сам вывез из Америки хороший магнитофон, а из Австрии – пульт «Моцарт». Это стоило немалых денег, но выручили «голубые». Они Толику помогли, они же его и подвели. Хотя, конечно, трудно сказать, кто кого подвел…
Вообще все Толиковы неприятности последних лет были вызваны гомосексуалистами и Владимиром Ильичом Лениным. И финансовый крах, который он потерпел полтора года назад, и недавний уход жены – все это Ленин. Ленин и «голубые».
Как ни парадоксально, но история «голубого» падения Толика была прямо связана с историей его женитьбы.
Почувствовав, что у западных партнеров Алжира интерес к современному российскому авангарду начал потихоньку иссякать, Толик и Костик решили искать новые средства для поддержания собственного благосостояния.
Алжир уехал во Францию и пропал. Это была его манера – исчезнуть и не сообщать о себе старым друзьям. Впрочем, были ли у него друзья – тоже большой вопрос. Многим казалось, что они таковыми являются, но как только Алжир переставал испытывать в людях надобность, они превращались для него сначала просто в хороших знакомых, затем в знакомых не очень близких, а потом Костя просто переставал узнавать на улице человека, считавшего себя его близким другом.
Особенно быстро и бесповоротно Алжир рвал отношения с теми, кто застал его в период становления, когда он, нищий провинциальный парнишка, бегал – точно так же, как несколько лет спустя Толик – за водкой для представителей ленинградской богемы, искал у них пристанища и пользовался их гостеприимством.
Перед тем как уехать в длительный зарубежный вояж, Алжир смотался по каким-то своим делам в Москву и прихватил с собой Толика. Дела Алжира были связаны с куплей-продажей икон, и в один из вечеров ребята оказались в московской квартире Романа Кудрявцева – большого специалиста в этой области.
Посовещавшись, пошушукавшись с хозяином, Алжир отбыл в Ленинград, а Толик с разрешения Романа остался, причем, по своему обыкновению, надолго – он гостил у столичного плейбоя месяца два. Роману это было не в тягость: отличная квартира на Садовом кольце, дом в Пантыкино, дача на Николиной Горе – места для приема гостей хватало с избытком.
Кудрявцев любил энергичных людей. Сам Роман был ребенком богатых родителей и, начиная свое собственное дело, не испытывал нужды в стартовом капитале, привлеченном со стороны, но людей, которые вытащили себя за волосы из нищеты и поднялись выше среднего уровня благодаря собственной смекалке и деловым качествам, он уважал особо.
Толик как раз подходил под его определение «self-made man», и между Кудрявцевым и Бояном возникло даже некое подобие дружбы.
В ту пору деньги у Толика еще были. Тот самый вернисаж, на котором Алжир загнал ржавую железку за тысячу долларов, принес Бояну очень неплохую прибыль. На сей раз операция вывоза картин была проведена нетрадиционно – Толик и Алжир сами заплатили Бурову в Ленинграде из своих сбережений, он обеспечил им беспрепятственный выезд и документы на беспошлинный провоз багажа в Швецию, Норвегию и Голландию, где их уже ждали покупатели. Доля Бурова была лишь малой толикой того, что компаньоны получили в Европе, и Боян чувствовал себя вполне обеспеченным человеком.
Москва пришлась ему по душе – может быть, знакомство с Кудрявцевым сыграло в этом решающую роль.
Если в Ленинграде Толик вместе с Алжиром постоянно находились в кругу очень милых, умных, обаятельных, но совершенно нищих, неустроенных и вечно пьяных артистов, художников и философов, то в столице Боян быстро привык к хорошим машинам, роскошным апартаментам, ухоженным, богато одетым девушкам и дорогим ресторанам.
Имеющий деньги, побывавший за границей и демонстрирующий каталоги известных галерей молодой человек – при этом модный, симпатичный и коммуникабельный – быстро нашел себе в столице новых друзей и еще быстрее понял, что жить должен именно здесь.
– Правильно, – заметил Кудрявцев, когда они сидели с Бояном у него на даче и с удовольствием курили отличную коноплю, не иссякавшую в доме Романа. – Правильно. Ты же родом из Вологды, а в Москве провинциалы – ведущая сила. По крайней мере, в искусстве. Здесь для талантливого человека из русской провинции лучшее место на земле. В Ленинграде публика замечательная, у меня там масса друзей, Толик, но…
– Все не в себе, – подсказал Толик.
– Нет, так резко я не стал бы о них говорить… Лучшие мои друзья – ленинградцы. Но они, как бы это сказать… А в общем, ты прав. Действительно не в себе. Слишком уж одухотворенные. Это и хорошо. Иначе они не были бы настолько плодовитыми и талантливыми… Интересными… Своеобразными… Но жить, как они, извини, не могу… Да и ты, я вижу, не особенно жаждешь.
– Не жажду, – согласился Толик.
– Я знаю – тебе в столице нравится. Не думаешь переехать сюда?
– Ха! Рома!
«Рома» был старше Бояна на пятнадцать лет, но разница в возрасте не имела для Кудрявцева никакого значения. Он общался с Бояном, как со своим ровесником, и ценил в нем исключительно деловые качества. Всему остальному – молодости его друга, наличию или отсутствию официального образования, происхождению – Кудрявцев не придавал ни малейшего значения.
– Ха-ха, – еще раз коротко рассмеялся Толик. – Переехать!
Он встал и прошелся по веранде. К дому Романа вплотную подступал сосновый лес. Солнце уже село, но июльский день еще не остыл, да и, судя по жаре, стоявшей над Николиной Горой, остывать не собирался. Разве что под утро, с первой акварельной синевой на востоке, очень быстро разливающейся по черному небу и светлеющей на глазах, придет сюда утренняя прохлада.
– Да-а… – протяжно выдохнул Толик. – Переехать сюда, жить здесь… Кто же откажется?
– А ты женись, – просто сказал Роман. – Женись, и все дела. Деньги у тебя есть…
– Пока есть, – подчеркнул Толик, делая ударение на первом слове.
– Кончатся эти, еще заработаешь. Голова на плечах есть, она у тебя варит. Если что, я помогу.
– Спасибо. Жениться… А на ком? Кому я нужен?
– Да тут барышень сколько хочешь.
– Что им – москвичей мало?
– Э-э, – улыбнулся Роман. – Не все так просто. Вот про ленинградцев мы поговорили, а о москвичах забыли. Москвичи – народ прагматичный. Купцы, одно слово. Поэтому, кстати, и в искусство особенно не лезут. Не купеческое это дело – песенки орать. Так?
– Ну, наверное…
– Москвичи, они вами, провинциалами, торгуют. Строят галереи, концертные залы… Издревле так было на Руси. Третьяковка вот, например… Провинциалы пишут картины, а Москва их покупает и продает…
– Но ведь галереи – это вроде бесплатно…
– Толик, ты не понимаешь. Меценатство – та же торговля. Только не с людьми, а с Богом. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. Я про москвичей заговорил к тому, что у нас тут невест выбирают с приданым. Купеческая натура, ничего не поделаешь. Но тебе-то ведь прописка нужна, а не приданое, правильно? Ну и, может быть, любовь… А?
– Да… Вообще-то не худо, чтобы любовь… Но можно и так…
Толик несколько секунд помолчал, потом внимательно посмотрел на своего старшего товарища.
– Кстати, о Боге. Я тебя, Рома, давно хотел спросить…
Боян снова прошелся по веранде, вернулся к сидящему в плетеном кресле Роману, взял из его руки «косяк», затянулся.
– Ты меня извини, я человек неверующий…
– Все вы, питерские, нехристи, – усмехнулся Роман. – Ну, ничего, ничего. Давай, говори.
– А ты, как я понимаю, верующий…
– Допустим.
– Чего уж тут – допустим? И в церковь ходишь, и иконы храмам даришь…
– Ну?
– Вот я и хочу спросить – как это у тебя, у верующего…
– Сочетаются жажда наживы и православие? Ты об этом? Так ведь у меня, Толя, никакой жажды наживы нет.
– Как это нет? – Боян усмехнулся. – А чем же ты занимаешься?
– Спортом, – серьезно ответил Роман.
– Что-что? – Толик поднял брови. – Не понял.
– Спортом, – повторил Роман. – Дай-ка мне…
Он взял у Толика папиросу и сделал несколько коротких затяжек.
– Для меня деньги как таковые не имеют значения. Мне интересен процесс. Соревнование, если хочешь.
– А-а… Понимаю. Самым крутым хочешь стать.
– Нет. Самым крутым не хочу. Самые крутые у нас по уши в крови плавают.
– Скажешь тоже.
Роман усмехнулся:
– Ты просто незнаком с крутыми-то. Те, кого мы богатыми называем, – это так… Средний класс. А крутые – они на «Запорожцах» ездят… В «скороходовских» ботиночках шаркают.
Толик улыбнулся, глубоко вдохнул насыщенный хвойным ароматом воздух.
– Какие страсти ты, Рома, мне рассказываешь. Тебя послушать – просто мрак… На «запорах»… В «скороходах»… Тоска зеленая. Нет, в таком случае мне эта крутость не нужна. Мне бы так… чинно-благородно… дачку на Николиной… машинку хорошую…
– И девушку красивую, – добавил Роман.
– Ну, не без этого.
– А вон, на Ленке женись, – сказал Кудрявцев. – Она девушка правильная. И квартира в Москве.
– На Ленке? На какой-такой Ленке?
– А в бане, помнишь?
– О-о… Ничего себе барышня.
Неделю назад Роман повез Толика в баню – настоящую, деревенскую, в двадцати минутах езды от Николиной Горы. Это был крохотный деревянный сруб, стоявший в чистом поле и предназначавшийся только для «своих», в число которых входил и Кудрявцев.
Боян не мог определить, по каким критериям определялись эти «свои» – скорее всего, по принадлежности к старожилам Николиной Горы. В любом случае, стороннего человека, даже если он «крутой», приехал на роскошной машине и имеет в кармане кучу наличности, счет в банке и друзей-бандитов, в баньку не пустили бы. Только силой он мог бы пробиться в одноэтажный сруб, но времена были еще не те, шел девяносто первый год, и вооруженные стычки со стрельбой по любому поводу пока что не вошли в моду.
В ту памятную для Бояна ночь в баньке парились он, Роман и три девушки – соседки Кудрявцева по дачам.
Самое большое впечатление на Толика произвело то, насколько целомудренно и естественно было все происходившее в крохотной баньке и насколько это отличалось от питерских нервных, натужных групповых банных экспериментов, в которых он пару раз принимал участие и о которых вспоминал без всякого удовольствия. Теснота там была, суета и нелепость. Здесь же – все, как говорится, «по-взрослому»…
Парясь в баньке, Толик даже думал о том, с каким видом (слегка скучающим, полным достоинства) он будет при случае рассказывать об этом. «Да нет, что вы, – отмахнется он от досужих вопросов знакомых. – Конечно, не трахались. Мы же солидные люди… Париться пришли, вот и парились. А трахаться – что нам, трахаться негде? Что мы – отморозки, в бане вдудоливать? На скользких лавках? В пару? Нет, братцы, с девушками париться – это наслаждение не плотское, а чисто эстетическое. Да, эстетическое. И, скажу я вам, высокое наслаждение».
Наслаждение было действительно высокое, и Толик, сам себе удивляясь, вдруг осознал, что солидные люди, настоящие, подобные Роме Кудрявцеву, должны вести себя только так – не лезть под купальник красивой девушке, а спокойно сидеть рядом, вдыхать ароматный пар, вести легкую, непринужденную беседу… Веничком аккуратно охаживать… А секс… секс потом, после ужина, в спальне… Солидно, культурно и красиво. Так-то вот…
– В Москве, Толик, я тебе ответственно говорю, самые красивые девушки в мире, – продолжал Кудрявцев. – Нигде таких нет. Я даже не понимаю, почему. Видимо, сочетание климатических и генетических факторов, что-нибудь в этом роде. Ни в Питере, ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни в Риме – где я только не был – ничего похожего не видел. Так что не теряйся, Толик. Все в твоих руках. А потом – ты человек энергичный – и дачу на Николиной сможешь купить. Тем более тут начинают потихоньку продавать участки… Так что дерзай.
– Ленка… Хм… Это вариант. И что, она впишется?
– А ты с ней поговори. Тебе ведь нужен фиктивный брак. А ей нужны деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Вообще все Толиковы неприятности последних лет были вызваны гомосексуалистами и Владимиром Ильичом Лениным. И финансовый крах, который он потерпел полтора года назад, и недавний уход жены – все это Ленин. Ленин и «голубые».
Как ни парадоксально, но история «голубого» падения Толика была прямо связана с историей его женитьбы.
Почувствовав, что у западных партнеров Алжира интерес к современному российскому авангарду начал потихоньку иссякать, Толик и Костик решили искать новые средства для поддержания собственного благосостояния.
Алжир уехал во Францию и пропал. Это была его манера – исчезнуть и не сообщать о себе старым друзьям. Впрочем, были ли у него друзья – тоже большой вопрос. Многим казалось, что они таковыми являются, но как только Алжир переставал испытывать в людях надобность, они превращались для него сначала просто в хороших знакомых, затем в знакомых не очень близких, а потом Костя просто переставал узнавать на улице человека, считавшего себя его близким другом.
Особенно быстро и бесповоротно Алжир рвал отношения с теми, кто застал его в период становления, когда он, нищий провинциальный парнишка, бегал – точно так же, как несколько лет спустя Толик – за водкой для представителей ленинградской богемы, искал у них пристанища и пользовался их гостеприимством.
Перед тем как уехать в длительный зарубежный вояж, Алжир смотался по каким-то своим делам в Москву и прихватил с собой Толика. Дела Алжира были связаны с куплей-продажей икон, и в один из вечеров ребята оказались в московской квартире Романа Кудрявцева – большого специалиста в этой области.
Посовещавшись, пошушукавшись с хозяином, Алжир отбыл в Ленинград, а Толик с разрешения Романа остался, причем, по своему обыкновению, надолго – он гостил у столичного плейбоя месяца два. Роману это было не в тягость: отличная квартира на Садовом кольце, дом в Пантыкино, дача на Николиной Горе – места для приема гостей хватало с избытком.
Кудрявцев любил энергичных людей. Сам Роман был ребенком богатых родителей и, начиная свое собственное дело, не испытывал нужды в стартовом капитале, привлеченном со стороны, но людей, которые вытащили себя за волосы из нищеты и поднялись выше среднего уровня благодаря собственной смекалке и деловым качествам, он уважал особо.
Толик как раз подходил под его определение «self-made man», и между Кудрявцевым и Бояном возникло даже некое подобие дружбы.
В ту пору деньги у Толика еще были. Тот самый вернисаж, на котором Алжир загнал ржавую железку за тысячу долларов, принес Бояну очень неплохую прибыль. На сей раз операция вывоза картин была проведена нетрадиционно – Толик и Алжир сами заплатили Бурову в Ленинграде из своих сбережений, он обеспечил им беспрепятственный выезд и документы на беспошлинный провоз багажа в Швецию, Норвегию и Голландию, где их уже ждали покупатели. Доля Бурова была лишь малой толикой того, что компаньоны получили в Европе, и Боян чувствовал себя вполне обеспеченным человеком.
Москва пришлась ему по душе – может быть, знакомство с Кудрявцевым сыграло в этом решающую роль.
Если в Ленинграде Толик вместе с Алжиром постоянно находились в кругу очень милых, умных, обаятельных, но совершенно нищих, неустроенных и вечно пьяных артистов, художников и философов, то в столице Боян быстро привык к хорошим машинам, роскошным апартаментам, ухоженным, богато одетым девушкам и дорогим ресторанам.
Имеющий деньги, побывавший за границей и демонстрирующий каталоги известных галерей молодой человек – при этом модный, симпатичный и коммуникабельный – быстро нашел себе в столице новых друзей и еще быстрее понял, что жить должен именно здесь.
– Правильно, – заметил Кудрявцев, когда они сидели с Бояном у него на даче и с удовольствием курили отличную коноплю, не иссякавшую в доме Романа. – Правильно. Ты же родом из Вологды, а в Москве провинциалы – ведущая сила. По крайней мере, в искусстве. Здесь для талантливого человека из русской провинции лучшее место на земле. В Ленинграде публика замечательная, у меня там масса друзей, Толик, но…
– Все не в себе, – подсказал Толик.
– Нет, так резко я не стал бы о них говорить… Лучшие мои друзья – ленинградцы. Но они, как бы это сказать… А в общем, ты прав. Действительно не в себе. Слишком уж одухотворенные. Это и хорошо. Иначе они не были бы настолько плодовитыми и талантливыми… Интересными… Своеобразными… Но жить, как они, извини, не могу… Да и ты, я вижу, не особенно жаждешь.
– Не жажду, – согласился Толик.
– Я знаю – тебе в столице нравится. Не думаешь переехать сюда?
– Ха! Рома!
«Рома» был старше Бояна на пятнадцать лет, но разница в возрасте не имела для Кудрявцева никакого значения. Он общался с Бояном, как со своим ровесником, и ценил в нем исключительно деловые качества. Всему остальному – молодости его друга, наличию или отсутствию официального образования, происхождению – Кудрявцев не придавал ни малейшего значения.
– Ха-ха, – еще раз коротко рассмеялся Толик. – Переехать!
Он встал и прошелся по веранде. К дому Романа вплотную подступал сосновый лес. Солнце уже село, но июльский день еще не остыл, да и, судя по жаре, стоявшей над Николиной Горой, остывать не собирался. Разве что под утро, с первой акварельной синевой на востоке, очень быстро разливающейся по черному небу и светлеющей на глазах, придет сюда утренняя прохлада.
– Да-а… – протяжно выдохнул Толик. – Переехать сюда, жить здесь… Кто же откажется?
– А ты женись, – просто сказал Роман. – Женись, и все дела. Деньги у тебя есть…
– Пока есть, – подчеркнул Толик, делая ударение на первом слове.
– Кончатся эти, еще заработаешь. Голова на плечах есть, она у тебя варит. Если что, я помогу.
– Спасибо. Жениться… А на ком? Кому я нужен?
– Да тут барышень сколько хочешь.
– Что им – москвичей мало?
– Э-э, – улыбнулся Роман. – Не все так просто. Вот про ленинградцев мы поговорили, а о москвичах забыли. Москвичи – народ прагматичный. Купцы, одно слово. Поэтому, кстати, и в искусство особенно не лезут. Не купеческое это дело – песенки орать. Так?
– Ну, наверное…
– Москвичи, они вами, провинциалами, торгуют. Строят галереи, концертные залы… Издревле так было на Руси. Третьяковка вот, например… Провинциалы пишут картины, а Москва их покупает и продает…
– Но ведь галереи – это вроде бесплатно…
– Толик, ты не понимаешь. Меценатство – та же торговля. Только не с людьми, а с Богом. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. Я про москвичей заговорил к тому, что у нас тут невест выбирают с приданым. Купеческая натура, ничего не поделаешь. Но тебе-то ведь прописка нужна, а не приданое, правильно? Ну и, может быть, любовь… А?
– Да… Вообще-то не худо, чтобы любовь… Но можно и так…
Толик несколько секунд помолчал, потом внимательно посмотрел на своего старшего товарища.
– Кстати, о Боге. Я тебя, Рома, давно хотел спросить…
Боян снова прошелся по веранде, вернулся к сидящему в плетеном кресле Роману, взял из его руки «косяк», затянулся.
– Ты меня извини, я человек неверующий…
– Все вы, питерские, нехристи, – усмехнулся Роман. – Ну, ничего, ничего. Давай, говори.
– А ты, как я понимаю, верующий…
– Допустим.
– Чего уж тут – допустим? И в церковь ходишь, и иконы храмам даришь…
– Ну?
– Вот я и хочу спросить – как это у тебя, у верующего…
– Сочетаются жажда наживы и православие? Ты об этом? Так ведь у меня, Толя, никакой жажды наживы нет.
– Как это нет? – Боян усмехнулся. – А чем же ты занимаешься?
– Спортом, – серьезно ответил Роман.
– Что-что? – Толик поднял брови. – Не понял.
– Спортом, – повторил Роман. – Дай-ка мне…
Он взял у Толика папиросу и сделал несколько коротких затяжек.
– Для меня деньги как таковые не имеют значения. Мне интересен процесс. Соревнование, если хочешь.
– А-а… Понимаю. Самым крутым хочешь стать.
– Нет. Самым крутым не хочу. Самые крутые у нас по уши в крови плавают.
– Скажешь тоже.
Роман усмехнулся:
– Ты просто незнаком с крутыми-то. Те, кого мы богатыми называем, – это так… Средний класс. А крутые – они на «Запорожцах» ездят… В «скороходовских» ботиночках шаркают.
Толик улыбнулся, глубоко вдохнул насыщенный хвойным ароматом воздух.
– Какие страсти ты, Рома, мне рассказываешь. Тебя послушать – просто мрак… На «запорах»… В «скороходах»… Тоска зеленая. Нет, в таком случае мне эта крутость не нужна. Мне бы так… чинно-благородно… дачку на Николиной… машинку хорошую…
– И девушку красивую, – добавил Роман.
– Ну, не без этого.
– А вон, на Ленке женись, – сказал Кудрявцев. – Она девушка правильная. И квартира в Москве.
– На Ленке? На какой-такой Ленке?
– А в бане, помнишь?
– О-о… Ничего себе барышня.
Неделю назад Роман повез Толика в баню – настоящую, деревенскую, в двадцати минутах езды от Николиной Горы. Это был крохотный деревянный сруб, стоявший в чистом поле и предназначавшийся только для «своих», в число которых входил и Кудрявцев.
Боян не мог определить, по каким критериям определялись эти «свои» – скорее всего, по принадлежности к старожилам Николиной Горы. В любом случае, стороннего человека, даже если он «крутой», приехал на роскошной машине и имеет в кармане кучу наличности, счет в банке и друзей-бандитов, в баньку не пустили бы. Только силой он мог бы пробиться в одноэтажный сруб, но времена были еще не те, шел девяносто первый год, и вооруженные стычки со стрельбой по любому поводу пока что не вошли в моду.
В ту памятную для Бояна ночь в баньке парились он, Роман и три девушки – соседки Кудрявцева по дачам.
Самое большое впечатление на Толика произвело то, насколько целомудренно и естественно было все происходившее в крохотной баньке и насколько это отличалось от питерских нервных, натужных групповых банных экспериментов, в которых он пару раз принимал участие и о которых вспоминал без всякого удовольствия. Теснота там была, суета и нелепость. Здесь же – все, как говорится, «по-взрослому»…
Парясь в баньке, Толик даже думал о том, с каким видом (слегка скучающим, полным достоинства) он будет при случае рассказывать об этом. «Да нет, что вы, – отмахнется он от досужих вопросов знакомых. – Конечно, не трахались. Мы же солидные люди… Париться пришли, вот и парились. А трахаться – что нам, трахаться негде? Что мы – отморозки, в бане вдудоливать? На скользких лавках? В пару? Нет, братцы, с девушками париться – это наслаждение не плотское, а чисто эстетическое. Да, эстетическое. И, скажу я вам, высокое наслаждение».
Наслаждение было действительно высокое, и Толик, сам себе удивляясь, вдруг осознал, что солидные люди, настоящие, подобные Роме Кудрявцеву, должны вести себя только так – не лезть под купальник красивой девушке, а спокойно сидеть рядом, вдыхать ароматный пар, вести легкую, непринужденную беседу… Веничком аккуратно охаживать… А секс… секс потом, после ужина, в спальне… Солидно, культурно и красиво. Так-то вот…
– В Москве, Толик, я тебе ответственно говорю, самые красивые девушки в мире, – продолжал Кудрявцев. – Нигде таких нет. Я даже не понимаю, почему. Видимо, сочетание климатических и генетических факторов, что-нибудь в этом роде. Ни в Питере, ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни в Риме – где я только не был – ничего похожего не видел. Так что не теряйся, Толик. Все в твоих руках. А потом – ты человек энергичный – и дачу на Николиной сможешь купить. Тем более тут начинают потихоньку продавать участки… Так что дерзай.
– Ленка… Хм… Это вариант. И что, она впишется?
– А ты с ней поговори. Тебе ведь нужен фиктивный брак. А ей нужны деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64