Нет чтобы произносить, как пишется!
Женщины вообще гораздо внимательнее мужчин. Мужчины тоже обращают внимание, но по-другому. Кроме «голубых» — те, если приглядываются, то совсем как женщины. Кстати, даже ребенок на руках не отпугивает мужские взгляды. Сейчас Сюзанна в них буквально купалась. После родов она уже похудела и в дорогом наряде выглядела просто роскошно. Тем более сейчас, с набухшей молоком грудью. И никакого силикона! А Стивен — такая прелесть, что от обоих глаз не оторвать.
Здорово. Даже жаль, что не на самом деле. Вот бы и правда так идти по Родео-драйв, толкать новенькую колясочку с малышом, глазеть на витрины и думать... о чем? Наверное, о своем муже. Какие чистые стекла в витринах — не прозрачные, нет, совсем невидимые. А магазины такие роскошные, что в половину не попасть без записи. И витрины заставлены товаром, как реликвиями. Солнечные очки на вращающейся горке, чтобы их было видно со всех сторон, как драгоценность какую-нибудь! И целая витрина с сумочкой — с одной-единственной!
Все здесь сверкает, даже люди.
Сюзанна пригляделась к своему отражению в очередной витрине. Как будто здесь родилась! Честное-пречестное! Вылитая чья-то жена, продюсера какого-нибудь. Или даже сама продюсер, вывезла ребенка погулять, прикупить ковриков-сережек.
Как хорошо!
Настолько хорошо, что сделалось немножко стыдно. Но Соланж сам выбрал, где ей надо побывать. Это он сказал, на какие автобусы садиться и в какие районы зайти. Остальное — на ее усмотрение. Не важно, куда класть лампочки: в автобус, в мусорный бак, на парковке у бордюра, главное — в нужном районе.
Так нужно, чтобы отследить результат. К тому же эти районы самые богатые. А кто использует почти все ресурсы? Кто больше всех вредит?
Здесь логово зверя. Так сказал Соланж. Прямо здесь, вокруг Родео-драйв.
Родэо-драйв.
Осталась последняя лампочка. Их и сделали-то всего дюжину. Остановившись, Сюзанна поправила над коляской зонтик, закрывавший малыша от солнца, достала из сумки лампочку и положила на шоссе у бордюра, где ее рано или поздно раздавит машина.
Навстречу шла целая толпа смеющихся молодых людей, все с белоснежными зубами и хищными взглядами. Сюзанне тут же захотелось раздавить лампочку. Но она удержалась — не потому что можно заболеть, а из-за туфель, которые в «Джоан и Дэвид» обошлись ей в сто девяносто два доллара.
А обувь назад не берут.
Глава 12
Вашингтон, 17 апреля 1998 года
Город нежился в лучах весеннего солнца.
Пока Фрэнк торчал в Санта-Фе, зима закончилась, а земля преобразилась. Бульвары, парки и даже обочины запестрели тюльпанами и азалиями.
Дома он бросил портфель на кровать, переоделся и отправился на пробежку в парк Рок-Крик, чтобы стряхнуть оцепенение после долгого перелета. Сейчас Фрэнк побежал по дорожке для велосипедистов. Через полмили, у зоопарка, черная асфальтовая дорожка была усыпана конфетти из белых лепестков. Редкие порывы ветра срывали с цветущих вишен все новые белоснежные вихри. К черту Париж! Пусть всего несколько недель, но весной Вашингтон — самое прекрасное место на земле!
Возможно, так всегда кажется после двух недель в центре пустыни, где камень — вполне сносное украшение, а куст сирени — небывалое чудо.
Дейли присоединился к медицинским работникам, пытавшимся предотвратить новую вспышку sin nombre в районе «четырех углов». Пока было зафиксировано только два случая заболевания, да еще и на расстоянии больше сотни миль друг от друга, но когда смертность среди заболевших достигает семидесяти процентов, имеет смысл перестраховаться.
Часть поселений, которые пришлось обследовать, находилась в резервациях. Чтобы получить разрешение расставить мышеловки, взять пробы крови и осмотреть дома, нередко требовались чудеса дипломатии.
— Взять в моем доме мышиного говна? Вот козлы!
— Мы хотим предотвратить новую вспышку болезни — помните, что было в девяносто третьем?
— Что, из-за мышей?
— Да, вроде того. Вирус. Мыши его разносят.
— Ясно. И как называется этот вирус?
— Sin nombre.
— Ну-ка, ну-ка? Безымянный, значит, вирус, да?
— Да.
— Кончайте мне мозги парить!..
Некоторые слишком хорошо помнили девяносто третий, чтобы цепляться к названию вируса. Однако большинство тех, кого прежде миновала опасность, решали, что их разыгрывают.
— Да ладно! Придумайте развлекаловку получше, а то сочинили болезнь, у которой и названия-то нет!
Другие реагировали с подозрением:
— Проверить кровь на антитела? Знаю я ваши антитела, СПИД называется! Так бы и сказали, нечего всякую фигню выдумывать!
В конце концов люди из органов здравоохранения добились своего, и новая вспышка ограничилась двумя случаями. Материал подобрался интересный. Что самое важное, Коу милостиво покивает головой, и появится возможность заняться действительно интересной темой.
Он принял душ, включил ноутбук и распечатал файл с расходами. Завтра надо будет послать его Дженнифер.
Дейли сунул дискету в дисковод, перебросил весь накопившийся материал в файл nombre-1, создал новый файл, nombre-2, и принялся за статью. Но через час потянуло на улицу — работать, когда на улице весна, почти невозможно.
Поэтому он сохранил файл, вытащил дискету и отнес ее на кухню. Там, в холодильнике, за молочными пакетами, стояла коробочка для резервных копий. Кому-то такое хранилище может показаться странным, однако на самом деле надежнее не придумать. Холодильник не просто поддерживает температуру, он еще и герметичен. С дискетами ничего не произойдет, даже если начнется пожар.
Вечером, когда низкое солнце начало бесцеремонно заглядывать прямо в окна, Фрэнк позвонил Энни Адэр.
— Алло?
— Привет, это Фрэнк Дейли.
— А! — Пауза. — Привет.
Между «А!» и «Привет» ее жизнерадостный тон превратился в настороженный.
Минуту они болтали ни о чем. «Как дела? Хорошо, а у тебя? Тоже. Получила статью про грипп? Да, получила! Отличная статья».
— Я тут подумал, — начал Фрэнк спустя еще несколько минут, — может, сходим куда-нибудь, поедим?
— Не знаю, боюсь, мысль не самая удачная.
— Почему?
— Ну, я все еще не могу с тобой разговаривать.
— Неправда, а сейчас ты что делаешь?
— Ты прекрасно понимаешь. Я про Копервик, Хаммерфест и так далее.
— Думаешь, я тебе из-за этого позвонил?
— Да.
— Какой ужас, нельзя быть такой подозрительной! Копервик! Ха! Думаешь, мне нужен только этот Копервик?
— Да.
— Вот как? А если я пообещаю совсем о нем не говорить?
— Не знаю, можно ли тебе верить. По-моему, ты довольно... напористый.
— Кто напористый, я напористый?! Я просто голодный. Ну хочешь, поклянусь? Особо торжественно, а? Хочешь честное слово?
Нервный смешок дал понять, что еще не все потеряно.
— Хорошо, уговорила! Я поклянусь на пачке Библий! Еще один смешок.
— Одна пачка устроит?
— По-моему, ты не слишком верующий.
— Да, действительно. Тогда на учебнике анатомии? Или нет, на медицинском справочнике! Только назови!
— Но... Ты же наверняка хочешь узнать про экспедицию. Я бы на твоем месте точно хотела.
— Забудь. Я статью написал — ты ее читала. Теперь у меня материал поинтереснее.
— Какой?
— Sin nombre. Я только что из Нью-Мексико.
— Правда?
Фрэнк принялся читать с экрана самым елейным дикторским голосом, который только возможно изобразить:
— Уже перед началом зимы врачи сразу четырех штатов забили тревогу: peromyscus maniculatus размножились в невероятном количестве. Peromyscus maniculatus, более известные как обычные оленьи мыши... Продолжать?
— Не надо.
— Так обедать-то идем?
— Ну...
Дейли всегда считал, что «ну» и «может быть» — это уже согласие. «Не говори „нет“! — умолял он когда-то в детстве маму. — Скажи „может быть“!»
— Отлично! В пятницу устроит? Я заеду в полвосьмого! — Не дав Энни опомниться, он повесил трубку. Если решит не идти — перезвонит.
Энни жила сравнительно неподалеку, делила небольшой домик в Маунт-Плезант с женщиной из Канзаса по имени Инду и компьютерным гуру из Каракаса.
— Они сейчас работают. Мы все тут страшные зануды, — рассмеялась Энни.
На поиски, куда приткнуть автомобиль, у Дейли ушло вдвое больше времени, чем на дорогу, на что он и принялся жаловаться, открывая перед Энни дверцу «сааба».
— Тогда, может, пойдем пешком? И они пошли пешком.
Тротуары были мокрыми и чистыми, в канавах ни следа обычного мусора — днем лил сильный дождь. Они прошли шесть кварталов, разделявших Маунт-Плезант и Адамс-Морган, мимо подвыпивших компаний, припаркованных полицейских машин, «Барбекю у Кении» и мунистской церкви. Воздух полнился жимолостью и спиртом, сальсой и рэпом.
— Как тебе Нью-Мексико? — поинтересовалась Энни. — Почему ты вообще занялся sin nombre?
— Из-за названия.
— Название действительно любопытное.
— Могу рассказать, как оно появилось.
— Давай!
— Только ты разочаруешься.
— Почему?
— Потому что все упирается в политкорректность. Его первое название — вирус Каньона Муэрто. Оттуда он начал распространяться. Оно не прижилось, потому что каньон находится в резервации навахо, а им очень не понравилось такое название.
— Почему?
— Потому что сто лет назад на том самом месте белые перебили множество индейцев. В общем, вирус Каньона Муэрто — все равно что «болезнь Освенцима» для болезни Тея-Сакса.
— И что дальше?
— Дальше его переименовали в вирус «четырех углов».
— Логично. Вирусы часто называют по местам, где их обнаружили.
— Гонконгский грипп, Эбола...
— Правильно.
— По-моему, Эбола — река. Не важно. В общем, на этот раз возмутились местные жители — торговые палаты, туристические агентства... сразу четыре штата. Тебе бы понравилось жить в местечке под названием «Малярия»? Короче, когда исчерпались все возможные имена, то его так и назвали: вирус sin nombre — безымянный вирус.
— И еще на испанский перевели.
— Наверное, за английский язык тоже кто-то оскорбился.
В конце концов Фрэнк и Энни добрались до эфиопского ресторанчика «Мескерем». В нем не было ни ножей, ни вилок, ни стульев. Гостей рассаживали на кожаные подушки. Пряные кушанья полагалось есть руками, с помощью рыхлого кисловатого хлеба — иньера; им следует поднимать кусочки мяса и овощей с огромного блюда и все вместе класть в рот. Подобного рода трапезы обычно сближают, однако Энни продолжала держаться настороже. Казалось, она сбежит, стоит только упомянуть Копервик.
Фрэнк и не подумал этого делать. Он завел долгий разговор о политике здравоохранения, и Энни наконец успокоилась.
— Ты не поверишь! Вспышки страшных болезней случаются до сих пор! Холера, тиф, дифтерия, даже чума! А что делает госдеп? Молчит! Потому что если обнародовать, что, например, в Таиланде всплеск венерических заболеваний или холера в Боливии, то получатся политические нападки.
— И мы еще должны верить, что их волнует здравоохранение, — поддакнул Фрэнк.
— Хуже того, у каждого заболевания — свои лоббисты. Для выделения средств на исследовательский проект надо заниматься пиаром.
— Неужели все настолько плохо?
— Такова жизнь. Винить некого. Все теряют голову, когда страдают близкие. А денег, с другой стороны, н хватает, поэтому...
У нее были длинные стройные ноги, тонкие черты лица и осанка балерины, и когда Энни удалилась в дамскую комнату, взглядом ее провожал не только Фрэнк. Но он еще в первую встречу в Национальном институте здоровья понял, что Энни совсем не чувствовала себя красивой. Она смущалась, когда ей говорили комплименты, и, похоже, совершенно не умела флиртовать. Осторожная, застенчивая, она почти всегда умудрялась избежать невиннейшего прикосновения. Ее окружала аура простодушия, что удивляло еще сильнее, если принимать в расчет ум, в остроте которого сомневаться не приходилось. Настоящая гениальность! При этом шестиклассницы, с которыми Фрэнку приходилось общаться (он делал для «Поста» статью о среднем образовании), лучше разбирались в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Женщины вообще гораздо внимательнее мужчин. Мужчины тоже обращают внимание, но по-другому. Кроме «голубых» — те, если приглядываются, то совсем как женщины. Кстати, даже ребенок на руках не отпугивает мужские взгляды. Сейчас Сюзанна в них буквально купалась. После родов она уже похудела и в дорогом наряде выглядела просто роскошно. Тем более сейчас, с набухшей молоком грудью. И никакого силикона! А Стивен — такая прелесть, что от обоих глаз не оторвать.
Здорово. Даже жаль, что не на самом деле. Вот бы и правда так идти по Родео-драйв, толкать новенькую колясочку с малышом, глазеть на витрины и думать... о чем? Наверное, о своем муже. Какие чистые стекла в витринах — не прозрачные, нет, совсем невидимые. А магазины такие роскошные, что в половину не попасть без записи. И витрины заставлены товаром, как реликвиями. Солнечные очки на вращающейся горке, чтобы их было видно со всех сторон, как драгоценность какую-нибудь! И целая витрина с сумочкой — с одной-единственной!
Все здесь сверкает, даже люди.
Сюзанна пригляделась к своему отражению в очередной витрине. Как будто здесь родилась! Честное-пречестное! Вылитая чья-то жена, продюсера какого-нибудь. Или даже сама продюсер, вывезла ребенка погулять, прикупить ковриков-сережек.
Как хорошо!
Настолько хорошо, что сделалось немножко стыдно. Но Соланж сам выбрал, где ей надо побывать. Это он сказал, на какие автобусы садиться и в какие районы зайти. Остальное — на ее усмотрение. Не важно, куда класть лампочки: в автобус, в мусорный бак, на парковке у бордюра, главное — в нужном районе.
Так нужно, чтобы отследить результат. К тому же эти районы самые богатые. А кто использует почти все ресурсы? Кто больше всех вредит?
Здесь логово зверя. Так сказал Соланж. Прямо здесь, вокруг Родео-драйв.
Родэо-драйв.
Осталась последняя лампочка. Их и сделали-то всего дюжину. Остановившись, Сюзанна поправила над коляской зонтик, закрывавший малыша от солнца, достала из сумки лампочку и положила на шоссе у бордюра, где ее рано или поздно раздавит машина.
Навстречу шла целая толпа смеющихся молодых людей, все с белоснежными зубами и хищными взглядами. Сюзанне тут же захотелось раздавить лампочку. Но она удержалась — не потому что можно заболеть, а из-за туфель, которые в «Джоан и Дэвид» обошлись ей в сто девяносто два доллара.
А обувь назад не берут.
Глава 12
Вашингтон, 17 апреля 1998 года
Город нежился в лучах весеннего солнца.
Пока Фрэнк торчал в Санта-Фе, зима закончилась, а земля преобразилась. Бульвары, парки и даже обочины запестрели тюльпанами и азалиями.
Дома он бросил портфель на кровать, переоделся и отправился на пробежку в парк Рок-Крик, чтобы стряхнуть оцепенение после долгого перелета. Сейчас Фрэнк побежал по дорожке для велосипедистов. Через полмили, у зоопарка, черная асфальтовая дорожка была усыпана конфетти из белых лепестков. Редкие порывы ветра срывали с цветущих вишен все новые белоснежные вихри. К черту Париж! Пусть всего несколько недель, но весной Вашингтон — самое прекрасное место на земле!
Возможно, так всегда кажется после двух недель в центре пустыни, где камень — вполне сносное украшение, а куст сирени — небывалое чудо.
Дейли присоединился к медицинским работникам, пытавшимся предотвратить новую вспышку sin nombre в районе «четырех углов». Пока было зафиксировано только два случая заболевания, да еще и на расстоянии больше сотни миль друг от друга, но когда смертность среди заболевших достигает семидесяти процентов, имеет смысл перестраховаться.
Часть поселений, которые пришлось обследовать, находилась в резервациях. Чтобы получить разрешение расставить мышеловки, взять пробы крови и осмотреть дома, нередко требовались чудеса дипломатии.
— Взять в моем доме мышиного говна? Вот козлы!
— Мы хотим предотвратить новую вспышку болезни — помните, что было в девяносто третьем?
— Что, из-за мышей?
— Да, вроде того. Вирус. Мыши его разносят.
— Ясно. И как называется этот вирус?
— Sin nombre.
— Ну-ка, ну-ка? Безымянный, значит, вирус, да?
— Да.
— Кончайте мне мозги парить!..
Некоторые слишком хорошо помнили девяносто третий, чтобы цепляться к названию вируса. Однако большинство тех, кого прежде миновала опасность, решали, что их разыгрывают.
— Да ладно! Придумайте развлекаловку получше, а то сочинили болезнь, у которой и названия-то нет!
Другие реагировали с подозрением:
— Проверить кровь на антитела? Знаю я ваши антитела, СПИД называется! Так бы и сказали, нечего всякую фигню выдумывать!
В конце концов люди из органов здравоохранения добились своего, и новая вспышка ограничилась двумя случаями. Материал подобрался интересный. Что самое важное, Коу милостиво покивает головой, и появится возможность заняться действительно интересной темой.
Он принял душ, включил ноутбук и распечатал файл с расходами. Завтра надо будет послать его Дженнифер.
Дейли сунул дискету в дисковод, перебросил весь накопившийся материал в файл nombre-1, создал новый файл, nombre-2, и принялся за статью. Но через час потянуло на улицу — работать, когда на улице весна, почти невозможно.
Поэтому он сохранил файл, вытащил дискету и отнес ее на кухню. Там, в холодильнике, за молочными пакетами, стояла коробочка для резервных копий. Кому-то такое хранилище может показаться странным, однако на самом деле надежнее не придумать. Холодильник не просто поддерживает температуру, он еще и герметичен. С дискетами ничего не произойдет, даже если начнется пожар.
Вечером, когда низкое солнце начало бесцеремонно заглядывать прямо в окна, Фрэнк позвонил Энни Адэр.
— Алло?
— Привет, это Фрэнк Дейли.
— А! — Пауза. — Привет.
Между «А!» и «Привет» ее жизнерадостный тон превратился в настороженный.
Минуту они болтали ни о чем. «Как дела? Хорошо, а у тебя? Тоже. Получила статью про грипп? Да, получила! Отличная статья».
— Я тут подумал, — начал Фрэнк спустя еще несколько минут, — может, сходим куда-нибудь, поедим?
— Не знаю, боюсь, мысль не самая удачная.
— Почему?
— Ну, я все еще не могу с тобой разговаривать.
— Неправда, а сейчас ты что делаешь?
— Ты прекрасно понимаешь. Я про Копервик, Хаммерфест и так далее.
— Думаешь, я тебе из-за этого позвонил?
— Да.
— Какой ужас, нельзя быть такой подозрительной! Копервик! Ха! Думаешь, мне нужен только этот Копервик?
— Да.
— Вот как? А если я пообещаю совсем о нем не говорить?
— Не знаю, можно ли тебе верить. По-моему, ты довольно... напористый.
— Кто напористый, я напористый?! Я просто голодный. Ну хочешь, поклянусь? Особо торжественно, а? Хочешь честное слово?
Нервный смешок дал понять, что еще не все потеряно.
— Хорошо, уговорила! Я поклянусь на пачке Библий! Еще один смешок.
— Одна пачка устроит?
— По-моему, ты не слишком верующий.
— Да, действительно. Тогда на учебнике анатомии? Или нет, на медицинском справочнике! Только назови!
— Но... Ты же наверняка хочешь узнать про экспедицию. Я бы на твоем месте точно хотела.
— Забудь. Я статью написал — ты ее читала. Теперь у меня материал поинтереснее.
— Какой?
— Sin nombre. Я только что из Нью-Мексико.
— Правда?
Фрэнк принялся читать с экрана самым елейным дикторским голосом, который только возможно изобразить:
— Уже перед началом зимы врачи сразу четырех штатов забили тревогу: peromyscus maniculatus размножились в невероятном количестве. Peromyscus maniculatus, более известные как обычные оленьи мыши... Продолжать?
— Не надо.
— Так обедать-то идем?
— Ну...
Дейли всегда считал, что «ну» и «может быть» — это уже согласие. «Не говори „нет“! — умолял он когда-то в детстве маму. — Скажи „может быть“!»
— Отлично! В пятницу устроит? Я заеду в полвосьмого! — Не дав Энни опомниться, он повесил трубку. Если решит не идти — перезвонит.
Энни жила сравнительно неподалеку, делила небольшой домик в Маунт-Плезант с женщиной из Канзаса по имени Инду и компьютерным гуру из Каракаса.
— Они сейчас работают. Мы все тут страшные зануды, — рассмеялась Энни.
На поиски, куда приткнуть автомобиль, у Дейли ушло вдвое больше времени, чем на дорогу, на что он и принялся жаловаться, открывая перед Энни дверцу «сааба».
— Тогда, может, пойдем пешком? И они пошли пешком.
Тротуары были мокрыми и чистыми, в канавах ни следа обычного мусора — днем лил сильный дождь. Они прошли шесть кварталов, разделявших Маунт-Плезант и Адамс-Морган, мимо подвыпивших компаний, припаркованных полицейских машин, «Барбекю у Кении» и мунистской церкви. Воздух полнился жимолостью и спиртом, сальсой и рэпом.
— Как тебе Нью-Мексико? — поинтересовалась Энни. — Почему ты вообще занялся sin nombre?
— Из-за названия.
— Название действительно любопытное.
— Могу рассказать, как оно появилось.
— Давай!
— Только ты разочаруешься.
— Почему?
— Потому что все упирается в политкорректность. Его первое название — вирус Каньона Муэрто. Оттуда он начал распространяться. Оно не прижилось, потому что каньон находится в резервации навахо, а им очень не понравилось такое название.
— Почему?
— Потому что сто лет назад на том самом месте белые перебили множество индейцев. В общем, вирус Каньона Муэрто — все равно что «болезнь Освенцима» для болезни Тея-Сакса.
— И что дальше?
— Дальше его переименовали в вирус «четырех углов».
— Логично. Вирусы часто называют по местам, где их обнаружили.
— Гонконгский грипп, Эбола...
— Правильно.
— По-моему, Эбола — река. Не важно. В общем, на этот раз возмутились местные жители — торговые палаты, туристические агентства... сразу четыре штата. Тебе бы понравилось жить в местечке под названием «Малярия»? Короче, когда исчерпались все возможные имена, то его так и назвали: вирус sin nombre — безымянный вирус.
— И еще на испанский перевели.
— Наверное, за английский язык тоже кто-то оскорбился.
В конце концов Фрэнк и Энни добрались до эфиопского ресторанчика «Мескерем». В нем не было ни ножей, ни вилок, ни стульев. Гостей рассаживали на кожаные подушки. Пряные кушанья полагалось есть руками, с помощью рыхлого кисловатого хлеба — иньера; им следует поднимать кусочки мяса и овощей с огромного блюда и все вместе класть в рот. Подобного рода трапезы обычно сближают, однако Энни продолжала держаться настороже. Казалось, она сбежит, стоит только упомянуть Копервик.
Фрэнк и не подумал этого делать. Он завел долгий разговор о политике здравоохранения, и Энни наконец успокоилась.
— Ты не поверишь! Вспышки страшных болезней случаются до сих пор! Холера, тиф, дифтерия, даже чума! А что делает госдеп? Молчит! Потому что если обнародовать, что, например, в Таиланде всплеск венерических заболеваний или холера в Боливии, то получатся политические нападки.
— И мы еще должны верить, что их волнует здравоохранение, — поддакнул Фрэнк.
— Хуже того, у каждого заболевания — свои лоббисты. Для выделения средств на исследовательский проект надо заниматься пиаром.
— Неужели все настолько плохо?
— Такова жизнь. Винить некого. Все теряют голову, когда страдают близкие. А денег, с другой стороны, н хватает, поэтому...
У нее были длинные стройные ноги, тонкие черты лица и осанка балерины, и когда Энни удалилась в дамскую комнату, взглядом ее провожал не только Фрэнк. Но он еще в первую встречу в Национальном институте здоровья понял, что Энни совсем не чувствовала себя красивой. Она смущалась, когда ей говорили комплименты, и, похоже, совершенно не умела флиртовать. Осторожная, застенчивая, она почти всегда умудрялась избежать невиннейшего прикосновения. Ее окружала аура простодушия, что удивляло еще сильнее, если принимать в расчет ум, в остроте которого сомневаться не приходилось. Настоящая гениальность! При этом шестиклассницы, с которыми Фрэнку приходилось общаться (он делал для «Поста» статью о среднем образовании), лучше разбирались в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41