы возыметь на сей счёт какие-то сомнения. Так о собаке говорят только тогда, когда она есть…
Все остальное я знала лишь по его рассказам. Хочешь верь, хочешь не верь. Жилая площадь сорок четыре квадратных метра, и он не платит за излишки? В Варшаве-то? Значит, государственный муж. Отпуск проводит за границей. Действительно, некоторые путевые впечатления, которыми он со мной делился, можно почерпнуть только из кладезя собственного опыта. Так и быть, примем заграничные вояжи за факт. Насчёт особенного какого-то автомобиля — не уверена, может есть, а может нет. Если позволяет себе перед первым числом купить роскошное покрывало, значит, с финансами у него полный ажур. Иногда ездит в командировки, по крайней мере так говорит. Выезжает неожиданно и в срочном порядке. Что ещё? Ах да, квартира у него идеально благоустроена…
Мысль о квартире выбила меня из колеи — взгляд мой невольно скользнул на потолок с облупленной, осыпающейся побелкой. Вместо того чтобы вести нить своих дедуктивных рассуждений дальше, я стала думать над тем, какую краску пустить на ванную, и сделать ли в комнате одну стенку потемней, и во сколько ремонт обойдётся…
Придя к выводу, что обойдётся дорого, я почла за лучшее вернуться к предмету своих рассуждений. Что дальше? Какой вывод следует из наличных сведений, собранных вкупе? А никакой. Ничего мне это не даёт и для объяснения драматической сцены, разыгравшейся в стенах собственной квартиры. Какого черта он тогда сообщил кому-то мой телефон?
Основательно взвесив имеющуюся информацию, я пришла к выводу, что путь у меня один. Если я не выйду на след через его квартиру, то не выйду на след никогда. Это единственная зацепка, причём из той сферы, в которой я чувствую себя как рыба в воде. Надо выведать все, что можно, и прозондировать, где и когда были сданы в эксплуатацию дома с таким типом квартир и так благоустроенные. Не помешает также условно принять на веру все, о чем он мне рассказывал, — даже если напропалую врал, какое-то зерно правды в эти плевелы попало, будем надеяться, мне удастся его отсеять.
Остановившись на таком решении, я с нетерпением стала ждать звонка. Позвонит или нет?
Уж если не позвонит, тогда, конечно, придётся поставить на расследовании крест…
Позвонил. Как обычно, поздним вечером, и, как обычно, вытащил меня из ванны. Я так заспешила, что даже не вытиралась — накинула халат и поскорей забралась на диван под одеяло. И сразу же, после неизбежной приветственной увертюры, приступила к реализации своего плана.
— Ужасно завидую твоей квартире, — лицемерно вздохнула я. — Благоустроена, говоришь, по первому классу? Небось и стенные шкафы есть?
— Да, в прихожей.
— Счастливчик, а у меня нет. Какие? Двухсекционные?
— Один двухсекционный, другой одинарный, если я правильно их называю. Ага, значит, тип Б-1 и Б-2.
— А больше нигде нет? Только в прихожей? А то я знаю такой дом, в котором сплошь одни шкафы, так хозяева ломают голову, что бы туда запихнуть.
— Ну, у меня такой проблемы нет. Тем более что шкафов всего два, в прихожей.
— А полы какие? Из чего?
— Как из чего? Из паркета.
— В кухне тоже паркет?
— Нет, в кухне что-то другое…
— А что? Плитки ПХВ?
— В плитках я не разбираюсь, но явно не плитки — покрытие сплошное, из чего-то искусственного.
Ясно, из искусственного. А из чего он хотел? Из мрамора? Только что это может быть? Метражированный полихлорвинил?
— А в ванной у тебя наверняка глазурь?
— Что ты имеешь в виду? Кафель на стенах?
— Ага.
Как можно не знать, что такое глазурь?
— Нет, не глазурь. Ванная окрашена, но очень красиво.
— В жизни не видела красиво окрашенной ванной. А потолки высокие?
— Высокие. Метра четыре.
— Четыре?! Исключено. До войны — да, были такие потолки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27