Служба царева, куда поденешься...
Один пытанный, маленький, с обожженными ладонями, ничего не мог удержать в руках – его попоила молоком из глиняной чашки старуха. Он ей низко поклонился, сказал не прося, приказал:
– Ты за меня панихидку отслужи, бабушка. Меня нынче кончат...
Другой, повыше, с тонким лицом, с задумчивым взглядом, подтвердил:
– Его кончат...
А третий с причитаниями рассказывал народу о пытках – как вздевают на дыбу, как выворачивают руки, как жгут огнем. Другие молчали, едва держась на ногах. Ни Ватажникова, ни Гриднева среди них не было...
Крыков крепко стиснул зубы, пошел дальше...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
...Мне волки лишь любы;
Я волком остался, как был, у меня
Все волчье – сердце и зубы.
Гейне
1. ТАЙНЫЙ АГЕНТ КОРОЛЯ
Вечером в военную гавань Улеаборга медленно вошла шестидесятивесельная галера под шведским военно-морским флагом – золотой крест на синем поле. На берегу, в мозглых сумерках, дважды рявкнула пушка. Капитан галеры Мунк Альстрем приказал ответить условным сигналом – двумя мушкетными выстрелами – и становиться на якорь, под разгрузку. Комит – старший боцман – Сигге засвистел в серебряный свисток. Шиурма – гребцы-каторжане, прикованные цепями, – подняли весла. Заскрипел брашпиль, и трехлапый якорь плюхнулся в воду.
– Спустить шлюпку! – кутаясь в плащ, подбитый лисьим мехом, велел Альстрем. – Иметь строгий надзор за шиурмой, в этом гиблом месте каторжане постоянно устраивают побеги. Начинайте разгрузку без меня, я вернусь нескоро.
Криворотый, обожженный в сражениях Сигге стоял перед капитаном навытяжку. Капитан думал.
– Может быть, я напьюсь! – произнес он. – Здесь, в харчевне, бывает добрая водка. Почему не напиться?
Два помощника боцмана – подкомиты – проводили капитана до трапа. Капитан шел медленно, соблюдая свое достоинство. Комит засвистал в третий раз – к уборке судна. Музыканты в коротких кафтанчиках, синие от холода, баграми волокли к борту умирающего загребного, бритоголового каторжанина. Он еще стонал и просил не убивать его, но к его ногам уже был привязан камень, чтобы грешник потонул сразу, как и подобает паписту, врагу истинной реформатской церкви.
На берегу, в харчевне «Свидание рыбаков», капитан Альстрем встретился с капитаном над портом и передал ему бумаги с обозначением количества пушек, доставленных на борту галеры. Кроме того, галера доставила для войск сухари в бочках, крупу и масло.
– Часть пшеницы подмокла и более не может идти в пищу! – сказал капитан Альстрем. – Мы попали в шторм.
Капитан над портом кивнул головой. Альстрем отсчитал ему деньги – за пшеницу и за все то, чем они делились по-братски. Слуга принес водку, яичницу и сливы в уксусе. Капитан над портом велел сварить английский напиток – грог.
Через час оба моряка ревели песню, выпучив друг на друга мутные глаза:
Кто после бури вернется домой
И встретит невесту мою,
Пусть скажет, что сплю я под синей волной
И нету мне места в раю...
Чья-то тяжелая рука легла на плечо капитана Альстрема. Он стряхнул руку не оглянувшись. Рука легла еще раз – тяжелее. Капитан Альстрем обернулся в ярости: перед ним стоял человек в черной одежде лекаря, с острым взглядом, с темным лицом.
– Какого черта вам от меня надо? – спросил Альстрем.
– Вы славно проводите свое время в ту пору, когда с вашей галеры бегут русские каторжане, – сказал незнакомец. – Шаутбенахт галерного флота короны вряд ли похвалит вас...
Альстрем начал медленно трезветь. Капитан над портом все еще пытался допеть песню.
– А кто вы такой? – спросил Альстрем нетвердым голосом.
Незнакомец сел на скамью, снял башмак и ножом оторвал каблук. В каблуке был тайник. Из тайника незнакомец достал медную капсюлю, раскрыл ее и положил перед капитаном квадратный кусочек тонкого пергамента, на котором готическим шрифтом было написано, что Ларс Дес-Фонтейнес есть тайный агент его величества короля и всем подданным короны под страхом лишения жизни надлежит во всем помогать упомянутому агенту.
– Отсюда вы идете в Стокгольм? – спросил Ларс Дес-Фонтейнес.
– В Стокгольм, гере...
– Я имею чин премьер-лейтенанта! – сухо сказал Дес-Фонтейнес. – Вы возьмете меня на борт. Советую вам протрезветь и навести порядок на галере...
Ночью испуганный капитан Альстрем объяснял своему гостю, что шиурма мрет от голода, что три унции сухарей в день на гребца ведут к полному истощению сил, что за один только переход от Стокгольма до Улеаборга в море выбросили шестнадцать трупов каторжан. Дес-Фонтейнес смотрел в переборку каюты пустыми глазами и, казалось, не слушал. О борт галеры стукались шлюпки, там, при свете факелов, шла выгрузка пушек, ядер и продовольствия.
– Сколько человек бежало? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Девять. Троих уже поймали.
– Кто помог им расковаться?
– Русский из военнопленных.
– Я сам произведу следствие! – сказал Дес-Фонтейнес.
Комит Сигге и два подкомита привели в каюту закованного человека с бритой головой и с медленной, осторожной речью.
– Ты русский? – спросил Дес-Фонтейнес.
Каторжанин ответил не торопясь:
– Русский.
– Как тебя зовут?
– Звали Щербатым, а нынче живем без имени. Кличку дали, как псу.
Дес-Фонтейнес внимательно смотрел на каторжанина. Комит Сигге почтительно доложил, что перед побегом преступники получили от Щербатого письмо.
– Ты давал им письмо? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Не было никакого письма! – сказал Щербатый.
– Ты тот шпион, который доносит московитам о приготовлениях нашей экспедиции в город Архангельский. Так?
Щербатый молчал.
Премьер-лейтенант, не вставая, ударил его кулаком снизу вверх в подбородок. Русский покачнулся, изо рта у него хлынула кровь.
– Ты имеешь своего человека в Стокгольме. Так?
Щербатый молча утирал рот ладонью.
– Кто твой человек в Стокгольме? Говори, иначе я с тебя с живого сниму кожу.
Щербатый вздохнул и ничего не сказал.
– Посадите его в носовой трюм! – по-шведски приказал Дес-Фонтейнес. – Прикажите надежному человеку непрерывно каплями лить на его темя холодную воду. Люди, которые будут лить воду, должны сменяться каждые два часа – это не простая работа. Я сам буду следить за экзекуцией...
К рассвету галера снялась с якоря. Дес-Фонтейнес в длинном плаще, в шляпе, надвинутой на глаза, поднялся на кормовую куршею, где в своем кресле, под флагом, раздуваемым ветром, сидел капитан Мунк Альстрем. Музыканты литаврами отбивали такт для гребцов. Шиурма, по пять каторжан на одной банке, с глухим вздохом поднимала валек, весло опускалось в воду, люди откидывались назад – гребли. Однообразно и глухо бил большой барабан, высвистывали рога, со звоном ухали литавры. Два подкомита с длинными кнутами стояли на середине и на носу галеры, чтобы стегать обнаженные спины загребных. Матрос из вольных – длиннолицый голландец, согнувшись, чтобы ненароком не попасть под удар кнута, ходил между каторжанами, совал в рот ослабевающим лепешки из ржаного хлеба, вымоченные в вине.
– Ход? – спросил премьер-лейтенант.
– Пять узлов! – ответил Сигге.
– И на большее вы неспособны?
– Быть может, позже мы поставим паруса...
Премьер-лейтенант молча смотрел на шиурму. Каторжанин на шестой скамье повалился боком на своего соседа. Белобрысый голландец ползком пробрался к умирающему и стал бить молотком по зубилу, – загребный более не нуждался в оковах. Цепь отвалилась от кольца. Другой вольный – в меховом жилете – багром зацепил каторжанина за штаны и выволок в проход.
– За борт! – приказал Сигге.
– Так за борт! – повторил подкомит и, оскалившись, стегнул кнутом гребца, который, застыв, взглядом провожал своего погибшего товарища.
Теперь литавры ухали быстрее. Со скрежетом и скрипом ходили весла в огромных уключинах. От полуголых гребцов шел пар.
– Сколько у вас каторжан? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Сотен пять наберется! – ответил Альстрем.
– Много русских?
– Более половины. После Нарвы мы получили пятнадцать тысяч человек. Их погнали в Ревель, но там нечем было их кормить. Они хотели есть и покушались на имущество жителей города. Жители получили оружие, чтобы каждый мог по своему усмотрению защищаться от пленных. Их стреляли как собак. Оставшиеся в живых были сданы на галеры. Кроме русских, у нас есть и шведы. Теперь наказываются галерами мятежники, дерзнувшие не подчиниться своему дворянину...
– А такие есть?
– Немало, гере премьер-лейтенант. А Лютер сказал: «Пусть кто может, душит и колет, тайно или открыто, – и помнит, что нет ничего более ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники».
Премьер-лейтенант кивнул:
– Старик Лютер был умен.
– Его величество король, – сказал Альстрем, – да продлит господь его дни, – верный лютеранин, и теперь вряд ли вы отыщете в Швеции мятежника, не понесшего заслуженную кару.
Дес-Фонтейнес молчал, сложив под плащом руки на груди. Суровое темное лицо его ничего не выражало, глаза смотрели вдаль, в снежную морскую мглу.
– Не так давно возмутились крестьяне шаутбенахта Юленшерны, – продолжал Альстрем. – Это было незадолго до того, как шаутбенахт вступил в брак. Быть может, вы не знаете, что свадьба ярла шаутбенахта праздновалась в королевском дворце с пышностью и великолепием, достойными нашего адмирала...
Премьер-лейтенант спросил, зевнув:
– Невесте столько же лет, сколько ему? Шестьдесят?
Альстрем засмеялся:
– О нет, гере премьер-лейтенант. Баронессе Маргрет Стромберг не более тридцати...
Ларс Дес-Фонтейнес резко повернулся к капитану. В одно мгновение лицо его посерело.
– Маргрет Стромберг? Вы говорите о дочери графа Пипера?
– Да, гере премьер-лейтенант. Баронесса овдовела четыре года тому назад и по прошествии траурного времени вышла замуж вторым браком за нашего адмирала.
Премьер-лейтенант усмехнулся:
– Да, да, – сказал он, – все случается на свете, все бывает...
Он вновь отвернулся от Альстрема, и лицо его опять стало спокойным. Капитан рассказывал о возмущении крестьян Юленшерны и о том, как многие из них были отправлены на галеры. Дес-Фонтейнес слушал не прерывая. Потом он спросил:
– Значит, в Швеции все хорошо?
– Да, в Швеции все хорошо.
– А что говорят о войне с Россией? – странно улыбаясь, спросил премьер-лейтенант. – Наверное, после того как мы разгромили московитов под Нарвой, все хотят воевать дальше?
– Шведы хотят того, чего желает король, – ответил осторожный Альстрем. – Шведы высоко чтят своего короля, заботами которого, с помощью божьей, весь мир трепещет перед нами.
2. НАЗОВИ ИЗВЕСТНЫЕ ТЕБЕ ИМЕНА!
Когда солнце поднялось высоко, премьер-лейтенант велел капитану галеры повесить на ноке первого из пойманных беглецов. Профос – галерный палач – принес готовую петлю. Беглец – плечистый и сильный человек лет тридцати, с наголо обритой, как у всей шиурмы, головой – медленно оглядел заштилевшее море, покрытые снегом далекие берега Швеции, высокое светлоголубое северное небо и сказал с силой в хрипловатом голосе:
– Что ж... и Минька Чистяков вам зачтется...
Поклонился низко всей бритоголовой, закованной шиурме и сам надел на шею петлю. Профос намотал на жилистую руку пеньковую веревку и хотел вздергивать, но премьер-лейтенант поднял руку в перчатке с раструбом и спросил у приговоренного, как смел он прощаться с каторжанами и кому угрожал. Каторжанин-беглец повел на Дес-Фонтейнеса усталыми, измученными глазами и молча опустил голову.
– Повешенный, ты еще можешь изменить свою судьбу! – сказал премьер-лейтенант. – Вот я ставлю песочные часы. Через три минуты песок пересыплется из верхнего сосуда в нижний. За это время подумай о том, как хороша жизнь и как рано тебе умирать. Ты можешь заслужить прощение тем, что назовешь известные тебе имена здесь и в Стокгольме.
Премьер-лейтенант опрокинул часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Один пытанный, маленький, с обожженными ладонями, ничего не мог удержать в руках – его попоила молоком из глиняной чашки старуха. Он ей низко поклонился, сказал не прося, приказал:
– Ты за меня панихидку отслужи, бабушка. Меня нынче кончат...
Другой, повыше, с тонким лицом, с задумчивым взглядом, подтвердил:
– Его кончат...
А третий с причитаниями рассказывал народу о пытках – как вздевают на дыбу, как выворачивают руки, как жгут огнем. Другие молчали, едва держась на ногах. Ни Ватажникова, ни Гриднева среди них не было...
Крыков крепко стиснул зубы, пошел дальше...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
...Мне волки лишь любы;
Я волком остался, как был, у меня
Все волчье – сердце и зубы.
Гейне
1. ТАЙНЫЙ АГЕНТ КОРОЛЯ
Вечером в военную гавань Улеаборга медленно вошла шестидесятивесельная галера под шведским военно-морским флагом – золотой крест на синем поле. На берегу, в мозглых сумерках, дважды рявкнула пушка. Капитан галеры Мунк Альстрем приказал ответить условным сигналом – двумя мушкетными выстрелами – и становиться на якорь, под разгрузку. Комит – старший боцман – Сигге засвистел в серебряный свисток. Шиурма – гребцы-каторжане, прикованные цепями, – подняли весла. Заскрипел брашпиль, и трехлапый якорь плюхнулся в воду.
– Спустить шлюпку! – кутаясь в плащ, подбитый лисьим мехом, велел Альстрем. – Иметь строгий надзор за шиурмой, в этом гиблом месте каторжане постоянно устраивают побеги. Начинайте разгрузку без меня, я вернусь нескоро.
Криворотый, обожженный в сражениях Сигге стоял перед капитаном навытяжку. Капитан думал.
– Может быть, я напьюсь! – произнес он. – Здесь, в харчевне, бывает добрая водка. Почему не напиться?
Два помощника боцмана – подкомиты – проводили капитана до трапа. Капитан шел медленно, соблюдая свое достоинство. Комит засвистал в третий раз – к уборке судна. Музыканты в коротких кафтанчиках, синие от холода, баграми волокли к борту умирающего загребного, бритоголового каторжанина. Он еще стонал и просил не убивать его, но к его ногам уже был привязан камень, чтобы грешник потонул сразу, как и подобает паписту, врагу истинной реформатской церкви.
На берегу, в харчевне «Свидание рыбаков», капитан Альстрем встретился с капитаном над портом и передал ему бумаги с обозначением количества пушек, доставленных на борту галеры. Кроме того, галера доставила для войск сухари в бочках, крупу и масло.
– Часть пшеницы подмокла и более не может идти в пищу! – сказал капитан Альстрем. – Мы попали в шторм.
Капитан над портом кивнул головой. Альстрем отсчитал ему деньги – за пшеницу и за все то, чем они делились по-братски. Слуга принес водку, яичницу и сливы в уксусе. Капитан над портом велел сварить английский напиток – грог.
Через час оба моряка ревели песню, выпучив друг на друга мутные глаза:
Кто после бури вернется домой
И встретит невесту мою,
Пусть скажет, что сплю я под синей волной
И нету мне места в раю...
Чья-то тяжелая рука легла на плечо капитана Альстрема. Он стряхнул руку не оглянувшись. Рука легла еще раз – тяжелее. Капитан Альстрем обернулся в ярости: перед ним стоял человек в черной одежде лекаря, с острым взглядом, с темным лицом.
– Какого черта вам от меня надо? – спросил Альстрем.
– Вы славно проводите свое время в ту пору, когда с вашей галеры бегут русские каторжане, – сказал незнакомец. – Шаутбенахт галерного флота короны вряд ли похвалит вас...
Альстрем начал медленно трезветь. Капитан над портом все еще пытался допеть песню.
– А кто вы такой? – спросил Альстрем нетвердым голосом.
Незнакомец сел на скамью, снял башмак и ножом оторвал каблук. В каблуке был тайник. Из тайника незнакомец достал медную капсюлю, раскрыл ее и положил перед капитаном квадратный кусочек тонкого пергамента, на котором готическим шрифтом было написано, что Ларс Дес-Фонтейнес есть тайный агент его величества короля и всем подданным короны под страхом лишения жизни надлежит во всем помогать упомянутому агенту.
– Отсюда вы идете в Стокгольм? – спросил Ларс Дес-Фонтейнес.
– В Стокгольм, гере...
– Я имею чин премьер-лейтенанта! – сухо сказал Дес-Фонтейнес. – Вы возьмете меня на борт. Советую вам протрезветь и навести порядок на галере...
Ночью испуганный капитан Альстрем объяснял своему гостю, что шиурма мрет от голода, что три унции сухарей в день на гребца ведут к полному истощению сил, что за один только переход от Стокгольма до Улеаборга в море выбросили шестнадцать трупов каторжан. Дес-Фонтейнес смотрел в переборку каюты пустыми глазами и, казалось, не слушал. О борт галеры стукались шлюпки, там, при свете факелов, шла выгрузка пушек, ядер и продовольствия.
– Сколько человек бежало? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Девять. Троих уже поймали.
– Кто помог им расковаться?
– Русский из военнопленных.
– Я сам произведу следствие! – сказал Дес-Фонтейнес.
Комит Сигге и два подкомита привели в каюту закованного человека с бритой головой и с медленной, осторожной речью.
– Ты русский? – спросил Дес-Фонтейнес.
Каторжанин ответил не торопясь:
– Русский.
– Как тебя зовут?
– Звали Щербатым, а нынче живем без имени. Кличку дали, как псу.
Дес-Фонтейнес внимательно смотрел на каторжанина. Комит Сигге почтительно доложил, что перед побегом преступники получили от Щербатого письмо.
– Ты давал им письмо? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Не было никакого письма! – сказал Щербатый.
– Ты тот шпион, который доносит московитам о приготовлениях нашей экспедиции в город Архангельский. Так?
Щербатый молчал.
Премьер-лейтенант, не вставая, ударил его кулаком снизу вверх в подбородок. Русский покачнулся, изо рта у него хлынула кровь.
– Ты имеешь своего человека в Стокгольме. Так?
Щербатый молча утирал рот ладонью.
– Кто твой человек в Стокгольме? Говори, иначе я с тебя с живого сниму кожу.
Щербатый вздохнул и ничего не сказал.
– Посадите его в носовой трюм! – по-шведски приказал Дес-Фонтейнес. – Прикажите надежному человеку непрерывно каплями лить на его темя холодную воду. Люди, которые будут лить воду, должны сменяться каждые два часа – это не простая работа. Я сам буду следить за экзекуцией...
К рассвету галера снялась с якоря. Дес-Фонтейнес в длинном плаще, в шляпе, надвинутой на глаза, поднялся на кормовую куршею, где в своем кресле, под флагом, раздуваемым ветром, сидел капитан Мунк Альстрем. Музыканты литаврами отбивали такт для гребцов. Шиурма, по пять каторжан на одной банке, с глухим вздохом поднимала валек, весло опускалось в воду, люди откидывались назад – гребли. Однообразно и глухо бил большой барабан, высвистывали рога, со звоном ухали литавры. Два подкомита с длинными кнутами стояли на середине и на носу галеры, чтобы стегать обнаженные спины загребных. Матрос из вольных – длиннолицый голландец, согнувшись, чтобы ненароком не попасть под удар кнута, ходил между каторжанами, совал в рот ослабевающим лепешки из ржаного хлеба, вымоченные в вине.
– Ход? – спросил премьер-лейтенант.
– Пять узлов! – ответил Сигге.
– И на большее вы неспособны?
– Быть может, позже мы поставим паруса...
Премьер-лейтенант молча смотрел на шиурму. Каторжанин на шестой скамье повалился боком на своего соседа. Белобрысый голландец ползком пробрался к умирающему и стал бить молотком по зубилу, – загребный более не нуждался в оковах. Цепь отвалилась от кольца. Другой вольный – в меховом жилете – багром зацепил каторжанина за штаны и выволок в проход.
– За борт! – приказал Сигге.
– Так за борт! – повторил подкомит и, оскалившись, стегнул кнутом гребца, который, застыв, взглядом провожал своего погибшего товарища.
Теперь литавры ухали быстрее. Со скрежетом и скрипом ходили весла в огромных уключинах. От полуголых гребцов шел пар.
– Сколько у вас каторжан? – спросил Дес-Фонтейнес.
– Сотен пять наберется! – ответил Альстрем.
– Много русских?
– Более половины. После Нарвы мы получили пятнадцать тысяч человек. Их погнали в Ревель, но там нечем было их кормить. Они хотели есть и покушались на имущество жителей города. Жители получили оружие, чтобы каждый мог по своему усмотрению защищаться от пленных. Их стреляли как собак. Оставшиеся в живых были сданы на галеры. Кроме русских, у нас есть и шведы. Теперь наказываются галерами мятежники, дерзнувшие не подчиниться своему дворянину...
– А такие есть?
– Немало, гере премьер-лейтенант. А Лютер сказал: «Пусть кто может, душит и колет, тайно или открыто, – и помнит, что нет ничего более ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники».
Премьер-лейтенант кивнул:
– Старик Лютер был умен.
– Его величество король, – сказал Альстрем, – да продлит господь его дни, – верный лютеранин, и теперь вряд ли вы отыщете в Швеции мятежника, не понесшего заслуженную кару.
Дес-Фонтейнес молчал, сложив под плащом руки на груди. Суровое темное лицо его ничего не выражало, глаза смотрели вдаль, в снежную морскую мглу.
– Не так давно возмутились крестьяне шаутбенахта Юленшерны, – продолжал Альстрем. – Это было незадолго до того, как шаутбенахт вступил в брак. Быть может, вы не знаете, что свадьба ярла шаутбенахта праздновалась в королевском дворце с пышностью и великолепием, достойными нашего адмирала...
Премьер-лейтенант спросил, зевнув:
– Невесте столько же лет, сколько ему? Шестьдесят?
Альстрем засмеялся:
– О нет, гере премьер-лейтенант. Баронессе Маргрет Стромберг не более тридцати...
Ларс Дес-Фонтейнес резко повернулся к капитану. В одно мгновение лицо его посерело.
– Маргрет Стромберг? Вы говорите о дочери графа Пипера?
– Да, гере премьер-лейтенант. Баронесса овдовела четыре года тому назад и по прошествии траурного времени вышла замуж вторым браком за нашего адмирала.
Премьер-лейтенант усмехнулся:
– Да, да, – сказал он, – все случается на свете, все бывает...
Он вновь отвернулся от Альстрема, и лицо его опять стало спокойным. Капитан рассказывал о возмущении крестьян Юленшерны и о том, как многие из них были отправлены на галеры. Дес-Фонтейнес слушал не прерывая. Потом он спросил:
– Значит, в Швеции все хорошо?
– Да, в Швеции все хорошо.
– А что говорят о войне с Россией? – странно улыбаясь, спросил премьер-лейтенант. – Наверное, после того как мы разгромили московитов под Нарвой, все хотят воевать дальше?
– Шведы хотят того, чего желает король, – ответил осторожный Альстрем. – Шведы высоко чтят своего короля, заботами которого, с помощью божьей, весь мир трепещет перед нами.
2. НАЗОВИ ИЗВЕСТНЫЕ ТЕБЕ ИМЕНА!
Когда солнце поднялось высоко, премьер-лейтенант велел капитану галеры повесить на ноке первого из пойманных беглецов. Профос – галерный палач – принес готовую петлю. Беглец – плечистый и сильный человек лет тридцати, с наголо обритой, как у всей шиурмы, головой – медленно оглядел заштилевшее море, покрытые снегом далекие берега Швеции, высокое светлоголубое северное небо и сказал с силой в хрипловатом голосе:
– Что ж... и Минька Чистяков вам зачтется...
Поклонился низко всей бритоголовой, закованной шиурме и сам надел на шею петлю. Профос намотал на жилистую руку пеньковую веревку и хотел вздергивать, но премьер-лейтенант поднял руку в перчатке с раструбом и спросил у приговоренного, как смел он прощаться с каторжанами и кому угрожал. Каторжанин-беглец повел на Дес-Фонтейнеса усталыми, измученными глазами и молча опустил голову.
– Повешенный, ты еще можешь изменить свою судьбу! – сказал премьер-лейтенант. – Вот я ставлю песочные часы. Через три минуты песок пересыплется из верхнего сосуда в нижний. За это время подумай о том, как хороша жизнь и как рано тебе умирать. Ты можешь заслужить прощение тем, что назовешь известные тебе имена здесь и в Стокгольме.
Премьер-лейтенант опрокинул часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102