Жюли снова подключила Барнабе.
– Барнабу?
– Кто эта дочка вьетнамца? – не унимался Барнабе.
– Сейчас это не так важно, Барнабе, Король умирает.
Она описала толпу возле его дома, повторила произносимые слова.
– Ящик Пандоры, – отозвался Барнабе. – Он увидел фильм и умер от этого.
«Нет уж, Барнабе, – подумала Жюли, – больше я не стану тебя спрашивать, что на этой пленке, из-за которой такой сыр-бор».
– Я сейчас туда, собираюсь войти. Рассмотрю все поближе. Позже я тебя опять подключу.
– Незачем. Я здесь.
Она вздрогнула.
– Что?
– Я здесь. Рядом с тобой.
Она не удержалась от того, чтобы не поискать его взглядом в окружающей толпе.
– Тебе очень идет этот плащ, Жюльетта.
– Забирай свою игрушку, Барнабу.
Она вырвала наушники и швырнула крошечный прибор в урну. Глубоко вздохнула, затянула на талии пояс своего серого плаща, подняла воротник, послюнявила палец, размазала себе по щекам тушь для ресниц, скорбно надула губки, надела огромные очки и, замаскировавшись таким образом под нечто безутешное, стала пробираться сквозь толпу. Но ее собратьев трудно провести. Аппараты застрекотали, освещая ей вспышками проход. Она торопилась пройти, вжав голову в плечи, опустив лицо и энергично работая локтями. Все расступались перед ней. И полиция – тоже, по инерции.
В холле метрдотель вздумал ее «завернуть». Она судорожным жестом пресекла эти попытки и прошла прямо. Незаметно проскользнув мимо нее, метрдотель первым достиг внушительной двери и распахнул ее перед посетительницей.
Благородное собрание обратилось было к ней. Но так как в безутешных вдовах здесь не было недостатка, взгляды тут же покинули Жюли и разговоры возобновились; каждый смотрел через плечо своего визави в поисках более значимого собеседника. Взгляды – прячущиеся, устремленные вдаль, косые, алчные… Жюли проходила перед глазами кинематографа. Она искала. Она нашла. Сначала Сюзанну. Та одиноко стояла у окна, вся в черном, как пиковый туз, отрешенно глядя в сад, полная неподдельной печали, которая, однако, тут же обратилась бы просветленным смехом, если бы кто-нибудь бестактно потревожил ее. Сюзанна… Так, Сюзанна здесь. И Жюли была ей за это признательна. Немного тепла к этому ледяному лету. Она продолжила поиски. Вдали, в самом конце диагонали блестящего паркета, она заметила Рональда де Флорентиса. Точно такой, каким она видела его в больнице Святого Людовика, у постели Лизль: львиная грива, зевесова мощь. Он сидел в глубоком кресле: старость, ничего не попишешь. Интересно, сколько ему могло быть лет? Он ведь одного поколения с Иовом? Но все такой же деловой. Так, пойдем поздороваемся. Поравнявшись со старым продюсером, Жюли обошла его сзади и, наклонившись к его уху, спросила:
– Рональд?
Он подскочил, будто очнувшись.
– Кто здесь?
Да, старый человек. Спал себе спокойно.
– Это я, Рональд, я – Жюльетта.
Он обернулся, не веря своим ушам.
– Жюльетта? Крестница Иова?
– Да, это я.
– Что ты здесь делаешь, моя красавица? Полиция тебя уже обыскалась!
– Знаю, Рональд, знаю. Но я не убивала старого Иова. Можно вас на пять минут?
– Конечно, конечно!
– Наедине, Рональд.
Нетерпеливый жест:
– Никогда в жизни не говорил и не спал с двумя сразу.
Секрет его успеха.
– Рональд… отчего умер Король?
– Невозможно узнать.
– Как это невозможно?
– Его жена нашла его здесь вчера вечером в каком-то странном состоянии. Она сразу позвонила в клинику Нейи.
– В странном состоянии?
– Она была напугана. Онемела от ужаса. Пришлось дать ей снотворное. И в больнице молчат как рыбы.
– Убийство?
– Нет. Врач выдал разрешение на похороны. Король скончался два часа назад. Видишь, ждем, когда привезут тело.
– Самоубийство?
– Тоже нет.
– Давно вы с ним виделись?
– Мы встречались каждый день, последний раз во вторник вечером.
– Вы что-то готовили?
– Покупку и распространение. Очень трудно было все это провернуть. Сложности всякие. Это меня совсем измотало. Международный проект. Все в деле. Американцы, японцы, Европа… Событие всемирного масштаба. Исключительная культурная акция. Творение творений.
– Вы можете мне еще что-нибудь сказать?
Какой-то высокий молодой человек приблизился, держа в руке стакан, в котором пузырилось, растворяясь, лекарство. Рональд строго пригвоздил его к месту:
– Я разговариваю.
Человек исчез. Испаряющийся секретарь.
Рональд взглянул на Жюли.
– Ты знала, что Иов всю жизнь снимал один фильм?
«О боже мой…» – подумала Жюли. И ответила:
– Конечно!
Рональд вспылил:
– Конечно! Как это «конечно»? Даже я этого не знал!
– Только родные были в курсе, мне кажется…
– Родные! Разве семьдесят пять лет дружбы не стоят всех родных вместе взятых!
Несколько голов обернулось. Львиный взгляд вернул их в прежнее положение.
– А какое отношение имеет к этому Король? – спросила Жюли.
– Он нам как раз и продал фильм Иова.
«Ну вот, – подумала Жюли, – так я и знала…» На свой страх и риск она задала еще один вопрос:
– С согласия Иова?
Рональд де Флорентис посмотрел на нее так, будто она с луны свалилась.
– Естественно, с его согласия. Контракт в двести страниц. Глухо со всех сторон, не подступишься. Ты знаешь Иова!
«Вот именно, – подумала Жюли, – я знаю Иова».
– И о чем этот фильм? – спросила она рассеянно.
– Как раз этого никто и не должен был знать до самого просмотра, – отрезал Рональд. – Никто, так записано в контракте. Секретность в данном случае – нерв продвижения на рынке. Если хочешь, чтобы все пришли смотреть, нужно, чтобы никто ничего не знал заранее.
– И вы закупили по баснословной цене фильм, о котором никто или почти никто ничего не знает?
– Прежде чем прийти ко мне, Король уже предлагал его нескольким продюсерам. Три-четыре человека, из тех, кто решает, видели этот фильм. А в нашем деле появление этих четверых говорит само за себя.
– Вы тоже к ним относитесь?
– Нет. Я всего лишь посредник. Я свожу финансирование с тем материалом, который мне предлагают, вот и все. И можешь не сомневаться, меня так и распирает от любопытства. Семьдесят пять лет в друзьях! Уникальное творение! И ничего мне не сказать! Ни показать! И продать все этому…
Но тут он вдруг вспомнил, что находится в доме этого… И ждет, когда привезут тело этого…
Жюли стало его жаль.
– Вы купили нечто, чего вы не видели?
– Да, через посредников. При том – не какая-нибудь мелкая сошка. Открылись все краны легальных денежных потоков. Они хотят превратить это в событие века.
***
Затем прибыл Король. В гробу. Завинченном наглухо. Напоминавшем его собственный дом. Все стали подходить по очереди. Кроме Сюзанны.
Жюли пошла за ней к выходу.
На улице она шла за ней, на некотором расстоянии.
А потом обогнала ее на лестнице в метро, на станции «Помп».
И, подвернув лодыжку, развалилась прямо перед ней, крича от боли с итальянской несдержанностью.
Сюзанна бросилась к ней.
– Как дети? – спросила Жюли в промежутках между двумя потоками ненормативной лексики из самого сердца Рима.
– Жюли? – удивилась Сюзанна, склонившись над ее лодыжкой.
– Как дети? – повторила Жюли ей на ухо.
– Хорошо, – прошептала Сюзанна, – очень хорошо. Кто-то подкинул кассету матери Бенжамена. По ней определили, что вы невиновны, и запись – тому подтверждение. Но они там не слишком торопятся. Вы их знаете…
– Кассета?
Подошел какой-то прохожий, заявив, что он врач. Но едва он прикоснулся к лодыжке Жюли, как тут же вскочил как ошпаренный.
Жюли подняла страшный крик, сдабривая итальянскую речь перцем ругательств:
– Ma che vvole'sto stronzo? Guarda che me la rompe davverto la caviglia! Aoh!.. A'ncefalitico! Ma vvedi d'anna affanculo! Le mani addosso le metti a quella pompinara de tu' sorella!
Целителя смело ураганом римского бешенства.
– Мне пора встретиться с Жервезой, – быстро заговорила Жюли.
– Это просто. Она заходит к нам время от времени. Кажется, она очень привязалась к Верден.
– За вами следят, Сюзанна.
– А за кем сейчас не следят. Вас ведь тоже разыскивают.
– Этот мнимый врач…
– Это был полицейский?
– Или поклонник. Он шел за вами уже десять минут.
– Ну вот, спугнули мою судьбу.
– Сюзанна, мне нужно встретиться с Жервезой. И как можно скорее.
44
Вместе с инспекторами Титюсом и Силистри, шагавшими по правую и по левую руку от нее, Жервеза шла по гулкому коридору женской тюрьмы, сосредоточенно следя за связкой ключей, болтавшейся на бедре надзирательницы.
Надзирательница объясняла:
– Она ни с кем не разговаривает, никогда. С тех пор как ее привезли, она еще ни слова не сказала.
Руки у нее были из тех, что без труда могут повесить быка на вешалку.
– И к тому же опасная.
Надзирательница покачала буйволовой головой.
– Пришлось изолировать.
Жервеза почувствовала нотки страха в ее голосе.
***
Племянница разделалась с тремя своими сокамерницами. Одной выбила глаз, другой рассекла до кости щеку, третьей сломала руку. Внезапно, ни с того ни с сего, продолжая хранить молчание сфинкса. В камере всё в крови, а на ее розовом костюме – ни пятнышка.
Одиночка.
– Люди Лежандра не смогли вытянуть из нее ни словечка. Уже несколько недель прошло, а они все еще не знают, кто она такая.
При этих словах инспекторы Титюс и Силистри испытывали то, что они называли «маленькими радостями отстранения». Так как дивизионный комиссар Лежандр запретил им проводить допросы, Титюс и Силистри передали карты роботам нового патрона. «Методические допросы».
Лежандр оттянулся на своих методиках. Его инспекторы возвращались, падая от усталости. Очевидно, заключенная никогда не спала. Глаза у нее были теперь как у инквизитора, но в них читалась тщетность допросов, двусмысленность любого предположения. Взгляд узницы возвращал вам ваши же заблуждения. Инспекторы приходили от нее с кругами под глазами и с желанием исповедаться. Они сомневались – методически, конечно, – но уже в собственном методе. С отчаяния дивизионному комиссару Лежандру пришлось прибегнуть к помощи любимой троицы своего тестя. В очередной раз Жервеза вытащила Титюса из объятий Таниты, а Силистри из постели Элен, и все трое шли сейчас за надсмотрщицей-кетчисткой по бетонному полу тюрьмы, который отдавался в ушах обычным тюремным набатом.
– Ты слышишь? – спросил Силистри.
– Что это? – не понял Титюс.
– Эхо наших шагов, слышишь?
– Слышу.
– Именно этот звук сделал меня честным.
Это была правда. Когда Силистри угнал свою очередную машину, папаша Божё сам отвел сопляка в тюрьму, предварительно вздув его как следует. Один знакомый сторож оставил их в тюремном коридоре на целый день. Шестьсу сказал только одно: «Слушай».
***
– Это здесь.
Надсмотрщица указывала на дверь камеры. Титюс первым приник к глазку. Племянница сидела, как обычно, на краю кровати, прямо, уставившись на дверь, в своем безупречном розовом костюме. Первое впечатление Титюса подтвердилось. Решительно, у нее был накрахмаленный вид тех теток из модных бутиков, которые приходили проверять работу Таниты, его возлюбленной модистки. Светловолосые и загорелые, в шикарных костюмах, с побрякивающими браслетами на запястьях, точеными ножками и сухим тоном, они поучали Таниту, небрежно расправляясь с ее великолепно-ничтожными ситцами, умудряясь превратить легкость шелка в тяжесть свинца. Они требовали, чтобы мир соответствовал их раз и навсегда вырезанным лекалам. Стоя у них за спиной, Титюс показывал, как дает им пинка, каждой по очереди, а Танита тем временем показывала им свои эскизы, с ангельским простодушием выдерживая их каменные взгляды.
Силистри же видел нечто иное в этой женщине, которая вросла в свой костюм, как рыцарь в доспехи: гроза подчиненных, зам по кадрам, распорядительница людских ресурсов, безразличная поставщица безработицы, разделывающая ваше предприятие с той же теплотой, что и мясник тушу в холодильнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65