- Ты ведь знаешь, я не оставил бы тебя одну на ночь.
- Да, - пролепетала она. - Знаю. Я не смогла бы пережить эту ночь в одиночестве.
Отведя руки, она скользнула ими вверх по моей груди и обняла меня за шею. Я привлек ее к себе, и наш поцелуй был поцелуем мужчины и женщины, полностью принимающих друг друга - душой и телом.
Прильнув ко мне, она шептала слова, казалось, льющиеся из ее уст горячим потоком.
- Когда ты вчера подошел ко мне на берегу, я думала, что умру - на самом деле умру. Я не могла говорить, не могла думать. Сердце билось так сильно, что я едва дышала. С того момента, как увидела из окна тот пляж и начала думать о твоем возможном появлении, я непрерывно терзалась. Я была капризной, нервной, раздражительной, то начинала плакать, то успокаивалась. За эту неделю я пролила больше слез, чем за всю жизнь. Я подгоняла труппу и перегружала работой себя. Уверена, они думали, что я схожу с ума. Прежде я всегда была такой выдержанной, такой надежной, спокойной. Но только не на этой неделе. О, Ричард, я превратилась в помешанную.
Ее губы горели под моими губами. Я чувствовал, как она обнимает меня за голову, запуская пальцы мне в волосы.
Тяжело дыша, она отстранилась от меня. Лицо ее выражало страх.
- Долго я подавляла все это в себе, - призналась, она. - И я боюсь это выпустить.
- Не бойся, - сказал я.
- Мне страшно. - Она порывисто прильнула ко мне. - Милый, любовь моя. Я боюсь. Боюсь, что это тебя уничтожит. Это так низменно, так…
- Не низменно, - сказал я. - Это естественно; прекрасно и естественно. Не надо сдерживаться. Доверься голосу сердца. - Я поцеловал ее в шею. - И своему телу.
Ее дыхание обжигало мне щеку.
- О боже, - прошептала она.
Она была страшно напугана. Бурный темперамент, столь долго сдерживаемый, теперь прорывался, и она боялась выпустить его, считая разрушительным.
- Мне не хочется тебя пугать, Ричард. Что, если это тебя поглотит? Оно такое сильное, такое сильное. Никто никогда об этом не догадывался. Это как ужасный голод, в котором я не признавалась себе всю жизнь. - Трясущимися руками она гладила мои щеки. - Я не хочу подавлять тебя, не хочу оттолкнуть или…
Поцелуем я заставил ее замолчать. Она цеплялась за меня, как утопающий. Казалось, ей никак не перевести дух. Ее сотрясала неудержимая дрожь.
- Выпусти это, - говорил я ей. - Не пугайся этого чувства. Я ведь не боюсь. Его не следует бояться. Оно прекрасно, Элиза. И ты прекрасна. Ты - женщина. Пусть эта женщина обретет свободу. Дай выход ее эмоциям. Освободи ее - и дай ей насладиться. Утоли свой голод, Элиза. В этом нет ничего шокирующего. Ничего отталкивающего. Это удивительно, и это чудо. Не сдерживайся больше ни секунды. Люби, Элиза. Люби.
Она расплакалась. Я был только рад - это принесет облегчение. Тесно прижавшись ко мне, она вздрагивала от рыданий. Я чувствовал, как наступает ее освобождение, кончаются годы сурового заточения. Она наконец отпирала дверь той подземной темницы, в которой томилось ее естество. Меня настолько глубоко тронуло ее освобождение, что я готов был рыдать вместе с ней. По ее щекам неудержимым потоком текли слезы, губы дрожали, а ее прильнувшее ко мне тело непрестанно сотрясалось.
Потом наши губы слились, и ее губы, отвечая на мой поцелуй, постепенно становились требовательными, с искренней настойчивостью забирая то, что им причиталось. Ее руки беспокойно шарили по моей спине и шее, гладили мои волосы, ласкали меня, массировали; кончики пальцев впивались в мою кожу. Мне нравилась эта сладостная боль. Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
- Я люблю тебя, - шептала она. - Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя.
Она все время повторяла эти слова. Эти пылкие слова, срывающиеся с ее губ, были тем ключом, которым она открывала потаенные уголки своего желания. Когда я поднял ее и понес в спальню, она не издала ни звука, только прерывисто дышала. Она была такой легкой, такой легкой. Положив ее на кровать, я сел рядом с ней и принялся вынимать гребни из ее волос. Я вынул их один за другим, и ее золотисто-каштановые волосы рассыпались по спине и плечам. Она молча смотрела на меня, пока я не вынул последний гребень. Потом я стал осыпать поцелуями ее щеки, и губы, и глаза, и нос, и уши, и шею, в то же время распуская завязки на платье. Вот обнажились ее теплые белые плечи. Я без конца целовал их, целовал ее руки, целовал шею сзади. Она все так же молчала, лишь тяжело дыша и еле слышно постанывая.
Когда я расшнуровал ей корсет, вид ее кожи настолько потряс меня, что я громко застонал. Она тревожно взглянула на меня, а я ошеломленно разглядывал красные отметины на ее теле.
- О господи, не носи этого! - воскликнул я. - Не мучай свою прекрасную кожу.
Она наградила меня лучистой улыбкой, полной любви, и раскрыла мне объятия.
Потом мы лежали вместе на постели, крепко обнимая друг друга и слив губы в поцелуе. Немного отодвинувшись, я стал целовать ее шею, лицо, плечи. Она притянула меня к себе, и я прижался лицом к мягкому теплу ее грудей, целуя их и беря в рот твердые розовые соски. Ее стоны были, казалось, исторгнуты мучением. Меня захлестнула волна желания, и, быстро поднявшись, я скинул одежду и швырнул ее на пол, глядя, как Элиза лежит передо мной в ожидании, не делая никаких попыток спрятать свое тело. Когда я разделся, она протянула ко мне руки.
- Люби меня, Ричард, - прошептала она.
Почувствовать себя внутри ее, почувствовать под собой ее возбужденное тело, ощутить, как ее горячее дыхание опаляет мою щеку. Слышать ее стоны, исторгнутые страстью и болью. Чувствовать, как я взрываюсь внутри нее, а ее сотрясает такая сильная конвульсия, что, казалось, хрустнет ее позвоночник. Ощущать, как мне в кожу впиваются ее ногти, видеть на ее лице выражение упоительного восторга оттого, что она переживала, вероятно, первое в ее жизни полное освобождение, - все это с трудом могло вынести слабое человеческое существо. На меня накатывали волны темноты, грозя отнять сознание. Воздух был заряжен пульсирующим жаром и энергией.
Потом все успокоилось, стихло. Она лежала подле меня, тихо и счастливо рыдая. Шептала:
- Спасибо тебе. - Снова и снова: - Спасибо. Спасибо.
- Элиза. - Я нежно ее поцеловал. - Не надо меня благодарить. Я был с тобой там, на небесах.
- О-о, - прошептала она, испуская сдерживаемый вздох. - Да, это были небеса.
Обхватив меня за шею руками, она долго смотрела на меня с улыбкой наслаждения и умиротворения.
- Я бы умерла, Ричард, если бы мы не были сегодня вместе. - Она тихонько вздохнула. - Только представь - я бы умерла, - сказала она, целуя меня в щеку. - Омолодиться в твоих объятиях. Возродиться в качестве женщины.
- О да, ты - женщина, - сказал я. - И какая женщина.
- Надеюсь, да. - Легким касанием пальцев она пробежала по моей груди. - Меня настолько снедало безумие, которое ты во мне пробудил, что не знаю, доставила ли я тебе радость.
- Ты доставила мне большую радость. - Глядя на неуверенное выражение ее лица, я улыбнулся. - Если хочешь, я прикажу высечь это в камне.
Нежно улыбнувшись мне в ответ, она окинула взглядом свое тело.
- Скажи, я ужасно худая? - спросила она.
Отодвинувшись, я взглянул на ее маленькие выпуклые груди, плоский живот, талию, настолько узкую, что я мог, казалось, обхватить ее ладонями с вытянутыми пальцами обеих рук, стройные ноги - все ее розовое упоительное тело.
- Ужасно, - подтвердил я.
- О-о.
Голос ее прозвучал так испуганно, что я готов был смеяться и рыдать одновременно, страстно целуя ее щеки и глаза.
- Я обожаю твое тело, - сказал я. - И не смей никогда называть его по-другому, кроме как совершенством.
Наш поцелуй был долгим и страстным. Когда мы оторвались друг от друга, она взглянула на меня с выражением полнейшей преданности.
- Я хочу быть для тебя всем, Ричард, - сказала она.
- Так и есть.
- Нет. - Она мягко и смущенно улыбнулась. - Я знаю, как неопытна в любви. Разве могло быть иначе? - Ее улыбка стала чуть проказливой. - У меня нет образования, сэр, нет опыта. Двигаюсь я неуклюже и забываю роль. Я забываю даже само название пьесы - настолько ею поглощена. - Она медленно провела пальцами по моей спине. - Я забываю буквально все, - сказала она. - На сцене я теряю рассудок, но мне это нравится - каждая секунда.
Теперь ее взгляд выражал откровенную чувственность. Она вдруг подалась вперед, и мы долго целовались, не в силах насытиться вкусом губ друг друга.
Наконец мы все же смогли прервать поцелуй, и я улыбнулся.
- Эта роль просто создана для тебя, - сказал я.
Ее детский смех так меня восхищал - мне казалось, сердце мое разорвется от счастья. Я крепко прижал ее к себе.
- Элиза, Элиза.
- Я люблю тебя, Ричард, так тебя люблю, - шептала она мне в ухо. - Ты меня, наверное, возненавидишь, потому что я снова голодна.
Я со смехом выпустил ее из объятий, и она заставила меня ненадолго встать, пока перестилала постель. Потом она сбегала в другую комнату, вернувшись с двумя яблоками, и мы лежали друг подле друга на прохладных простынях и ели яблоки. Вынув семечко из своего яблока, она прилепила его к моей щеке, что заставило меня улыбнуться и спросить ее, что она делает.
- Подожди, - сказала она.
Через несколько секунд яблочное семечко отвалилось.
- Что это значит? - опять спросил я.
Ее улыбка сделалась грустной.
- Что ты меня скоро покинешь, - ответила она.
- Никогда.
Но она не повеселела, и я легко ущипнул ее за руку.
- Кому ты веришь? Мне или яблочному семечку?
К моему огорчению, улыбка ее так и осталась грустной. Она снова пристально вглядывалась мне в глаза.
- Мне кажется, ты разобьешь мне сердце, Ричард, - вдруг тихо сказала она.
- Нет. - Я старался говорить как можно более убедительно. - Никогда, Элиза.
Она явно хотела рассеять грусть.
- Хорошо, - кивнула она. - Я верю тебе.
- Ну еще бы, - с притворной сварливостью отозвался я. - Кто-нибудь вообще слыхал о гадании по яблочному семечку?
Это уже было лучше. Теперь в ее улыбке не чувствовалось примеси печали.
- Надеюсь, ты все-таки напишешь для меня пьесу, - сказала она. - Мне бы хотелось сыграть в твоей пьесе.
- Попытаюсь, - пообещал я.
- Отлично. - Она поцеловала меня в щеку. - При условии, конечно, - с улыбкой прибавила Элиза, - что после всего этого я вообще захочу играть.
- Захочешь.
- И если захочу, - продолжала она, - а я знаю, что, разумеется, захочу, то на сцене я буду другой - буду женщиной. - Вздохнув, она прижалась ко мне, обнимая меня за шею. - Прежде я чувствовала себя такой неуравновешенной. Внутри меня всегда происходила борьба - рассудок против чувств. Твоя любовь наконец-то уравновесила чаши. Если вчера вечером или сегодня я была с тобой холодна…
- Не была.
- Была. Знаю, что была. Просто я напоследок сопротивлялась тому, что должно было скоро наступить и чего я страшилась - высвобождению через тебя того, что скрывала все эти годы.
Она поднесла мою руку к губам и нежно ее поцеловала.
- Всегда буду тебя за это благословлять, - молвила она.
В ней снова проснулось желание, столь долго не утоляемое. На этот раз она не сопротивлялась, но, радостно сбросив все оковы, отдавалась мне и брала все от меня. Теперь ее любовь проявлялась настолько безудержно искренне, что, достигнув вскоре наивысшей точки, она запрокинула голову, вытянув руки вдоль тела, неистово сотрясаясь и исторгая стоны не сдерживаемой ничем радости. И я снова глубоко проник в нее, надеясь, что она зачнет ребенка в своем чистом, прекрасном теле.
Первые ее слова, произнесенные в то время, когда мы, уютно прильнув друг к другу, испытывали, как я полагал, удовлетворение, были:
- Ты женишься на мне, правда?
Не выдержав, я громко рассмеялся.
- Нет? - ошеломленно произнесла она.
- Конечно женюсь, - сказал я. - Я смеюсь над вопросом и над тем, как ты его задала.
- О-о.
Ее улыбка выразила облегчение, затем любовь.
- Как ты могла хоть на миг усомниться?
- Ну… - Она пожала плечами. - Я подумала…
- Ты подумала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43