Смутная неопределенность этого момента еще более усугублялась нереальной картиной заката на фоне облачного горизонта с горной вершиной на мысу Лома. Пока мы приближались друг к другу, как фигуры на каком-то призрачном пейзаже, я видел все так же неотчетливо, иногда теряя Элизу из виду. Я вспомнил того солдата на мосту через ручей Аул-Крик, что идет к своей жене, но ему не суждено до нее дойти, ибо его движения - это лишь необычайно яркие предсмертные видения. Именно так, бесконечно, мы с Элизой Маккенна приближались друг к другу, пока низкие волны одна за другой накатывали на берег с непрекращающимся шумом, звучащим подобно реву отдаленного ветра.
Не могу сказать, когда она в первый раз меня увидела. Знаю лишь наверняка, что, неподвижно застыв у кромки воды и вырисовываясь силуэтом на фоне последнего сумрачного сияния заката, она меня уже видела. Точно знаю, что глаза ее были устремлены на меня, хотя я не различал ее лица, не представлял, с какими чувствами следит она за моим приближением. Испытывала ли она страх? У меня не было предчувствия, что она станет наблюдать за моим приближением с тревогой. Наша встреча казалась столь неизбежной, что такую возможность я прежде не рассматривал. Теперь же это опасение появилось. Что мне делать, если она побежит или станет звать на помощь? Что смогу я сделать?
Наконец я остановился перед ней, и мы в молчании стали пристально вглядываться друг в друга. Она оказалась ниже ростом, чем я ожидал. Чтобы рассмотреть мое лицо, ей приходилось запрокидывать голову. Ее лица я совсем не видел, потому что она стояла спиной к закату. Почему она так спокойна, так недвижна? Я почувствовал облегчение оттого, что она не зовет на помощь и не убегает от меня. И все же почему она никак не реагирует? Возможно ли, что ее сковал страх? Меня тревожила эта мысль.
То, что я испытывал, подходя к ней, было ничто по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас. Мое тело и рассудок казались парализованными. Я не мог бы пошевелиться или заговорить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. В голове крутилась одна мысль: почему она тоже стоит, словно онемев, и неотрывно смотрит на меня? Я почему-то чувствовал, что это не от страха, но был не в состоянии ни постичь ее поведение, ни отреагировать на него.
Потом вдруг она заговорила, и я вздрогнул от звука ее голоса.
- Это вы? - спросила она.
Если бы я составил перечень всех фраз, которыми мог бы начаться наш разговор, эта в лучшем случае попала бы в самый конец. Я в недоумении посмотрел на Элизу. Неужели произошло невидимое моему зрению колдовство и она обо мне узнала? Я не мог в это поверить. И все же почувствовал в тот миг, когда она заговорила, что мне представилась чудесная возможность избежать, быть может, многочасовых уговоров, которые побудили бы ее меня принять.
- Да, Элиза, это я, - услышал я свой ответ.
Она зашаталась, и я быстро протянул руку, чтобы поддержать ее за плечо. Как мне описать, после всех грез о ней, каково это было - почувствовать, что грезы обретают плоть под моими пальцами? От моего прикосновения она напряглась, но я не мог ее выпустить.
- Вы в порядке? - спросил я.
Она не ответила, и, хотя я жаждал узнать ее мысли, не мог ничего больше сказать, онемев от ее присутствия. Мы снова, как две статуи, уставились друг на друга. Я опасался, что мое молчание сведет на нет полученное мною небольшое преимущество, но разум отказывался работать.
Потом она зашевелилась, оглядываясь по сторонам и словно выходя из транса.
- Мне надо вернуться в номер, - пробормотала она, как показалось, скорее себе, чем мне.
Эти слова были для меня неожиданными, и обретенная было уверенность начала немедленно гаснуть. Я противился желанию ретироваться.
- Я провожу вас, - сказал я.
Может быть, по дороге что-нибудь придумаю.
Она не ответила, и мы пошли в сторону гостиницы. Я ощущал жуткое отчаяние. Мои невероятные поиски увенчались успехом - я преодолел само время, чтобы быть с ней. Теперь мы вместе - вместе! - идем рядом, а я словно онемел. Это было выше моего понимания.
Когда она заговорила, я вздрогнул - я опять этого не ожидал.
- Могу я узнать ваше имя? - спросила она.
Теперь она лучше владела своим голосом, хотя он звучал все еще слабо.
- Ричард, - ответил я.
Не знаю, почему не назвал ей фамилии. Может, она казалась мне излишней. Я мог думать о ней только как об Элизе.
- Ричард, - повторил я, не знаю зачем.
Снова молчание. Момент показался мне каким-то диким. Я никак не мог себе представить, что мы скажем друг другу при встрече, но не поверил бы, что мы не скажем ничего. Я жаждал узнать о ее чувствах, но был совершенно не в состоянии спросить о них или выразить свои.
- Вы остановились в гостинице? - спросила она.
Я замялся, подыскивая ответ. Наконец выдавил:
- Нет еще. Я только что приехал.
Вдруг мне в голову пришла мысль о том, что она все время меня боится, но пытается это скрыть; что она лишь ждет случая сбежать от меня, когда мы окажемся ближе к гостинице.
Надо было это выяснить.
- Элиза, вы меня боитесь? - спросил я.
Она резко вскинула глаза, словно я прочитал ее мысли, потом снова посмотрела вперед.
- Нет, - ответила она.
Правда, в словах ее не было уверенности.
- Не бойтесь, - сказал я. - Я последний человек на свете, кого вам следует бояться.
Еще несколько минут мы шли в молчании. Мой рассудок, как маятник, колебался между чувствами и здравым смыслом. С точки зрения эмоций дело улажено. Я прошел сквозь время, чтобы быть с ней, и теперь не Должен ее потерять. С реалистической точки зрения я понимал, что для нее я неизвестная персона. Но все же почему она спросила: «Это вы?» Очень странно.
- Откуда вы? - вновь задала она вопрос.
- Из Лос-Анджелеса, - ответил я.
Это, разумеется, не было ложью, но в той ситуации едва ли было и абсолютной правдой. Мне хотелось сказать больше, хотелось открыть ей обстоятельства нашей чудесной встречи, но я не осмеливался. Она не должна узнать о том, как я до нее добрался.
Мы уже почти дошли до откоса. Через несколько секунд мы окажемся на приморской аллее и скоро дойдем до гостиницы. Нельзя было продолжать вот так молча идти рядом с ней. Надо начинать действовать, идти к сближению. И все же как я мог просить ее о встрече в тот вечер? Ей наверняка предстояла репетиция, а потом ранний отход ко сну.
Вдруг без всякой видимой причины - если только страх потерять ее интерес к себе моментально не перерос в страх потерять ее навсегда - я почувствовал, что меня транспортируют обратно в 1971 год. Я остановился как вкопанный, вцепившись пальцами в ее плечо. Вокруг меня завертелся пляж, мрак стал застилать глаза.
- Нет, - невольно пробормотал я. - Не дай мне это потерять.
Не помню, сколько времени это продолжалось - несколько секунд или минут. Помню только, как она стояла передо мной, пристально глядя на меня. Я знал, что она напугана. Сама ее поза говорила об этом.
- Пожалуйста, не бойтесь, - умолял я.
Ее вздох подсказал мне, что я мог бы с тем же успехом попросить ее не дышать.
- Простите, - сказал я. - Я не хотел вас напугать.
- Вы хорошо себя чувствуете? - спросила она.
В голосе ее слышалась тревога, отчего я испытал прилив благодарности.
Я попытался улыбнуться и невнятно хмыкнул, якобы выражая насмешку над собой.
- Да, - ответил я. - Спасибо. Может быть, позже я смогу рассказать вам, почему…
И прикусил язык. Надо более внимательно следить за своими словами.
- Можете идти дальше? - спросила она, словно не заметив моего замешательства.
Я кивнул.
- Да.
Полагаю, я говорил довольно спокойно, хотя мне казалось невероятным, что мы разговариваем. Я еще не освоился с тем благоговением, которое вызывала во мне ее близость, возможность слышать ее голос, чувствовать под пальцами ее плечо.
Я вздрогнул, осознав, что сильно сжимаю ее руку.
- Я сделал вам больно? - испуганно спросил я.
- Ничего страшного, - отозвалась она.
Прежде чем продолжить путь к гостинице, мы помолчали.
- Вы болели? - спросила она.
Этот вопрос показался мне почему-то забавным.
- Нет, просто… устал от путешествия, - сказал я и попытался взять себя в руки. - Элиза?
Она издала слабый вопрошающий звук.
- Мы не могли бы сегодня вместе поужинать?
Она не ответила, и моя уверенность тотчас же испарилась.
- Не знаю, - наконец произнесла она.
Когда я вдруг понял, что сейчас 1896 год, то устыдился собственной бестактности. Незнакомые мужчины не подходили на пляже к незамужним женщинам, не держали их за руку и не гуляли с ними, а также не просили без приглашения составить им компанию на ужин. Такие поступки подходили для оставленного мной времени, здесь они были неуместны.
Словно напоминая мне об этом, она спросила:
- Можно узнать вашу фамилию, сэр?
Меня кольнула официальность ее тона, но я ответил в том же духе:
- Извините. Надо было представиться. Кольер.
- Кольер, - повторила она, словно пытаясь логически осмыслить мою фамилию. - А вы знаете, кто я?
- Элиза Маккенна.
Я почувствовал, как ее рука слегка дернулась, и подумал - она, наверное, решила, что я ищу встречи с ней из-за того, что она известная актриса, и никакой тайны здесь нет; что я какой-то полоумный поклонник, пронырливый охотник за состоянием.
- Дело не в этом, - сказал я, словно она прочла мои мысли. - Я пришел к вам не потому, что вы… то, что вы есть.
Она не ответила, и, помогая ей взобраться на откос, я вновь почувствовал тревогу. Как мог я вообразить, что встреча с ней даст мне покой? Может быть, она не убежала и не позвала на помощь, но принимала меня с некоторым опасением.
- Я знаю, все это кажется необъяснимым, - говорил я в надежде, что слова мои не покажутся простой банальностью и не вызовут подозрений. - Но тому есть причина, и я не стану ее скрывать.
Зачем я продолжал гнуть свою линию? Такой подход мог лишь увеличить ее подозрительность в отношении меня.
Теперь мы оказались на извилистой дорожке для прогулок. Я чувствовал, как сердце у меня бьется все сильнее. Через несколько секунд мы войдем в здание. Вдруг она бросится в свою комнату и запрет дверь, прекращая всякое общение? И я ничего не смогу с этим поделать. Мне казалось неправильным снова приглашать ее на ужин. А что еще сказать, я не знал.
Теперь мы поднимались по ступенькам крыльца. Ноги казались налитыми свинцом, и когда я открывал входную дверь, то подумал, что она весит тысячу фунтов. Мы одновременно вошли внутрь. Не помню, остановился ли я первым, или это сделала она. Помню только, что впервые посмотрел в лицо Элизы Маккенна при полном освещении.
Ее фотографии лгали. Она намного привлекательней, чем ее изображения. Перечисление отдельных черт не в состоянии передать магию их сочетания. Хочу, однако, отметить, что у нее серо-зеленые глаза, высокие изящные скулы, идеальный по форме нос, пухлые красные губы, не требующие помады. Ее кожа имела оттенок бледной розы в лучах солнца. Пышные и блестящие желтовато-коричневые волосы были в тот момент забраны наверх. Она подняла на меня глаза с выражением столь неприкрытого любопытства, что я едва не признался ей прямо на месте, что люблю ее.
Полагаю, что на протяжении этих секунд в том тихом коридоре мы смотрели друг на друга через пропасть в семьдесят пять лет. Люди из разных эпох, думаю, выглядят по-разному - так, как свойственно их времени. Полагаю, она разглядела это в моем лице, как я разглядел в ее. Разумеется, это неосязаемо и не может быть разложено на составные части. Хотелось бы мне более точно это описать, но не могу. Знаю лишь, что она ощущала в моем облике 1971 год, как я четко ощущал 1896-й в ее внешности и манерах.
Правда, это не объясняло то, почему она продолжала смотреть на меня с откровенностью, которую женщина ее эпохи и положения не должна была проявлять.
Я не преувеличиваю. Она смотрела на меня так, словно не в силах отвести взгляд, - и, разумеется, я смотрел на нее точно так же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43