А они стоят на том,
чтобы я прошел в кабину через салон. С трудом удалось объяснить, что дверь
в кабину заперта и из салона ее не открыть. Согласились. По аварийному
канату я влез наверх, протиснулся в кабину. Вытолкнуть в форточку
Шабартяна не удалось, он был полный мужчина.
Включил аккумуляторы, преобразователи тока, в общем, сделал все
необходимое для слива топлива. Пока работал - бандиты из салона ломились,
просили открыть дверь, сулили миллионы. Потом стали угрожать. Я не
отвечал.
Закончил ремонт, спустился обратно по канату. В это время один из
милиционеров отвлекал их разговорами. Когда я спрыгнул, он сказал: "Беги".
Все время, пока бежал, милиционер (он был в бронежилете), закрывал меня
своим телом. Добежал. Оделся. Рассказал о том, что видел и слышал.
Под утро узнал, что спецподразделение быстро и умело обезвредило
террористов.
В. ДЕМИДКИН:
- В аэропорту нам дали возможность потренироваться на запасном
самолете. Все-таки волнение было - до сих пор мы работали на учебных
машинах, а тут реальный самолет, настоящие убийцы, жертвы.
После тренировки началось самое неприятное время: время ожидания. В
здании аэропорта нам отвели несколько комнат, периодически их покидали и
выдвигались к самолету. Потом вновь уходили, прятались за ангаром, за
грузовиками. Ждали. И так в течение всей ночи. В это время штаб по
чрезвычайному происшествию вел переговоры с террористами.В зависимости
отнакала этих переговоров и действовали. Они агрессивней - мы ближе к
самолету.
Там я впервые понял состояние солдата на фронте перед атакой. Его не
передать словами...
Видимо, террористы нас все-таки заметили. Дело в том, что самолет
освещался прожекторами, и делалось это весьма неудачно: наши тени были
видны из иллюминаторов. На ломаном русском языке звучали угрозы, мол,
уходите отсюда, иначе всех взорвем. Потом вдруг слышу: что-то упало нам
под ноги. Невольно весь сжался - ни бежать, ни падать нельзя. К счастью,
это оказалась не граната, а оторванная телефонная трубка.
Минуты текут, волнение нарастает, промозглый ветер с дождем, кажется,
протыкает ледяными иглами каждую косточку. Вокруг темнота, где-то вдалеке
горы. О них я судил по огонькам селений, да по фарам машины, которая
петляла по горной дороге. Луч ее то утыкался в скалу, то шарил по небу,
словно прожектор. Подумалось: увижу ли я еще раз эту ночную картину?
Вспомнились семья, жена. Моему ребенку исполнился год, один месяц и один
день. Увижу ли я своего малыша, когда ему будет год, месяц и два дня?
Но в следующее мгновение раздался плач ребенка из салона самолета, и
мысли о семье ушли. Теперь все силы души были отданы операции: не отстать,
не споткнуться, не испортить дело.
И. ОРЕХОВ:
- Посадка самолета была очень жесткой, и при ударе о
взлетнопосадочную полосу один из люков вывалился на крыло. Террористы его
приподняли, прислонили. Этот люк мог в любую минуту упасть сам или его
могли открыть бандиты. Теперь представьте, как "приятно" лежать у этого
люка. Не успеешь ахнуть, как получишь пулю. Но такая уж, видимо, у меня
судьба, по боевому расчету мне достался именно этот люк.
Когда была дана команда готовиться к штурму, заняли свои места на
самолете. Не - в самолете, а - на самолете. Ползешь и каждую заклепку
чувствуешь. И все-таки качание машины, видимо, было. Из салона раздались
крики: "Не вздумайте штурмовать! Всех перестреляем!"
Теперь, с годами, когда анализируешь свои действия, понимаешь:
помогло то, что наше отделение в ходе учебных занятий так много внимания
уделяло тренировкам на борту.
Не могу точно сказать, сколько мы пролежали на ноябрьском ветру -
час, два, три. Напряжение огромное, а команды все нет и нет. Кажется, кожа
уже примерзла к плоскости. Ведь у нас на голое тело были надеты
бронежилеты и легкие комбинезоны. И все!
Виктор Федорович Карпухин, который находился где-то между штабом и
самолетом, как мог, подбадривал нас, успокаивал: "Ребята, не волнуйтесь!"
А у меня свои, так сказать, индивидуальные проблемы из-за люка. Что
делать, если он неожиданно откроется? Выход один: штурмовать, не дожидаясь
команды.
В. ДЕМИДКИН:
- Сначала в кабину поднялся Владимир Николаевич Зайцев. Помню,
первое, что увидел: кабина маленькая, узкая, возле кресла лежал мертвый
пилот. Впереди - бортинженер, тоже уже мертвый. Каждую минуту выходили на
связь. Боевые группы докладывали о готовности. Мы тоже доложили, и
потянулись минуты. Неоднократно объявлялась "готовность номер один". И
снова время штурма откладывалось.
Из штаба нам сообщали о перемещении террористов, уточняли их
местонахождение.
И. ОРЕХОВ:
- Пока лежал у люка, продумал каждый свой шаг. "Сейчас я вскочу,
выбью люк. У самолета Ту-134 два люка, которые выходят на крыло, значит,
между ними салонная перегородка... Здесь я должен упасть, встать... Будут
сложности с пассажирами, которые сидят у люка..."
Но в жизни оказалось все по-другому. Пассажиров на этих местах не
было, спинки кресел оказались опущенными вперед и люк упал в другую
сторону.
Падаю в проход, вскакиваю. Дым, ничего не вижу. Тут еще ребята со
всех сторон пошли. Поднимаю забрало каски. Понимаю, что попал в начало
второго салона, где были пассажиры. В салоне темно, небольшая подсветка.
Крики, стоны. Мы тоже кричим: "Где? Где?" Пассажиры показывают: "Вот они".
Мне достался один из бандитов, раненный в шею. Он сидел в третьем
ряду салона, у прохода, и контролировал ситуацию. А порядок такой: если
кто-то тебе попался, работаешь с ним до конца. Вот я и работал...
В. ДЕМИДКИН:
- По команде "Штурм!": мы стали открывать дверь кабины, но она не
поддавалась. Оказывается, была привалена трупами. Налегли изо всех сил -
открыли.
Вперед пошел Зайцев, я за ним. Слышу его голос: "Руки за голову!"
Здесь, в коридорчике, который отделяет дверь кабины от салона, были двое
террористов, мужчина мощного телосложения, ростом эдак под метр девяносто,
и женщина. Оба с пистолетами. Зайцев неуловимыми движениями сразу уложил
их на пол, лицом вниз, и побежал. Решительно действовали мы. Мне досталась
женщина, напарнику - мужчина. Я ее схватил и спустил по трапу вниз.
Выскочил в салон и увидел еще одну женщину, подумал - пассажирка.
Сказал: "Пойдемте, вы свободны". И хотел помочь. Но она вцепилась в
кресло, закричала: "Нет, нет, я хочу взорваться!" Оглянулся, позвал
товарища: "Володя, она взорваться хочет". И мы вдвоем под руки подняли ее,
передали вниз, ребятам.
Снова вернулись в салон, а Зайцев уже далеко. Тороплюсь за ним.
Справа, помню, когда бежал, увидел труп мужчины. Но заниматься им некогда:
надо было спасать живых.
Во втором салоне поработал уже Головатов с ребятами. Когда мы
вбежали, все в креслах полулежали, полусидели с поднятыми вверх руками.
Кто из них заложник, кто террорист - не очень разберешь.
Посветили фонарем, мужчина в кресле обернулся, и мы увидели у него
два пистолета. Подхватили под руки - и вниз. Потом помогали пассажирам -
кому одеться, кому собрать разбросанные бумаги, документы. Многие и этого
не могли сделать - в шоке от страха.
Затем осмотрели сиденья, места под сиденьями и все углы и закоулки -
нет ли взрывного устройства. И, наконец, я спустился вниз. Было уже
светло, вдалеке виднелись горы. Понял, что теперь увижу отца, мать, жену с
сыном. Потом ребята не раз шутили, мол, Демидкин спустился с трапа и
сказал: "Как хорошо жить!"
И. ОРЕХОВ:
- Прошло столько лет, а все вспоминается тот штурм. Странно, как
по-разному перед лицом опасности ведут себя люди.
Наша группа поддержки должна была подъехать к самолету на аэродромном
микроавтобусе, но водитель автобуса в самый ответственный момент струсил,
отказался ехать. Пришлось ребятам в полной экипировке бежать через летное
поле.
И противоположный пример. В самолете, рядом с туалетной комнатой,
есть еще одна небольшая комнатка, гардеробная. Там несколько часов
просидел врач, он на коленях держал женщину с пулевым ранением в спине.
Несмотря на угрозы, выстрелы, он оказал помощь пострадавшей.
...С рассветом 19 ноября кровавая трагедия завершилась. Итогом ее
стало несколько убитых и раненых. Террористы застрелили летчиков Завена
Шабартяна, Анзора Чедия, двоих пассажиров, зверски замучили бортпроводницу
Валентину Крутикову. Получили тяжелые ранения и остались инвалидами
штурман Плотко и бортпроводница Ирина Химич.
Террорист Табидзе убит в перестрелке, Микаберидзе покончил с собой.
Суд приговорил всех бандитов к высшей мере наказания - расстрелу. Казалось
бы, приговор снял все вопросы. Но не тут-то было. Кровавая история имеет
свое продолжение, и совсем недавно она получила в Грузии новый импульс -
старые судебные дела были сняты с архивной полки. Кое-кто хотел из
бандитов, террористов и убийц сделать мучеников грузинского народа,
объявить их "борцами за свободу и независимость". Не вышло.
Но как все это было, проследить, пожалуй, весьма интересно.
Рассказывают участники событий.
В. ГАСОЯН:
- Если бы еще немного у власти побыл Гамсахурдиа, то наверняка
бандитов героями объявили бы, а нас судили. После того, как в 1983 году я
вернулся из госпиталя, мне ночью много раз звонили в дверь. Смотрю в
глазок: какие-то мужчины. Спрашиваю: "Кто?" Отвечают: "Открывайте, мы
следователи КГБ, поедете с нами на допрос". Я им: "Приходите ко мне
завтра, на работу". Постоят и уходят.
Я в окно гляжу: садятся в легковую машину без номера и уезжают.
Пошел сам в КГБ. Мне говорят, никого ко мне не посылали, но пообещали
установить наблюдение за домом. Установили, нет - не знаю, но больше никто
не приезжал.
Перенервничал, конечно. У меня ведь четверо детей, мал мала меньше.
Потом я на Кубе работал, думал, столько лет прошло, забылось. Нет.
Газеты стали нас грязью обливать. Почему, мол, нам Героев до окончания
следствия дали? А мы откуда знаем? С Кубы приехал, деньжат немного привез.
Пошел в управление торговли, прошу: "Дайте машину как многодетному или как
Герою". Там отвечают: "Ты Герой Советского Союза, а Союза больше нет,
значит, и машины тебе нет".
В том, что тогда стрелял, не раскаиваюсь. Бандиты к нам ворвались,
товарищей на наших глазах убили, что ж, по головке их гладить?
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- После той трагедии меня с летной работы по здоровью списали. А ведь
вся моя жизнь в авиации прошла. У нас, когда летать перестают, там же, в
аэропорту, остаются работать. А я не могу. Больно. Потому и ушел.
Что сейчас журналисты пишут: "Шеварднадзе, КГБ и экипаж были в
сговоре, знали обо всем заранее, устроили бойню правозащитников". Какие же
они правозащитники? На суде им сказали: "Вы же все дети высокопоставленных
родителей. Взяли бы туристические путевки в Турцию и остались там,
попросили политического убежища".
Знаете, что они ответили: "Если бы мы таким путем сбежали в Турцию,
нас бы приняли за простых эмигрантов. Вот Бразаускасы улетели с шумом, со
стрельбой, Надю Курченко убили, так их там в почетные академики приняли".
Сколько было угонов в разных странах, повсюду бандиты сначала
предъявляют свои требования, один из членов экипажа выходит из кабины на
переговоры. А наши? Пять пуль в лицо Шабартяну, три пули в спину Плотко,
рукоятками пистолетов по голове бортпроводницам.
Мне говорят, выполнил бы их требования, отвез в Турцию, и жертв не
было бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
чтобы я прошел в кабину через салон. С трудом удалось объяснить, что дверь
в кабину заперта и из салона ее не открыть. Согласились. По аварийному
канату я влез наверх, протиснулся в кабину. Вытолкнуть в форточку
Шабартяна не удалось, он был полный мужчина.
Включил аккумуляторы, преобразователи тока, в общем, сделал все
необходимое для слива топлива. Пока работал - бандиты из салона ломились,
просили открыть дверь, сулили миллионы. Потом стали угрожать. Я не
отвечал.
Закончил ремонт, спустился обратно по канату. В это время один из
милиционеров отвлекал их разговорами. Когда я спрыгнул, он сказал: "Беги".
Все время, пока бежал, милиционер (он был в бронежилете), закрывал меня
своим телом. Добежал. Оделся. Рассказал о том, что видел и слышал.
Под утро узнал, что спецподразделение быстро и умело обезвредило
террористов.
В. ДЕМИДКИН:
- В аэропорту нам дали возможность потренироваться на запасном
самолете. Все-таки волнение было - до сих пор мы работали на учебных
машинах, а тут реальный самолет, настоящие убийцы, жертвы.
После тренировки началось самое неприятное время: время ожидания. В
здании аэропорта нам отвели несколько комнат, периодически их покидали и
выдвигались к самолету. Потом вновь уходили, прятались за ангаром, за
грузовиками. Ждали. И так в течение всей ночи. В это время штаб по
чрезвычайному происшествию вел переговоры с террористами.В зависимости
отнакала этих переговоров и действовали. Они агрессивней - мы ближе к
самолету.
Там я впервые понял состояние солдата на фронте перед атакой. Его не
передать словами...
Видимо, террористы нас все-таки заметили. Дело в том, что самолет
освещался прожекторами, и делалось это весьма неудачно: наши тени были
видны из иллюминаторов. На ломаном русском языке звучали угрозы, мол,
уходите отсюда, иначе всех взорвем. Потом вдруг слышу: что-то упало нам
под ноги. Невольно весь сжался - ни бежать, ни падать нельзя. К счастью,
это оказалась не граната, а оторванная телефонная трубка.
Минуты текут, волнение нарастает, промозглый ветер с дождем, кажется,
протыкает ледяными иглами каждую косточку. Вокруг темнота, где-то вдалеке
горы. О них я судил по огонькам селений, да по фарам машины, которая
петляла по горной дороге. Луч ее то утыкался в скалу, то шарил по небу,
словно прожектор. Подумалось: увижу ли я еще раз эту ночную картину?
Вспомнились семья, жена. Моему ребенку исполнился год, один месяц и один
день. Увижу ли я своего малыша, когда ему будет год, месяц и два дня?
Но в следующее мгновение раздался плач ребенка из салона самолета, и
мысли о семье ушли. Теперь все силы души были отданы операции: не отстать,
не споткнуться, не испортить дело.
И. ОРЕХОВ:
- Посадка самолета была очень жесткой, и при ударе о
взлетнопосадочную полосу один из люков вывалился на крыло. Террористы его
приподняли, прислонили. Этот люк мог в любую минуту упасть сам или его
могли открыть бандиты. Теперь представьте, как "приятно" лежать у этого
люка. Не успеешь ахнуть, как получишь пулю. Но такая уж, видимо, у меня
судьба, по боевому расчету мне достался именно этот люк.
Когда была дана команда готовиться к штурму, заняли свои места на
самолете. Не - в самолете, а - на самолете. Ползешь и каждую заклепку
чувствуешь. И все-таки качание машины, видимо, было. Из салона раздались
крики: "Не вздумайте штурмовать! Всех перестреляем!"
Теперь, с годами, когда анализируешь свои действия, понимаешь:
помогло то, что наше отделение в ходе учебных занятий так много внимания
уделяло тренировкам на борту.
Не могу точно сказать, сколько мы пролежали на ноябрьском ветру -
час, два, три. Напряжение огромное, а команды все нет и нет. Кажется, кожа
уже примерзла к плоскости. Ведь у нас на голое тело были надеты
бронежилеты и легкие комбинезоны. И все!
Виктор Федорович Карпухин, который находился где-то между штабом и
самолетом, как мог, подбадривал нас, успокаивал: "Ребята, не волнуйтесь!"
А у меня свои, так сказать, индивидуальные проблемы из-за люка. Что
делать, если он неожиданно откроется? Выход один: штурмовать, не дожидаясь
команды.
В. ДЕМИДКИН:
- Сначала в кабину поднялся Владимир Николаевич Зайцев. Помню,
первое, что увидел: кабина маленькая, узкая, возле кресла лежал мертвый
пилот. Впереди - бортинженер, тоже уже мертвый. Каждую минуту выходили на
связь. Боевые группы докладывали о готовности. Мы тоже доложили, и
потянулись минуты. Неоднократно объявлялась "готовность номер один". И
снова время штурма откладывалось.
Из штаба нам сообщали о перемещении террористов, уточняли их
местонахождение.
И. ОРЕХОВ:
- Пока лежал у люка, продумал каждый свой шаг. "Сейчас я вскочу,
выбью люк. У самолета Ту-134 два люка, которые выходят на крыло, значит,
между ними салонная перегородка... Здесь я должен упасть, встать... Будут
сложности с пассажирами, которые сидят у люка..."
Но в жизни оказалось все по-другому. Пассажиров на этих местах не
было, спинки кресел оказались опущенными вперед и люк упал в другую
сторону.
Падаю в проход, вскакиваю. Дым, ничего не вижу. Тут еще ребята со
всех сторон пошли. Поднимаю забрало каски. Понимаю, что попал в начало
второго салона, где были пассажиры. В салоне темно, небольшая подсветка.
Крики, стоны. Мы тоже кричим: "Где? Где?" Пассажиры показывают: "Вот они".
Мне достался один из бандитов, раненный в шею. Он сидел в третьем
ряду салона, у прохода, и контролировал ситуацию. А порядок такой: если
кто-то тебе попался, работаешь с ним до конца. Вот я и работал...
В. ДЕМИДКИН:
- По команде "Штурм!": мы стали открывать дверь кабины, но она не
поддавалась. Оказывается, была привалена трупами. Налегли изо всех сил -
открыли.
Вперед пошел Зайцев, я за ним. Слышу его голос: "Руки за голову!"
Здесь, в коридорчике, который отделяет дверь кабины от салона, были двое
террористов, мужчина мощного телосложения, ростом эдак под метр девяносто,
и женщина. Оба с пистолетами. Зайцев неуловимыми движениями сразу уложил
их на пол, лицом вниз, и побежал. Решительно действовали мы. Мне досталась
женщина, напарнику - мужчина. Я ее схватил и спустил по трапу вниз.
Выскочил в салон и увидел еще одну женщину, подумал - пассажирка.
Сказал: "Пойдемте, вы свободны". И хотел помочь. Но она вцепилась в
кресло, закричала: "Нет, нет, я хочу взорваться!" Оглянулся, позвал
товарища: "Володя, она взорваться хочет". И мы вдвоем под руки подняли ее,
передали вниз, ребятам.
Снова вернулись в салон, а Зайцев уже далеко. Тороплюсь за ним.
Справа, помню, когда бежал, увидел труп мужчины. Но заниматься им некогда:
надо было спасать живых.
Во втором салоне поработал уже Головатов с ребятами. Когда мы
вбежали, все в креслах полулежали, полусидели с поднятыми вверх руками.
Кто из них заложник, кто террорист - не очень разберешь.
Посветили фонарем, мужчина в кресле обернулся, и мы увидели у него
два пистолета. Подхватили под руки - и вниз. Потом помогали пассажирам -
кому одеться, кому собрать разбросанные бумаги, документы. Многие и этого
не могли сделать - в шоке от страха.
Затем осмотрели сиденья, места под сиденьями и все углы и закоулки -
нет ли взрывного устройства. И, наконец, я спустился вниз. Было уже
светло, вдалеке виднелись горы. Понял, что теперь увижу отца, мать, жену с
сыном. Потом ребята не раз шутили, мол, Демидкин спустился с трапа и
сказал: "Как хорошо жить!"
И. ОРЕХОВ:
- Прошло столько лет, а все вспоминается тот штурм. Странно, как
по-разному перед лицом опасности ведут себя люди.
Наша группа поддержки должна была подъехать к самолету на аэродромном
микроавтобусе, но водитель автобуса в самый ответственный момент струсил,
отказался ехать. Пришлось ребятам в полной экипировке бежать через летное
поле.
И противоположный пример. В самолете, рядом с туалетной комнатой,
есть еще одна небольшая комнатка, гардеробная. Там несколько часов
просидел врач, он на коленях держал женщину с пулевым ранением в спине.
Несмотря на угрозы, выстрелы, он оказал помощь пострадавшей.
...С рассветом 19 ноября кровавая трагедия завершилась. Итогом ее
стало несколько убитых и раненых. Террористы застрелили летчиков Завена
Шабартяна, Анзора Чедия, двоих пассажиров, зверски замучили бортпроводницу
Валентину Крутикову. Получили тяжелые ранения и остались инвалидами
штурман Плотко и бортпроводница Ирина Химич.
Террорист Табидзе убит в перестрелке, Микаберидзе покончил с собой.
Суд приговорил всех бандитов к высшей мере наказания - расстрелу. Казалось
бы, приговор снял все вопросы. Но не тут-то было. Кровавая история имеет
свое продолжение, и совсем недавно она получила в Грузии новый импульс -
старые судебные дела были сняты с архивной полки. Кое-кто хотел из
бандитов, террористов и убийц сделать мучеников грузинского народа,
объявить их "борцами за свободу и независимость". Не вышло.
Но как все это было, проследить, пожалуй, весьма интересно.
Рассказывают участники событий.
В. ГАСОЯН:
- Если бы еще немного у власти побыл Гамсахурдиа, то наверняка
бандитов героями объявили бы, а нас судили. После того, как в 1983 году я
вернулся из госпиталя, мне ночью много раз звонили в дверь. Смотрю в
глазок: какие-то мужчины. Спрашиваю: "Кто?" Отвечают: "Открывайте, мы
следователи КГБ, поедете с нами на допрос". Я им: "Приходите ко мне
завтра, на работу". Постоят и уходят.
Я в окно гляжу: садятся в легковую машину без номера и уезжают.
Пошел сам в КГБ. Мне говорят, никого ко мне не посылали, но пообещали
установить наблюдение за домом. Установили, нет - не знаю, но больше никто
не приезжал.
Перенервничал, конечно. У меня ведь четверо детей, мал мала меньше.
Потом я на Кубе работал, думал, столько лет прошло, забылось. Нет.
Газеты стали нас грязью обливать. Почему, мол, нам Героев до окончания
следствия дали? А мы откуда знаем? С Кубы приехал, деньжат немного привез.
Пошел в управление торговли, прошу: "Дайте машину как многодетному или как
Герою". Там отвечают: "Ты Герой Советского Союза, а Союза больше нет,
значит, и машины тебе нет".
В том, что тогда стрелял, не раскаиваюсь. Бандиты к нам ворвались,
товарищей на наших глазах убили, что ж, по головке их гладить?
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- После той трагедии меня с летной работы по здоровью списали. А ведь
вся моя жизнь в авиации прошла. У нас, когда летать перестают, там же, в
аэропорту, остаются работать. А я не могу. Больно. Потому и ушел.
Что сейчас журналисты пишут: "Шеварднадзе, КГБ и экипаж были в
сговоре, знали обо всем заранее, устроили бойню правозащитников". Какие же
они правозащитники? На суде им сказали: "Вы же все дети высокопоставленных
родителей. Взяли бы туристические путевки в Турцию и остались там,
попросили политического убежища".
Знаете, что они ответили: "Если бы мы таким путем сбежали в Турцию,
нас бы приняли за простых эмигрантов. Вот Бразаускасы улетели с шумом, со
стрельбой, Надю Курченко убили, так их там в почетные академики приняли".
Сколько было угонов в разных странах, повсюду бандиты сначала
предъявляют свои требования, один из членов экипажа выходит из кабины на
переговоры. А наши? Пять пуль в лицо Шабартяну, три пули в спину Плотко,
рукоятками пистолетов по голове бортпроводницам.
Мне говорят, выполнил бы их требования, отвез в Турцию, и жертв не
было бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44