И для него, кстати. Хотя нехорошо, не люблю я напоминать о добрых делах, но, видишь, приходится. Память у людей короткая. Что я могу с этим поделать? А ничего не могу. Вот и приходится словесами воздух сотрясать. Но, кажется, все равно впустую… Ты подумал над тем, что я просил? – резко спросил он у Кудрявцева. – Или, пока водку жрал, некогда было о делах размышлять?
Кудрявцев посмотрел на часы.
– Подумал… У меня встреча с Артуром. Через час. А?
Он вопросительно посмотрел на хозяина.
– Перебьется твой Артур. Тебе только сейчас на встречи и ездить. Приди в себя, Рома, я тебя последний раз предупреждаю. Последний. Ты мое слово знаешь.
– Да уж знаю… – Кудрявцев тяжело вздохнул. – Я подумал. Тут дело тонкое. Можно, конечно, как вы любите…
– Это как же, позволь спросить?
– Да вот как сегодня…
Георгий Георгиевич помолчал, покачиваясь всем корпусом с пяток на носки.
– Борзеешь ты, Рома. Нехорошо. Очень мне это не по душе.
– Я дело говорю, Георгий Георгиевич. Можно так. Можно иначе.
– Как же это – иначе?
– Тоньше. Правильнее. И действеннее. Запугать Вавилова – дело непростое. Даже, можно сказать, невозможное. Он сам кого хочешь запугает. Да и мне это, честно говоря…
– Что?
– Не по душе. Я не бандит, извините за выражение.
– Извиняю.
Толик навострил уши. «Запугать Вавилова»! Что они собираются делать? А Кудрявцев-то – хорош гусь, оказывается! Непростой мужик, надо же!…
– Так что ты предлагаешь? – спросил Георгий Георгиевич.
– Надо по нашей теме их подловить. Вывести на официальный уровень. Шантажировать, одним словом. Только через официальные каналы.
– Ну-ка поясни.
– У них есть артисты, которые торчат со страшной силой. Вот и нужно этому делу придать огласку, дискредитировать фирму. Что, мол, поощряет она торчков, ну вы понимаете…
– Думаешь, их это испугает? Про наркоту и так все знают.
– Смотря как обставить. Можно так заделать, под такую статью подвести, что у них выхода не будет. У нас вон генеральных прокуроров с должности снимают, не то что там… А тут – фирму какую-то прищучить… Думаю, можно.
– Хм… И что за артисты у тебя на примете?
– А вот это вы у него спросите. – Кудрявцев махнул рукой в сторону Бояна. – Толик лучше знает. Он с ними со всеми трется в клубах.
– Да? – Георгий Георгиевич впился глазами в лицо Бояна. – Знаешь?
– Чего?
– Чего-чего? Ты же с Вавиловым сейчас начал дела вести, или я ошибаюсь?
– Начал… А что вы хотите?
– Мы хотим порядок навести. Мы хотим, чтобы наши эстрадные звезды не превращались в бомжей, в алкашей и наркоманов. Хотим, чтобы они были похожи на людей. Чтобы они зарабатывали нормальные деньги. И жили как люди. Вот ты, к примеру… Сколько тебе Вавилов обещал за твой проект?
Толик почесал в затылке. Ему нравился этот Георгий Георгиевич. Серьезный человек. Его окружала какая-то аура стабильности и крепкого, настоящего богатства.
– Ну…
– Ладно, можешь не отвечать. Гроши он тебе обещал. А мы вот с Ромой думаем свою фирму открыть. Вернее, она уже открыта… Да, Рома?
– Да, – неохотно сказал Кудрявцев.
– Собственно, я уже давно в шоу-бизнесе, – продолжал Георгий Георгиевич. – Не новичок в этом деле… Ну так как, Анатолий? Что ты можешь сказать о своих знакомых артистах? Все они тебе нравятся? Мне очень важно это от тебя услышать. Почему – объясню чуть позже.
– Нет, не все.
– Так. Уже хорошо. А ты не удивлен, что сегодня вас отбили мои люди? – неожиданно сменил тему Георгий Георгиевич.
– Спасибо, что отбили… Значит, у вас с Романом, я понимаю, какие-то серьезные дела. И вы нас страховали… Зная, что… Ну, как бы это…
– Что Роман ушел в беспредел. Правильно я говорю?
– Правильно… В общих чертах, – кивнул Роман.
– Ну вот. Хоть в общих чертах, и то ладно – с деланным облегчением произнес Георгий Георгиевич. – Но не только поэтому. Не только. – Он внимательно посмотрел на Бояна. – А еще, и в первую очередь, потому, что главное наше богатство – это что? Люди. Люди – главное наше богатство. Если мы будем разбрасываться умными людьми, то вообще… не то что зарабатывать перестанем, а просто без штанов останемся… Я всю жизнь так строю дела, что у меня на первом месте – люди, а потом уже все остальное. Будут умные люди вокруг – все будет хорошо. Умные и богатые. Это еще один мой принцип. Чем больше вокруг тебя богатых и счастливых людей, тем тебе лучше и комфортней живется. Надо давать зарабатывать тем, кто находится рядом. Это очень важно. Я к чему такие слова говорю?
Он сделал шаг к Бояну. Тот пожал плечами.
– К тому, что и для тебя, Анатолий, у меня есть работа.
– Какая? – спросил Боян.
– Хорошая. По твоей специальности. Я же тебя давно знаю, правда, заочно…
– Да, извините. Спасибо вам за кольца… Ну те, на свадьбу…
– Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… – Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. – Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки – пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать.
– Хочешь, ночуй у меня, – сказал Кудрявцев, когда «вэн», довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа.
– Ага. Можно, – ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче.
– Тогда пошли, – бросил Кудрявцев. – Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять…
Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры.
Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому.
– Может, хватит? – спросил он осторожно на пороге ночного магазина.
– Ты что, туда же? – Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел.
– Куда – туда же? Я говорю, может, не надо сегодня?
– Нового учителя себе нашел? Очередного гуру?
– Да брось ты, Рома, о чем ты?
– Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним…
– А чего мне с ним играть? И почему – Грек? Это кличка, что ли?
– Кличка, кличка.
– Да, понравился. Во всяком случае…
Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению.
– Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл?
– Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей – смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед.
– Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане.
– Тебя в шалмане «чуть» не вырвало, а у Грека натурально сблевал.
– Так это другое…
– Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная…
– Ладно, хватит тебе, – одернул Романа Толик.
– А пошел ты! – неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался.
– Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься.
Толик повернулся и шагнул к выходу.
– Попутный ветер тебе в…
Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку.
– Мне «Смирнова», вон ту, литровую.
«ВЕЧЕРНИЕ СОВЫ»
(ГОНОРАР)
1
Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения.
Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру.
Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом.
Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало – в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать или проснувшись рано утром, – смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать пусть не сто, но очень много очков вперед…
И никогда ничего не болело. Да что там – не болело! Он не чувствовал своего сердца, не чувствовал почек, легких… Ни с похмелья, ни во время скандалов с подчиненными и конкурентами – ни разу организм не дал сбоя, не оплошал, не вывел его из строя.
А сегодня вот обнаружилась печень.
«Не болит, – думал Гольцман. – Пока не болит. А ну как вступит? Что тогда?»
В памяти живо всплывали истории, случавшиеся с его знакомыми.
Игорь Мурашев. Рухнул без сознания в своем издательстве, и не где-нибудь, а стоя перед кассой в ожидании получить гонорар за новую книгу. Сначала, первые минуты, все думали – что-то с сердцем. А оказалось – цирроз печени. Вот так и прихватило – средь бела дня. Потом, в больнице уже, Игорь говорил, что никаких, дескать, «звоночков» не было… Ни болей, ничего… Так, чувствовал просто, что как будто растет она, печень-то… Вот и выросла. И уехал мужик в больницу… А мог, говорят, и не доехать.
Или Валька Гурвич. Прямо с улицы в больницу увезли… Инфаркт. Слава богу, люди помогли, посторонние совсем, а могли ведь и мимо пройти. Не вызвали бы «неотложку» – все, кранты…
Сколько таких историй было – уму непостижимо. И все его, Гольцмана, ровесники. Возраст…
Нет, нельзя сейчас сломаться. Никак нельзя. Всю жизнь горбатился, работал дни и ночи без сна и отдыха. Вот наконец засветило что-то впереди, капитал какой-никакой сколотил, так ведь нужно и пожить в свое удовольствие… Иначе – что? В могилу деньги забирать? Так там они вряд ли понадобятся.
Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего в кабинет Матвеева с плохо скрытой злостью.
«Молодой… Сволочь… Меня переживет, гаденыш, – подумал Гольцман, испытывая непонятную, внезапную и острую ненависть к подчиненному. – Мое ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать – все, поминай как звали. Приеду из больницы, а в моем кресле уже этот красавец сидит. И еще объяснит потом – мол, нельзя дело останавливать, процесс должен быть непрерывным… Сам научил, сам ему первые уроки давал… Нет, нельзя расслабляться, нельзя… Никаких болезней!»
– Ну что, Митя, как все прошло?
Борис Дмитриевич усилием воли отодвинул черные мысли и постарался переключиться на приятные и привычные повседневные дела. Даже нацепил на лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку – дурацкую, слащавую, чуть ли не отеческую.
– Класс, Борис Дмитриевич! Вот так бы каждый месяц, просто супер! Работа – не бей лежачего. Сказка, одно слово.
– Согласен. Только, видишь, к сожалению, эта вещь одноразовая. Может быть, года через два повторим. Каждый месяц – нереально. Даже два раза в год – нереально. Раз в год – с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено.
– Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается.
– Деньги сняли с касс?
– Сняли. Можно делить.
– А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку – москвичам, и хорош. Сколько остается?
Митя положил на диван свой кейс, открыл его и начал выкладывать на черную кожу сиденья пачки денег, перетянутые тонкими зелеными резинками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Кудрявцев посмотрел на часы.
– Подумал… У меня встреча с Артуром. Через час. А?
Он вопросительно посмотрел на хозяина.
– Перебьется твой Артур. Тебе только сейчас на встречи и ездить. Приди в себя, Рома, я тебя последний раз предупреждаю. Последний. Ты мое слово знаешь.
– Да уж знаю… – Кудрявцев тяжело вздохнул. – Я подумал. Тут дело тонкое. Можно, конечно, как вы любите…
– Это как же, позволь спросить?
– Да вот как сегодня…
Георгий Георгиевич помолчал, покачиваясь всем корпусом с пяток на носки.
– Борзеешь ты, Рома. Нехорошо. Очень мне это не по душе.
– Я дело говорю, Георгий Георгиевич. Можно так. Можно иначе.
– Как же это – иначе?
– Тоньше. Правильнее. И действеннее. Запугать Вавилова – дело непростое. Даже, можно сказать, невозможное. Он сам кого хочешь запугает. Да и мне это, честно говоря…
– Что?
– Не по душе. Я не бандит, извините за выражение.
– Извиняю.
Толик навострил уши. «Запугать Вавилова»! Что они собираются делать? А Кудрявцев-то – хорош гусь, оказывается! Непростой мужик, надо же!…
– Так что ты предлагаешь? – спросил Георгий Георгиевич.
– Надо по нашей теме их подловить. Вывести на официальный уровень. Шантажировать, одним словом. Только через официальные каналы.
– Ну-ка поясни.
– У них есть артисты, которые торчат со страшной силой. Вот и нужно этому делу придать огласку, дискредитировать фирму. Что, мол, поощряет она торчков, ну вы понимаете…
– Думаешь, их это испугает? Про наркоту и так все знают.
– Смотря как обставить. Можно так заделать, под такую статью подвести, что у них выхода не будет. У нас вон генеральных прокуроров с должности снимают, не то что там… А тут – фирму какую-то прищучить… Думаю, можно.
– Хм… И что за артисты у тебя на примете?
– А вот это вы у него спросите. – Кудрявцев махнул рукой в сторону Бояна. – Толик лучше знает. Он с ними со всеми трется в клубах.
– Да? – Георгий Георгиевич впился глазами в лицо Бояна. – Знаешь?
– Чего?
– Чего-чего? Ты же с Вавиловым сейчас начал дела вести, или я ошибаюсь?
– Начал… А что вы хотите?
– Мы хотим порядок навести. Мы хотим, чтобы наши эстрадные звезды не превращались в бомжей, в алкашей и наркоманов. Хотим, чтобы они были похожи на людей. Чтобы они зарабатывали нормальные деньги. И жили как люди. Вот ты, к примеру… Сколько тебе Вавилов обещал за твой проект?
Толик почесал в затылке. Ему нравился этот Георгий Георгиевич. Серьезный человек. Его окружала какая-то аура стабильности и крепкого, настоящего богатства.
– Ну…
– Ладно, можешь не отвечать. Гроши он тебе обещал. А мы вот с Ромой думаем свою фирму открыть. Вернее, она уже открыта… Да, Рома?
– Да, – неохотно сказал Кудрявцев.
– Собственно, я уже давно в шоу-бизнесе, – продолжал Георгий Георгиевич. – Не новичок в этом деле… Ну так как, Анатолий? Что ты можешь сказать о своих знакомых артистах? Все они тебе нравятся? Мне очень важно это от тебя услышать. Почему – объясню чуть позже.
– Нет, не все.
– Так. Уже хорошо. А ты не удивлен, что сегодня вас отбили мои люди? – неожиданно сменил тему Георгий Георгиевич.
– Спасибо, что отбили… Значит, у вас с Романом, я понимаю, какие-то серьезные дела. И вы нас страховали… Зная, что… Ну, как бы это…
– Что Роман ушел в беспредел. Правильно я говорю?
– Правильно… В общих чертах, – кивнул Роман.
– Ну вот. Хоть в общих чертах, и то ладно – с деланным облегчением произнес Георгий Георгиевич. – Но не только поэтому. Не только. – Он внимательно посмотрел на Бояна. – А еще, и в первую очередь, потому, что главное наше богатство – это что? Люди. Люди – главное наше богатство. Если мы будем разбрасываться умными людьми, то вообще… не то что зарабатывать перестанем, а просто без штанов останемся… Я всю жизнь так строю дела, что у меня на первом месте – люди, а потом уже все остальное. Будут умные люди вокруг – все будет хорошо. Умные и богатые. Это еще один мой принцип. Чем больше вокруг тебя богатых и счастливых людей, тем тебе лучше и комфортней живется. Надо давать зарабатывать тем, кто находится рядом. Это очень важно. Я к чему такие слова говорю?
Он сделал шаг к Бояну. Тот пожал плечами.
– К тому, что и для тебя, Анатолий, у меня есть работа.
– Какая? – спросил Боян.
– Хорошая. По твоей специальности. Я же тебя давно знаю, правда, заочно…
– Да, извините. Спасибо вам за кольца… Ну те, на свадьбу…
– Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… – Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. – Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки – пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать.
– Хочешь, ночуй у меня, – сказал Кудрявцев, когда «вэн», довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа.
– Ага. Можно, – ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче.
– Тогда пошли, – бросил Кудрявцев. – Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять…
Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры.
Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому.
– Может, хватит? – спросил он осторожно на пороге ночного магазина.
– Ты что, туда же? – Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел.
– Куда – туда же? Я говорю, может, не надо сегодня?
– Нового учителя себе нашел? Очередного гуру?
– Да брось ты, Рома, о чем ты?
– Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним…
– А чего мне с ним играть? И почему – Грек? Это кличка, что ли?
– Кличка, кличка.
– Да, понравился. Во всяком случае…
Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению.
– Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл?
– Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей – смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед.
– Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане.
– Тебя в шалмане «чуть» не вырвало, а у Грека натурально сблевал.
– Так это другое…
– Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная…
– Ладно, хватит тебе, – одернул Романа Толик.
– А пошел ты! – неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался.
– Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься.
Толик повернулся и шагнул к выходу.
– Попутный ветер тебе в…
Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку.
– Мне «Смирнова», вон ту, литровую.
«ВЕЧЕРНИЕ СОВЫ»
(ГОНОРАР)
1
Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения.
Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру.
Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом.
Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало – в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать или проснувшись рано утром, – смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать пусть не сто, но очень много очков вперед…
И никогда ничего не болело. Да что там – не болело! Он не чувствовал своего сердца, не чувствовал почек, легких… Ни с похмелья, ни во время скандалов с подчиненными и конкурентами – ни разу организм не дал сбоя, не оплошал, не вывел его из строя.
А сегодня вот обнаружилась печень.
«Не болит, – думал Гольцман. – Пока не болит. А ну как вступит? Что тогда?»
В памяти живо всплывали истории, случавшиеся с его знакомыми.
Игорь Мурашев. Рухнул без сознания в своем издательстве, и не где-нибудь, а стоя перед кассой в ожидании получить гонорар за новую книгу. Сначала, первые минуты, все думали – что-то с сердцем. А оказалось – цирроз печени. Вот так и прихватило – средь бела дня. Потом, в больнице уже, Игорь говорил, что никаких, дескать, «звоночков» не было… Ни болей, ничего… Так, чувствовал просто, что как будто растет она, печень-то… Вот и выросла. И уехал мужик в больницу… А мог, говорят, и не доехать.
Или Валька Гурвич. Прямо с улицы в больницу увезли… Инфаркт. Слава богу, люди помогли, посторонние совсем, а могли ведь и мимо пройти. Не вызвали бы «неотложку» – все, кранты…
Сколько таких историй было – уму непостижимо. И все его, Гольцмана, ровесники. Возраст…
Нет, нельзя сейчас сломаться. Никак нельзя. Всю жизнь горбатился, работал дни и ночи без сна и отдыха. Вот наконец засветило что-то впереди, капитал какой-никакой сколотил, так ведь нужно и пожить в свое удовольствие… Иначе – что? В могилу деньги забирать? Так там они вряд ли понадобятся.
Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего в кабинет Матвеева с плохо скрытой злостью.
«Молодой… Сволочь… Меня переживет, гаденыш, – подумал Гольцман, испытывая непонятную, внезапную и острую ненависть к подчиненному. – Мое ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать – все, поминай как звали. Приеду из больницы, а в моем кресле уже этот красавец сидит. И еще объяснит потом – мол, нельзя дело останавливать, процесс должен быть непрерывным… Сам научил, сам ему первые уроки давал… Нет, нельзя расслабляться, нельзя… Никаких болезней!»
– Ну что, Митя, как все прошло?
Борис Дмитриевич усилием воли отодвинул черные мысли и постарался переключиться на приятные и привычные повседневные дела. Даже нацепил на лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку – дурацкую, слащавую, чуть ли не отеческую.
– Класс, Борис Дмитриевич! Вот так бы каждый месяц, просто супер! Работа – не бей лежачего. Сказка, одно слово.
– Согласен. Только, видишь, к сожалению, эта вещь одноразовая. Может быть, года через два повторим. Каждый месяц – нереально. Даже два раза в год – нереально. Раз в год – с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено.
– Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается.
– Деньги сняли с касс?
– Сняли. Можно делить.
– А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку – москвичам, и хорош. Сколько остается?
Митя положил на диван свой кейс, открыл его и начал выкладывать на черную кожу сиденья пачки денег, перетянутые тонкими зелеными резинками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64