«Без сомнения, актер», - подумал я. Элиза представила его как мистера Джепсона. Мистер Джепсон с нескрываемым любопытством разглядывал меня, даже и после того, как мы пошли дальше, не приняв приглашения сесть за его столик.
Лакей усадил нас за столик у окна, поклонился с натянутой искусственной улыбкой и ушел. Усевшись, я понял причину, по которой помещение казалось меньше. Там, где я, помню, сидел прежде, была открытая терраса со стоящими на ней креслами-качалками.
Посмотрев в сторону, я увидел, что мистер Джепсон время от времени посматривает на нас глазами-бусинками.
- Похоже, я опять вас компрометирую, - тихо произнес я. - Прошу прощения.
- Дело сделано, Ричард, - ответила она.
Должен сказать, она говорила об этом довольно спокойно, и у меня создалось впечатление, что она не позволяет себе чрезмерно реагировать на неодобрение окружающих, - еще одно очко в ее пользу. Как будто она в этом нуждалась.
Разворачивая салфетку, сложенную передо мной на тарелке, я услышал, как какой-то мужчина поблизости громко сказал: «Мы - нация с потенциалом в семьдесят пять миллионов, сэр». Эта цифра меня поразила. «За следующие семьдесят пять лет население возросло на сто миллионов? - подумал я. - Боже правый».
Эти размышления отвлекли меня от вопроса Элизы. Я извинился.
- Вы проголодались? - повторила она.
- Немного, - ответил я и улыбнулся ей. - Вы сегодня репетируете?
Она кивнула.
- Да.
- И… - Мне трудно было это произнести. - Вы по-прежнему планируете… уехать из отеля сразу после спектакля?
- Такова договоренность, - сказала она.
Я взглянул на нее в приливе внезапной неудержимой тоски. Я знаю, она заметила мой взгляд, но на сей раз не позволяла себе на него отреагировать. Она отвернулась к окну, а я попытался сосредоточиться на меню, однако буквы расплывались перед глазами. Насколько я понимал, эти несколько минут могли быть последними, проведенными нами вместе.
Нет. Я отогнал от себя мрачное предчувствие. Я еще не готов сдаться. «Расслабься, у тебя еще полно времени», - говорил я себе. Мне пришлось подавить улыбку. В течение многих лет эти отпечатанные на карточке слова висели на стене моего рабочего кабинета в Хидден-Хиллз. Созерцание их помогало мне как в умственном, так и в физическом плане. И сейчас они оказали благотворное воздействие. «Все будет хорошо, - заверял я себя. - Ты это сделаешь».
Бесполезно. Строчки меню снова поплыли перед глазами, а мой жалкий писательский умишко принялся сочинять строгую викторианскую мелодраму, озаглавленную «Моя судьба». В ней Элиза этим вечером покидает гостиницу. Оставшись без гроша, я устраиваюсь мойщиком посуды в гостиничную кухню. Через тридцать лет, превратившись в трясущегося седого старика, бормочущего что-то о давно утраченной любви, я бросаюсь головой вперед в мыльную воду и тону. Надпись: «Здесь покоится неудачник века». Кладбище для бедняков и бродяг. Собаки зарывают мои косточки в качестве лакомства. Видение было настолько курьезным и в то же время ужасающим, что я не знал, плакать мне или смеяться. И решил не делать ни того ни другого.
- Ричард, с вами…
Она только начала говорить, когда ее слова заглушил мужской голос:
- А-а, с добрым утром, мисс Маккенна.
К столу приближался коренастый мужчина (неужели в эту эпоху все мужчины коренастые?), елейно улыбающийся Элизе.
- Надеюсь, вас все устраивает, - молвил он.
- Да. Благодарю вас, мистер Бэбкок, - ответила она.
Я воззрился на него, несмотря на депрессию потрясенный видом этого человека. Элиза представила меня, и он пожал мне руку - и, скажу я вам, мало что может сравниться с крепким рукопожатием человека, который к этому моменту в вашем сознании давно уже мертв.
Пока он говорил Элизе, что все взволнованы потрясающей возможностью увидеть сегодня эту пьесу, я представил себе, как сижу в жарком подвале и читаю вылинявшие, отпечатанные на машинке письма - а сейчас некоторые из них он еще не сочинил, а тем более не напечатал. Это видение, как и другие подобные, подействовало явно разрушающе на мою связь с 1896 годом, и я сделал попытку выкинуть его из головы.
Когда Бэбкок ушел, я вновь взглянул на Элизу. Увидев, как изменилось выражение ее лица, я осознал, что совсем не помогаю ей себя полюбить. Если я буду сидеть тут в мрачном настроении, она устанет от меня, независимо оттого, какие чувства испытывает ко мне.
- Вчера вечером у меня была настоящая погоня, - сказал я, стараясь говорить весело.
- Правда?
Ее губ коснулась полуулыбка, способная ввести в заблуждение.
Когда я рассказал ей о своей погоне за Робинсоном, она улыбнулась более открыто.
- Простите, - сказала она. - Могла бы и догадаться, что он сделает нечто подобное.
- Почему у него комната на верхнем этаже? - спросил я.
- Он всегда берет верхний этаж, - ответила она. - Быстро ходит по лестнице вверх-вниз для поддержания, как он выражается, «физической формы».
Улыбнувшись, я едва не покачал головой, вспомнив его телосложение.
- Какого он, по-вашему, мнения обо мне? - спросил я, но, прежде чем она заговорила, поднял руку в знак протеста. - Неважно, лучше мне не знать. Скажите, что думает ваша матушка. Надеюсь, она не так ненавидит меня?
- Вы думаете?
Уголки ее губ поползли вниз.
- Жаль, - сказал я.
- Если вы действительно хотите знать… - Она слегка наклонила голову, и мне вспомнились слова Джона Дрю о ее грациозной, ни с чем не сравнимой манере держаться на сцене. - Она считает вас мошенником и мерзавцем.
- Неужели? - Я кивнул с притворной важностью. - Как жестоко. - Вот так-то лучше. Безусловно, всепоглощающей скорби она предпочитает подшучивание. - И что вы на это ответили?
- Что именно поэтому мне хотелось бы испробовать вашей сладости.
Боюсь, я от удивления открыл рот. «Неужели она надо мной смеется?» - подумал я с внезапным ужасом.
- Разве вы не знаете, что такое «humbugs» и «blackguards»? - спросила она, заметив мое недоумение.
Я заморгал.
- Считал, что знаю.
- Это конфеты.
- Конфеты?
Я пришел в замешательство.
Она объяснила мне, что humbugs - это длинные ярко-желтые конфеты с белой сердцевиной, a blackguards - такие же конфеты, но квадратной формы. Я чувствовал себя круглым дураком.
- Простите, - сказал я. - Боюсь, я не слишком хорошо информирован.
«Если не считать тебя и твоей жизни», - тут же возникла мысль.
- Расскажите о том, как вы пишете, - попросила она.
Мне показалось, что эта просьба продиктована вежливостью, но в тот момент я не мог спрашивать о мотивах.
- Что же вам рассказать?
- Что вы сейчас пишете?
- Работаю над книгой, - сказал я.
Мне было неловко, но я заставил себя расслабиться. Наверняка не будет большой беды в том, если расскажу ей об этом.
- О чем она? - допытывалась Элиза.
- Это любовная история, - ответил я.
- Когда закончите, мне бы хотелось ее прочитать, - сказала она.
- Прочитаете, - откликнулся я, - когда придумаю конец.
Она слегка улыбнулась.
- А вы разве еще не знаете?
Я почувствовал, что слишком далеко зашел в этом направлении. Пришлось заметать следы.
- Нет, обычно я не знаю, пока не дойду до конца.
- Странно, - пожала она плечами. - Мне казалось, вы точно должны знать, чем оканчивается ваша история.
«И еще тебе казалось, будто ты знаешь, чем оканчивается твоя история», - подумал я, а вслух произнес:
- Не всегда.
- Ну, все равно, - сказала она, - мне бы хотелось прочитать, когда закончите.
«Прочитать? - подумал я. - Ты ее проживаешь».
- Прочитаете, - пообещал я.
Признаться, я сомневался, осмелюсь ли когда-нибудь дать ей это прочитать. «Пора поменять тему разговора», - подсказал разум.
- Можно мне сегодня посмотреть репетицию? - спросил я.
Она слегка нахмурилась. Я сказал что-то не то?
- Вы разве не можете подождать до вечера? - наконец молвила она.
- Если вы этого хотите, - откликнулся я.
- Дело не в том, что я недобрая. - Она словно оправдывалась. - Просто… понимаете, мне обычно не нравится, когда посторонние смотрят мою… - Заметив мою реакцию, она умолкла, а потом поправила себя: - Это неподходящее слово. Я вот что пытаюсь сказать… - Она тяжело вздохнула. - Такая ситуация меня нервирует. Если вы будете смотреть, я не смогу работать.
- Понимаю, - сказал я. - Я понимаю ваши потребности как актрисы. На самом деле. - Это, по крайней мере, было правдой. - Буду рад подождать до вечера. Нет, не так. Совсем не буду рад, но подожду. Ради вас.
Она слабо улыбнулась.
- Вы очень чуткий.
«Вовсе нет, - подумал я. - Чего мне действительно хочется, так это чтобы нас вместе сковали наручниками».
* * *
Нет смысла подробно описывать наш совместный завтрак. Прежде всего, мы мало разговаривали, ибо, по мере того как на завтрак приходило все больше постояльцев, шум усиливался. Вот уж эпоха чревоугодников! Утром первым делом люди приступают к процессу пищеварения и занимаются этим весь день, до самой ночи. Я подумал было, что мой желудок почти пришел в норму, пока атмосфера помещения не стала наполняться дьявольской смесью ароматов: ветчины, бекона, жареного мяса, колбасы, яиц, вафель, блинчиков, каши, свежеиспеченного хлеба и печенья, молока, кофе и так далее. Я был рад тому, что Элиза ела не больше меня и наша трапеза была краткой. Когда мы вышли из зала, Элиза сказала:
- Теперь мне надо подготовиться к репетиции. Мы начинаем в полдесятого.
Думаю, мне в первый раз удалось не выдать своего ужаса.
- У вас есть сегодня хоть немного свободного времени? - спросил я.
Кажется, голос мой прозвучал спокойно. Она взглянула на меня, словно взвешивая мои слова, возможно, даже мое место в ее жизни.
- Пожалуйста, - умоляюще сказал я. - Вы ведь знаете, что я хочу вас видеть.
Наконец она заговорила:
- Вы свободны в час?
Я улыбнулся.
- У меня плотный график. Он состоит из встреч с вами в любое время дня и ночи.
И снова этот взгляд, с живым любопытством устремленный на мое лицо, словно она искала ответы на все мучившие ее вопросы. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но казалось, довольно долго. Я ничего не делал, чтобы прервать молчание, чувствуя, что эти моменты для нее очень важны и любые мои слова могут все испортить.
Оторвав от меня взгляд, она посмотрела в сторону открытого дворика, потом опять на меня.
- Там? - спросила она. - У фонтана?
- У фонтана в час, - ответил я.
Она протянула мне руку, и я, взяв ее со всей возможной деликатностью, поднес к губам и поцеловал.
Я стоял не двигаясь, следя за каждым шагом Элизы через открытый дворик. Когда она исчезла из виду, войдя в гостиную, я поежился. Больше четырех часов. Трудно было представить, как я смогу так долго пробыть без нее. Правда, ночь тянулась еще дольше, но я спал.
«Спал», - подумал я. Впервые после всего случившегося я полностью отдавал себе отчет в своем физическом состоянии. Закрыв глаза, я вознес благодарственную молитву той чудесной силе, которая меня коснулась, ибо, насколько я мог судить, голова у меня совершенно не болела. Невозможно передать всю остроту моих переживаний. Только человек, имевший подобный опыт в жизни, мог бы понять то, что я чувствовал тогда и чувствую теперь. Вчера утром, находясь в другой эпохе, я проснулся с жестокой, отупляющей головной болью, привычным симптомом моего состояния.
Сегодня утром боль прошла. Размашистыми шагами подошел я к конторке портье и спросил, где можно купить туалетные принадлежности. Он сказал мне, что в цокольном этаже есть аптекарский магазин. Правда, откроется он лишь в девять.
На миг у меня возникло сильное желание попросить у него номер и зарегистрироваться. Получится у меня? Или что-то помешает мне это сделать? Потом я решил не искушать судьбу и, поблагодарив клерка, повернулся и пошел к лестнице.
Спускаясь, я вдруг осознал, что до сих пор думал об Элизе только с точки зрения ее отношения ко мне. Теперь пора принять во внимание ее личную жизнь. Если я хочу ее завоевать, то не следует считать наши романтические отношения безусловными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43