Он оставил машину на улице и поспешил в свой корпус.
Привычная атмосфера больницы подействовала на него успокаивающе. Пол с истертым линолеумом, стены, облицованные кафелем, недавно побеленные потолки.
Гарин даже не стал надевать халат: для этого потребовалось бы подниматься на второй этаж, в ординаторскую, а, судя по голосу Островского, старик ждал от него немедленной помощи, и Гарин отправился в боксовое отделение.
В коридоре перед боксом Ремизова его ждала Алена.
— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич! — сказала она.
— Привет, красавица! — отозвался Гарин. — Алена Игоревна, что у вас стряслось?
Он протянул руку к дверной ручке, но Алена остановила его.
— Владимир Николаевич велел никому не заходить.
— Да? — Гарин включил интерком. — Патриархам — от скромных тружеников здравоохранения! — приветствовал он Островского.
Старик, услышав его голос, облегченно вздохнул.
— Фу, голубчик! Вы не представляете, как я рад. Видите ли, чаша ответственности очень горька на вкус, и я хотел бы разделить ее с вами. Понимаю, не очень-то благородно с моей стороны…
— Все в порядке, — успокоил его Гарин. — Что случилось?
— Андрей Дмитриевич! Не заходите сюда! Будем общаться так.
— Ого! — Гарин напрягся. — Все настолько серьезно?
— Помните «испанку»?
— Честно говоря, не очень. Я тогда еще не родился. Но я много читал об этом.
— В начале двадцатого века эпидемия гриппа прокатилась по всему миру, унеся миллионы жизней. Так вот, господин Ремизов утверждает, что является носителем вируса, по сравнению с которым печально известная «испанка» — не более чем детские игры в песочнице.
— Вот как? — Гарин посмотрел на Алену. Она стояла рядом и все слышала. — А вы сами что думаете?
— Судя по тому, что я вижу… — Островский вздохнул. — Я склонен в это поверить. Правда, симптомы не совсем типичны, преобладают капилляро-токсические изменения, но… В целом все сходится.
— Интересно. А он случайно не сказал, где он взял этот вирус?
— Вот в этом-то, Андрей Дмитриевич, и заключается основная трудность. Ремизов утверждает, что изобрел его сам.
— Как это прикажете понимать?
— Андрей Дмитриевич, вам надо позвонить в компетентные органы. Если хотя бы половина из того, что он говорит — правда, то через неделю Москва перестанет быть самым крупным мегаполисом в России. Вы понимаете, что я имею в виду? Сам я отсюда уже не выйду, во всяком случае до тех пор, пока не закончится карантин. Берите бразды правления в свои руки.
Гарин почувствовал, как живот заполняет тоскливая пустота. В случае обнаружения одной из смертельно опасных инфекций персоналу, непосредственно контактировавшему с больными, полагалось находиться в боксах до самого конца. Они облачались в специальные костюмы и продолжали работать: лечить пациентов и самих себя, отчаянно надеясь, что сумеют выжить.
— Это… достоверная информация? Вы уверены?
— Да, черт возьми, Андрей Дмитриевич! — взорвался Островский. — Этот парень не шутит. Он умирает, а я ничем не могу помочь!
— Я вас понял. Куда надо позвонить?
— Не знаю. Возьмите телефонный справочник. У меня в кабинете, в верхнем ящике стола. Наверное, там… Постойте! Он пришел в себя и хочет что-то сказать…
Островский вернулся к постели больного. Гарин видел, как он наклонился над черноволосым мужчиной.
Ремизов говорил с большим трудом, он напоминал грудного младенца, давившегося кашей. Вот только лицо у него было искажено гримасой боли, а вместо каши из уголков рта лилась пузырящаяся водянистая кровь.
Он силился поднять руку, словно желая обратить внимание Островского на нечто очень важное, но рука бессильно, как ветвь, сломанная под тяжестью снега, упала на постель.
Кровотечение усиливалось прямо на глазах. Гарин поразился, откуда в человеке могло взяться столько крови: она текла изо рта, носа, глаз и даже из ушей.
Ремизов, собрав последние силы, запустил руку под подушку и достал оттуда маленький черный предмет: плоскую пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер. Умирающий заставил Островского взять коробочку, затем отдал ему сложенный вчетверо тетрадный листок.
На бумаге остались красные отпечатки. Островский с опаской взял и то, и другое левой рукой, правую умирающий крепко сжимал трясущимися пальцами.
Внезапно его тело сотрясла крупная дрожь, рот раскрылся в беззвучном крике, и оттуда фонтаном хлынула потемневшая, со множеством сгустков, кровь. Ремизов забился в агонии, которая, к счастью, длилась недолго. Через минуту он вытянулся во весь рост и затих.
Островский с трудом расцепил пальцы покойника и, пошатываясь, побрел к двери. Гарин хорошо видел мелкие красные капли, забрызгавшие белый халат, маску и шапочку.
Заведующий вышел в тамбур, положил на столик странный предмет и предсмертную записку, затем вернулся обратно в бокс и включил переговорное устройство.
— Теперь вы видите, что это за штучка? — безразличным и бесцветным, будто вылинявшим, голосом сказал он. — Признаться, давно уже не сталкивался ни с чем подобным…
— Да… — с трудом выдавил Гарин. Это кошмарное зрелище потрясло его ничуть не меньше.
— Идите, звоните. Впрочем… Сначала прочитайте, что он там написал. Может быть, это важно.
— Наверняка…
Гарин натянул резиновые перчатки, подумал и для верности надел еще одну пару. Затем он нацепил маску и взял прозрачный пластиковый пакет.
Заходить в тамбур совсем не хотелось. Если это и впрямь был грипп (в чем Гарин все-таки сомневался), то вирус, витающий в воздухе, мог сохранять инфицирующие свойства до восьми часов.
Гарин глубоко вдохнул в коридоре и задержал дыхание. Затем вошел в тамбур и, осторожно взяв вещи, переданные умершим, положил их в пакет, после чего немедленно вернулся.
— Ну, что там? — спросил Островский через интерком.
— Еще не знаю. Я посмотрю. Владимир Николаевич, вам что-нибудь нужно?
Островский грустно улыбнулся.
— Да нет. Вроде ничего. Надеюсь, я не успею даже проголодаться…
— А-а-а! — Гарин с досадой махнул рукой. — Оставьте эти разговоры! Я скоро вернусь. Позвоню и сразу вернусь, хорошо?
— Как скажете, — по лицу Островского было видно, что он очень благодарен коллеге за этот искренний порыв и за его желание помочь.
Все-таки сидеть одному в боксе и ждать наступления смерти — не самое веселое занятие. Гарин вздохнул: ему выпала задача ничуть не легче.
Повернувшись к Алене, он произнес вполголоса.
— Сходи на пост, принеси ключи от бокса. Возьми полоску бумаги, напиши на ней: «Карантин», поставь время и подпись. Когда я вернусь, закроем его и опечатаем.
Алена всплеснула руками.
— Андрей Дмитриевич, неужели…
Гарин кивнул.
— Ты сама все видишь. Такая работа.
Он четко развернулся на каблуках и пошел по коридору. Алене вдруг показалось, что его вечно сутулая спина выпрямилась и плечи стали шире.
— Да, кстати, — бросил он через плечо. — Сделаешь то, что я сказал, и сразу домой. Поняла?
— Но, Андрей Дмитриевич! Ведь, если у нас начнется эпидемия, каждые руки будут на счету!
— Алена! Ты меня слышала! — на ходу отрезал Гарин. Он дошел до конца коридора и стал подниматься на второй этаж, в отделение.
— «Ты меня слышала!» — передразнила Алена, направляясь на пост в поисках бумаги.
Конечно, она обрадовалась такому повороту событий. Возможная эпидемия очень пугала: ведь Адена уже видела через стекло, чем это заканчивается. Если бы Гарин попросил ее остаться… или только предложил — тогда бы она, скорее всего, отказалась. А сейчас, после такого категоричного приказа…
— «Ты меня слышала!» — повторила она. — Раскомандовался…
На посту никого не было. Алена громко вздохнула и в ожидании дежурной сестры стала вырезать полоску для опечатывания бокса. Гвоздик, скреплявший половинки ножниц, совсем разболтался, и сделать полоску оказалось непростой задачей — лезвия не резали, а только мяли бумагу.
— Да что же это такое? — пробормотала Алена.
Ей показалось, что с противоположного конца коридора, где была дверь, ведущая на улицу, послышался тихий шум и потом — осторожные крадущиеся шаги. Алена прислушалась: нет, вроде ничего.
Она отложила ножницы и потянулась за линейкой, чтобы не отрезать, а оторвать ровную полоску. Руки немного дрожали, легкая деревянная планка выскользнула меж пальцев и упала на пол.
Алена стиснула зубы и громко цыкнула, выражая свое недовольство. Она заглянула под столешницу: линейка белела вдали, между самыми тумбами, рядом с корзиной для бумаг.
Алена опустилась на колени и полезла под стол. В этот момент раздался знакомый стеклянный звон: кто-то открыл дверь бокса.
Насколько она знала, только один бокс был занят — именно тот, где лежал умерший и где сидел на табурете, прислонившись к стене, Владимир Николаевич Островский.
«Кого это туда понесло? — подумала она, пытаясь дотянуться до линейки. — Или старик решил выйти? Значит, Гарин прав: надо его запереть».
С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
— Вот черт! — прошептала она, потирая ушибленную макушку.
— Что вы здесь делаете? — строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
— Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
— А вы, собственно, кто такой? — с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и — непременно! — черных трусиков.
— Других больных не поступало? — спросил неизвестный мужчина.
Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.
Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.
Но реакция Нины была прямо противоположной. Самоуверенный мужчина ее только заводил; и она всегда была готова дать ему достойный отпор.
— Да кто вы такой, чтобы спрашивать? — возмутилась она.
— Значит, здесь никого больше нет? — продолжал допрашивать страшный голос. — А где врач? Кто осматривал Ремизова?
Алена решила, что странный, из одних вопросов диалог пора заканчивать. Если Островский настоятельно просил Гарина позвонить в компетентные органы, значит, дело принимало очень серьезный оборот. «Наверное, органы уже в курсе — иначе какие они после этого «компетентные»?» А тогда кто эти люди?
И все же она не могла появиться просто так, на середине фразы, возникнуть, как чертик из табакерки. Во-первых, это было несолидно — врач, вылезающий из-под стола. А во-вторых, про нее могли подумать, будто она подслушивает.
Алена затаилась и стала ждать, когда разговор неизвестного мужчины с медсестрой окончательно зайдет в тупик, и они вместе отправятся на поиски третейского судьи. Или переводчика: с мужского языка на женский.
Но тут со стороны боксов послышались тревожные звуки. Это было похоже на шум борьбы, затем раздались два приглушенных хлопка и стук: упало что-то тяжелое. Стеклянная дверь закрылась, и Алена различила приближающиеся шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Привычная атмосфера больницы подействовала на него успокаивающе. Пол с истертым линолеумом, стены, облицованные кафелем, недавно побеленные потолки.
Гарин даже не стал надевать халат: для этого потребовалось бы подниматься на второй этаж, в ординаторскую, а, судя по голосу Островского, старик ждал от него немедленной помощи, и Гарин отправился в боксовое отделение.
В коридоре перед боксом Ремизова его ждала Алена.
— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич! — сказала она.
— Привет, красавица! — отозвался Гарин. — Алена Игоревна, что у вас стряслось?
Он протянул руку к дверной ручке, но Алена остановила его.
— Владимир Николаевич велел никому не заходить.
— Да? — Гарин включил интерком. — Патриархам — от скромных тружеников здравоохранения! — приветствовал он Островского.
Старик, услышав его голос, облегченно вздохнул.
— Фу, голубчик! Вы не представляете, как я рад. Видите ли, чаша ответственности очень горька на вкус, и я хотел бы разделить ее с вами. Понимаю, не очень-то благородно с моей стороны…
— Все в порядке, — успокоил его Гарин. — Что случилось?
— Андрей Дмитриевич! Не заходите сюда! Будем общаться так.
— Ого! — Гарин напрягся. — Все настолько серьезно?
— Помните «испанку»?
— Честно говоря, не очень. Я тогда еще не родился. Но я много читал об этом.
— В начале двадцатого века эпидемия гриппа прокатилась по всему миру, унеся миллионы жизней. Так вот, господин Ремизов утверждает, что является носителем вируса, по сравнению с которым печально известная «испанка» — не более чем детские игры в песочнице.
— Вот как? — Гарин посмотрел на Алену. Она стояла рядом и все слышала. — А вы сами что думаете?
— Судя по тому, что я вижу… — Островский вздохнул. — Я склонен в это поверить. Правда, симптомы не совсем типичны, преобладают капилляро-токсические изменения, но… В целом все сходится.
— Интересно. А он случайно не сказал, где он взял этот вирус?
— Вот в этом-то, Андрей Дмитриевич, и заключается основная трудность. Ремизов утверждает, что изобрел его сам.
— Как это прикажете понимать?
— Андрей Дмитриевич, вам надо позвонить в компетентные органы. Если хотя бы половина из того, что он говорит — правда, то через неделю Москва перестанет быть самым крупным мегаполисом в России. Вы понимаете, что я имею в виду? Сам я отсюда уже не выйду, во всяком случае до тех пор, пока не закончится карантин. Берите бразды правления в свои руки.
Гарин почувствовал, как живот заполняет тоскливая пустота. В случае обнаружения одной из смертельно опасных инфекций персоналу, непосредственно контактировавшему с больными, полагалось находиться в боксах до самого конца. Они облачались в специальные костюмы и продолжали работать: лечить пациентов и самих себя, отчаянно надеясь, что сумеют выжить.
— Это… достоверная информация? Вы уверены?
— Да, черт возьми, Андрей Дмитриевич! — взорвался Островский. — Этот парень не шутит. Он умирает, а я ничем не могу помочь!
— Я вас понял. Куда надо позвонить?
— Не знаю. Возьмите телефонный справочник. У меня в кабинете, в верхнем ящике стола. Наверное, там… Постойте! Он пришел в себя и хочет что-то сказать…
Островский вернулся к постели больного. Гарин видел, как он наклонился над черноволосым мужчиной.
Ремизов говорил с большим трудом, он напоминал грудного младенца, давившегося кашей. Вот только лицо у него было искажено гримасой боли, а вместо каши из уголков рта лилась пузырящаяся водянистая кровь.
Он силился поднять руку, словно желая обратить внимание Островского на нечто очень важное, но рука бессильно, как ветвь, сломанная под тяжестью снега, упала на постель.
Кровотечение усиливалось прямо на глазах. Гарин поразился, откуда в человеке могло взяться столько крови: она текла изо рта, носа, глаз и даже из ушей.
Ремизов, собрав последние силы, запустил руку под подушку и достал оттуда маленький черный предмет: плоскую пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер. Умирающий заставил Островского взять коробочку, затем отдал ему сложенный вчетверо тетрадный листок.
На бумаге остались красные отпечатки. Островский с опаской взял и то, и другое левой рукой, правую умирающий крепко сжимал трясущимися пальцами.
Внезапно его тело сотрясла крупная дрожь, рот раскрылся в беззвучном крике, и оттуда фонтаном хлынула потемневшая, со множеством сгустков, кровь. Ремизов забился в агонии, которая, к счастью, длилась недолго. Через минуту он вытянулся во весь рост и затих.
Островский с трудом расцепил пальцы покойника и, пошатываясь, побрел к двери. Гарин хорошо видел мелкие красные капли, забрызгавшие белый халат, маску и шапочку.
Заведующий вышел в тамбур, положил на столик странный предмет и предсмертную записку, затем вернулся обратно в бокс и включил переговорное устройство.
— Теперь вы видите, что это за штучка? — безразличным и бесцветным, будто вылинявшим, голосом сказал он. — Признаться, давно уже не сталкивался ни с чем подобным…
— Да… — с трудом выдавил Гарин. Это кошмарное зрелище потрясло его ничуть не меньше.
— Идите, звоните. Впрочем… Сначала прочитайте, что он там написал. Может быть, это важно.
— Наверняка…
Гарин натянул резиновые перчатки, подумал и для верности надел еще одну пару. Затем он нацепил маску и взял прозрачный пластиковый пакет.
Заходить в тамбур совсем не хотелось. Если это и впрямь был грипп (в чем Гарин все-таки сомневался), то вирус, витающий в воздухе, мог сохранять инфицирующие свойства до восьми часов.
Гарин глубоко вдохнул в коридоре и задержал дыхание. Затем вошел в тамбур и, осторожно взяв вещи, переданные умершим, положил их в пакет, после чего немедленно вернулся.
— Ну, что там? — спросил Островский через интерком.
— Еще не знаю. Я посмотрю. Владимир Николаевич, вам что-нибудь нужно?
Островский грустно улыбнулся.
— Да нет. Вроде ничего. Надеюсь, я не успею даже проголодаться…
— А-а-а! — Гарин с досадой махнул рукой. — Оставьте эти разговоры! Я скоро вернусь. Позвоню и сразу вернусь, хорошо?
— Как скажете, — по лицу Островского было видно, что он очень благодарен коллеге за этот искренний порыв и за его желание помочь.
Все-таки сидеть одному в боксе и ждать наступления смерти — не самое веселое занятие. Гарин вздохнул: ему выпала задача ничуть не легче.
Повернувшись к Алене, он произнес вполголоса.
— Сходи на пост, принеси ключи от бокса. Возьми полоску бумаги, напиши на ней: «Карантин», поставь время и подпись. Когда я вернусь, закроем его и опечатаем.
Алена всплеснула руками.
— Андрей Дмитриевич, неужели…
Гарин кивнул.
— Ты сама все видишь. Такая работа.
Он четко развернулся на каблуках и пошел по коридору. Алене вдруг показалось, что его вечно сутулая спина выпрямилась и плечи стали шире.
— Да, кстати, — бросил он через плечо. — Сделаешь то, что я сказал, и сразу домой. Поняла?
— Но, Андрей Дмитриевич! Ведь, если у нас начнется эпидемия, каждые руки будут на счету!
— Алена! Ты меня слышала! — на ходу отрезал Гарин. Он дошел до конца коридора и стал подниматься на второй этаж, в отделение.
— «Ты меня слышала!» — передразнила Алена, направляясь на пост в поисках бумаги.
Конечно, она обрадовалась такому повороту событий. Возможная эпидемия очень пугала: ведь Адена уже видела через стекло, чем это заканчивается. Если бы Гарин попросил ее остаться… или только предложил — тогда бы она, скорее всего, отказалась. А сейчас, после такого категоричного приказа…
— «Ты меня слышала!» — повторила она. — Раскомандовался…
На посту никого не было. Алена громко вздохнула и в ожидании дежурной сестры стала вырезать полоску для опечатывания бокса. Гвоздик, скреплявший половинки ножниц, совсем разболтался, и сделать полоску оказалось непростой задачей — лезвия не резали, а только мяли бумагу.
— Да что же это такое? — пробормотала Алена.
Ей показалось, что с противоположного конца коридора, где была дверь, ведущая на улицу, послышался тихий шум и потом — осторожные крадущиеся шаги. Алена прислушалась: нет, вроде ничего.
Она отложила ножницы и потянулась за линейкой, чтобы не отрезать, а оторвать ровную полоску. Руки немного дрожали, легкая деревянная планка выскользнула меж пальцев и упала на пол.
Алена стиснула зубы и громко цыкнула, выражая свое недовольство. Она заглянула под столешницу: линейка белела вдали, между самыми тумбами, рядом с корзиной для бумаг.
Алена опустилась на колени и полезла под стол. В этот момент раздался знакомый стеклянный звон: кто-то открыл дверь бокса.
Насколько она знала, только один бокс был занят — именно тот, где лежал умерший и где сидел на табурете, прислонившись к стене, Владимир Николаевич Островский.
«Кого это туда понесло? — подумала она, пытаясь дотянуться до линейки. — Или старик решил выйти? Значит, Гарин прав: надо его запереть».
С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
— Вот черт! — прошептала она, потирая ушибленную макушку.
— Что вы здесь делаете? — строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
— Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
— А вы, собственно, кто такой? — с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и — непременно! — черных трусиков.
— Других больных не поступало? — спросил неизвестный мужчина.
Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.
Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.
Но реакция Нины была прямо противоположной. Самоуверенный мужчина ее только заводил; и она всегда была готова дать ему достойный отпор.
— Да кто вы такой, чтобы спрашивать? — возмутилась она.
— Значит, здесь никого больше нет? — продолжал допрашивать страшный голос. — А где врач? Кто осматривал Ремизова?
Алена решила, что странный, из одних вопросов диалог пора заканчивать. Если Островский настоятельно просил Гарина позвонить в компетентные органы, значит, дело принимало очень серьезный оборот. «Наверное, органы уже в курсе — иначе какие они после этого «компетентные»?» А тогда кто эти люди?
И все же она не могла появиться просто так, на середине фразы, возникнуть, как чертик из табакерки. Во-первых, это было несолидно — врач, вылезающий из-под стола. А во-вторых, про нее могли подумать, будто она подслушивает.
Алена затаилась и стала ждать, когда разговор неизвестного мужчины с медсестрой окончательно зайдет в тупик, и они вместе отправятся на поиски третейского судьи. Или переводчика: с мужского языка на женский.
Но тут со стороны боксов послышались тревожные звуки. Это было похоже на шум борьбы, затем раздались два приглушенных хлопка и стук: упало что-то тяжелое. Стеклянная дверь закрылась, и Алена различила приближающиеся шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37