Ваганян не знал, употребляла ли наркотики Катя – новая солистка «Летящих» – до знакомства с модниками-нижегородцами, но, поработав в группе месяца два, стала «вмазываться» за милую душу.
Квартира в Марьиной Роще выглядела настоящим притоном. Всюду валялись шприцы, при внимательном и даже не очень внимательном осмотре на столах и подлокотниках кресел легко обнаружились бы следы кокаина, да, в общем, для понимающего человека и фантастических запасов кондитерского изделия под названием «сливочное полено», сделанных на кухне, было бы достаточно, чтобы сделать определенные выводы.
Кроме этого «полена», музыканты, кажется, вообще ничего больше не ели, и Ваганян, грустя про себя, подозревал, что если ребята выдержат такой образ жизни еще несколько лет, то половина из них получит нормальный, полноценный диабет, а вторая половина пойдет по пути Элвиса Пресли – к ожирению и скудоумию.
Конечно, если выдюжат. Если судьба не остановит их какими-нибудь другими способами.
Ваганян ехал в Марьину Рощу, и непонятное его волнение усиливалось с каждой минутой.
Интуиция у Артура была развита не меньше, чем у его патрона, и сейчас она говорила Ваганяну, что его ждут какие-то крупные неприятности.
Артур прокручивал в голове сегодняшние дела и не понимал, откуда можно ждать беды. Все было вроде бы как всегда, никаких подвохов он не ждал. Главное – забрать «оторвавшегося» Кудрявцева. Прошлой ночью тот ударился в воспоминания, разоткровенничался и очень удивил Ваганяна своим настроением. А настроение это, по мнению Артура, было хуже некуда.
Когда они ехали в машине, Кудрявцев начал бормотать, что не в деньгах счастье, что он устал хлебать дерьмо и хочет бросить все к чертовой матери, что ненавидит Москву, ненавидит всех, с кем ему приходится общаться, ненавидит свой дом, свою работу, ненавидит эту страну и все, что в ней происходит.
– Ничего хорошего, Артур, поверишь? Ничего я здесь не вижу. Спроси меня – что хорошего у меня есть? А я отвечу – ничего. Разве можно так жить? Нет, нельзя! Вот я и ищу другой уровень… Надо просто жить по-человечески, понимаешь? Это гораздо важнее, чем вся наша суета. Вот ты опытный человек, взрослый, много повидавший, ты-то понимаешь, что вся эта наша пахота никому не нужна? И нам – в первую очередь. Понимаешь ты старую истину, что не в деньгах счастье?
– Ну, допустим, – отвечал Артур. – А что, есть предложения?
– Нет. В том-то и дело, что нет. Скажи, зачем мы все это тащим на себе? Ведь не нужны нам деньги! Уже есть, все есть. На три жизни хватит, если нормально жить.
– Работа такая, – сказал Артур, не зная, как остановить эти глупые стенания с исповедальным оттенком.
– Работа… Нас что, под дулом автомата на эту работу гнали? Нет! Сами выбрали себе… Шоу-бизнес! Тьфу! Это единственное, что есть в этой стране. У нас вся страна – сплошной шоу-бизнес! И при Брежневе, и при Сталине – один шоу-бизнес. Одна показуха. Одно-единственное шоу на весь мир. Фабрика по производству дерьма!
Ваганян понимал, что забирать Романа нужно, что сам Кудрявцев, будучи в весьма неадекватном состоянии, может просидеть на наркоманской квартире целую неделю.
«Смена обстановки. Положительный стресс. Бывает, что и в куче говна понравится. После десяти лет жизни во дворце. Это мы понимаем, – думал Артур, выезжая на Сущевку. – Но все равно, хорошего – понемножку. Поторчал, Рома, и будет. Нас ждут великие дела».
Когда Артур подъехал к дому, в котором проживала группа, он понял, что интуиция его не обманула.
Возле нужного ему подъезда стояли «скорая», милицейский «газик» и черная «Волга». Сразу за «Волгой» приткнулась казавшаяся здесь совершенно лишней красная «Тойота», рядом с которой стоял высокий мужчина в отличном костюме, двое милицейских чинов и санитары.
Артур вышел из своего автомобиля и пошел прямо к машине, имевшей совершенно недвусмысленный «табельный» вид. Подойдя к «Волге», он посмотрел на компанию у японской красавицы.
– А-а… Господин Ваганян, если не ошибаюсь, – громко сказал владелец дорогого костюма. – Прошу к нам. Вам уже сообщили?
– Что сообщили? – спросил Ваганян, оглядываясь.
– Его уже погрузили, – ответил Буров. – Так что вы ничего тут не увидите. Вы как здесь, собственно, оказались?
– А вы кто? – спросил в свою очередь Ваганян, предполагая, что сам может дать ответ.
– Старший следователь городской прокуратуры Буров. Так что привело вас сюда в столь ранний час?
– Я приехал за Кудрявцевым. Мы договорились, что я его заберу. На работу… Он всю ночь пил… За руль садиться не хотел.
– Это понятно.
– Где он?
– Там. Я же вам сказал. – Следователь махнул рукой в сторону «скорой».
– Что с ним?
– Убит ваш товарищ, – спокойно ответил следователь.
Ваганян ждал чего угодно, только не этого. Могла произойти драка, могло сердце сдать, приступ, но – «убит»?
– Как – убит?
– Из пистолета.
– Кто?
– Пойдемте-ка со мной, – сказал Буров и, взяв Ваганяна под локоть, направился к его машине.
– История, господин Ваганян, очень неприятная. И конечно, у меня к вам будет очень много вопросов. Относительно того, например, знали ли вы, чем ваши подопечные занимаются у себя на квартире?
– Что значит – чем занимаются? Спят они там, кушают. Чем еще занимаются? Они же работают чуть ли не каждый день…
– Это уже как достоинство воспринимается? «Чуть ли не каждый день…» Люди раньше ежедневно работали, и никто этим особенно не гордился.
– Послушайте, а можно по существу дела? Вы уж меня извините, но мне хотелось бы знать, что здесь произошло.
– Убийство произошло, господин Ваганян. Убийство. Убили вашего знакомого Романа Кудрявцева.
– Как убили? Кто убил?
– Убили из пистолета «Вальтер», старый такой пистолет, во время Великой Отечественной прославился. А убил… Судя по тому, чем мы сейчас располагаем, убил его певец вашей группы «Летящие» Евгений Мельников по кличке Джефф.
– Джефф? Не может быть! Этого не может быть! Джефф… Женька…
– На такой дозе, уважаемый господин Ваганян, на какой сидела вся эта компания, еще и не то может быть.
– Да как же?
– Все, что мы могли увидеть, это труп Кудрявцева…
– И?…
– И ваших спящих музыкантов, господин Ваганян.
– Спящих?
– Именно так. В руке у Евгения Мельникова был пистолет. Из которого, собственно, Кудрявцева и убили. На руках – следы пороховой гари. Еще какие-то доказательства нужны?
– Я не знаю…
– Если не возражаете, мы с вами побеседуем у меня в кабинете. Прямо сейчас. У вас есть время?
– Вообще-то…
– Работа?
– Да.
– Ну, это ведь тоже… – Буров кивнул в сторону «скорой». – Это ведь тоже ваша работа, насколько я понимаю? Форс-мажор у вас, господин Ваганян. Я пока что не вызываю вас официально, просто приглашаю на беседу. Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
– Безусловно.
– Тогда поехали.
– А где…
– Ребята? Их уже увезли.
4
Рената взяла запикавшую телефонную трубку, лежавшую на пульте.
– Алё? Кто? А-а, ну ясно… Что вы хотели? Встретиться?
Она посмотрела на Бояна и сделала большие глаза.
– Можно. Отчего же? Где? Ну, приезжайте сюда. Куда сюда? В студию. К Бояну. Вы знаете? Ну, мы тут работаем. Сейчас будете? Нормально.
Рената положила трубку на пульт и посмотрела на Бояна.
– Кто это? – спросил Толя.
– Твои.
– Кто такие – мои?
– С «ВВВ».
– А-а… А кто именно?
– Какой-то Толстиков. Я сделала вид, что его знаю, типа, меня не проведешь…
– Правильно. Толстиков – нормальный продюсер. Да, в общем, они все одинаковые. Чего хочет?
– Поговорить, сказал.
– А-а… Ну, дело круто. Смотри, сейчас тебя будет перекупать. Сюда приедет, да?
– Ага. Минут через пятнадцать.
– Соглашайся. У них будешь в полном ништяке.
– Я и так не бедствую.
– Да брось, Рената. Этот твой Портнов – самодеятельность. «ВВВ» – нормальные люди, солидол.
– Солидол? И что твой солидол? Тебе-то сколько за эту работу заплатили?
– Нормально заплатили. Дело не в том, сколько я получил сейчас. Дело в перспективе. Я от них теперь не отлипну, присосался и буду сосать до конца дней своих. Им по фигу, врубись. Я там терся с ихними продюсерами. Слушал, что говорят. У них там бабла – немерено. Все в шоколаде. Не знают, куда девать. Политики все – ихние кореша. Но на самом деле, Рената, тут такое закручивается, что мало не покажется. Ты еще узнаешь. Я пока не могу говорить, но скоро все в шоколаде будем. Есть тема.
– Политики, говоришь? – пропустив мимо ушей последние слова Бояна, спросила Рената. – А какие?
– Все. И правые, и левые. Они все на одних теннисных кортах друг с другом рубятся. Дружат. Только в телевизоре собачатся, а в жизни – дружат семьями. «ВВВ» – оно при любой власти будет стоять. Придут коммуняки – просто переименуют как-нибудь, и все. В совке знаешь как артисты круто жили? Утесов там, другие… Круче стояли, чем сейчас Киркоров. Так что мой тебе совет: предложат с ними работать – соглашайся.
– Что-то до сих пор не предлагали.
– А хули тогда Толстиков сюда едет? Смотри – они тебя на мой альбом пригласили, типа так, по-дружески. Заплатили…
– Что они заплатили – тонну дали…
– За песню.
– Ну. Это что – много?
– Так, милая, диск-то не твой и песня не твоя. А была бы твоя – другой бы расклад был. Ты слушай меня. Если Толстый тебе предложит диск купить, ну, твой, меньше стошки не заряжай. У них бабки есть, я отвечаю. Если ты им нужна, они заплатят. И главное, на перспективу забивайся.
Толстиков приехал, как обещал, через пятнадцать минут после звонка. Видимо, он связывался с Ренатой уже из машины.
– Привет, – прогудел он, внося свое длинное худое тело в маленькую комнатку аппаратной. – Как дела, Толя?
– Классно, Илья Ильич. Закончили работу. Сейчас вот с Ренатой слушаем, прикалываемся.
– Ренаточка, здравствуй, извини, не заметил тебя…
– Это ничего, – усмехнулась Рената. Она сидела сразу за дверью на полу, нацепив на голову наушники, и Толстиков, войдя в помещение, прошел мимо нее, оставив девушку за спиной. – Ничего. Здравствуйте… Илья Ильич, да?
– Можно просто Илья.
– Отличненько!
– Так что, с альбомом все в порядке? Можно показывать?
– Можно. Все классно, Илья Ильич. На Эм-Ти-Ви пойдет в полный рост.
– В смысле?
– Ну, клип-то будем снимать? Со всеми участниками?
– А, ты об этом. То-то я понять не могу – как это, альбом, телевидение… Совсем у меня голова не работает. Я на самом деле о другом думал… Мне бы, Рената, с тобой поговорить…
– А говорите тут, Илья. У меня от Бояна секретов нет. Он у меня вообще вроде консультанта.
– Ну что же, это к лучшему. Тогда, Толя, расскажи, что ты думаешь о нашей компании.
– Солидная компания, – спокойно сказал Толя. – Слово держите. Все по чесноку делаете.
– По чему? – не понял Толстиков.
– В смысле, по-честному. Не кидаете.
– А, ну да. Конечно. Как же это – артистов кидать? Это ведь наш хлеб. Наш, так сказать, золотой фонд.
– Приятно слышать. – Рената улыбнулась.
– Рената, – обратился к ней Толстиков, улыбнувшись в ответ. Странно было видеть улыбку на его изборожденном ранними морщинами, сухом, как щепка, лице. – Рената, скажи откровенно.
– Да. Я всегда говорю откровенно.
– Какие у тебя отношения с Портновым?
– Ха… Ну и вопрос. Некорректный, можно сказать. Но вам отвечу. Чисто деловые.
– Понятно, Рената, я это и имел в виду. Скажи, нравится тебе с ним работать?
– А вы хотите предложить что-то более интересное?
– Ты сначала ответь на вопрос.
– Ну, сначала, если честно, было неплохо. А сейчас…
– Что?
– Сейчас мне кажется, что я его переросла.
– В каком смысле?
Рената прищурилась и посмотрела Толстикову в глаза.
– Я могла бы зарабатывать больше.
– Ты так думаешь? А что же мешает?
– Размаху у него нет. Он же один пашет.
– Один?
– Ну да. Ему все не охватить. Вот с вами сделали одну песню, классно же получилось!
– Это мы послушаем, – заметил Толстиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64