Сворачивая на стоянку около госпиталя Святого Варфоломея, Майкл вдруг понял, что ехал от своего дома на Редкоут-парк до Оутер Белт-роуд, на которой стояла больница, то есть практически через весь город, со слезами на глазах. Он проехал семь поворотов, пятнадцать дорожных знаков, восемь светофоров и одну из забитых машинами нью-йоркских дорожных развязок на Белт-роуд, практически ничего не видя. Он не помнил, как ехал через город. Его щеки были мокрыми, глаза распухли. Майкл достал носовой платок и вытер лицо.
– Не будь кретином, Майкл, – сказал он сам себе, взял с сиденья “Джейн Эйр” и вышел из машины.
Огромное, неправильной формы сооружение цвета сгнивших осенних листьев с башенками, контрфорсами и крошечными окошками, вкрапленными в фасад, стояло прямо напротив автомобильной стоянки.
Главной обязанностью Майкла было осматривать всех младенцев, родившихся за ночь. С тех пор, как в одноместную палату больницы положили Стаси Тэлбот, то есть уже два месяца, раз в неделю, в те дни, когда Майкл навещал ее, он старался задержаться в палате для новорожденных подольше.
После того, как был осмотрен последний младенец и Майкл заглянул ненадолго в послеродовую палату, чтобы удовлетворить свое любопытство относительно женщин, произведших на свет этих карапузов, он направился наконец к лифту, чтобы подняться на девятый этаж, в онкологическое отделение.
Лифт остановился на третьем этаже, и внутрь вошел Сэм Стайн, хирург-ортопед, с которым Майкл был знаком. У Стайна была красивая белая борода и массивные плечи. Он был на пять-шесть дюймов ниже Майкла Пула, но вид у Стайна был настолько самоуверенный, что создавалось впечатление, что он смотрит на Майкла сверху вниз, хотя на деле ему приходилось изрядно задирать свою бороду, чтобы заглянуть коллеге в глаза.
Лет десять назад Стайн неправильно прооперировал ногу одного из юных пациентов Майкла, а затем долго объяснял постоянные жалобы мальчика на боль истерией. Наконец, после неудачных попыток свалить вину на всех по очереди терапевтов, которые наблюдали мальчика, в особенности на Майкла Пула, Стайна заставили повторно прооперировать ногу ребенка. Ни Стайн, ни Майкл не забыли этого эпизода, и Майкл больше никогда не направлял к нему своих больных.
Стайн взглянул на книгу в руках Майкла, нахмурился и посмотрел на панель лифта, чтобы определить, где они находятся.
– Как подсказывает мне мой опыт, доктор Пул, у приличного медика обычно нет времени отдыхать за чтением романов, – сказал он.
– А я и не отдыхаю, – ответил Майкл.
Майкл дошел до двери палаты Стаси Тэлбот, не встретив по пути ни одного из почти семидесяти врачей Уэстерхолма (Майкл как-то подсчитал, что примерно половина этих людей с ним не разговаривает. А из оставшейся половины немногим пришло бы в голову задуматься над тем, что он делает в онкологическом отделении. Для них он был просто обычным, нормальным медиком).
Майкл предполагал, что для кого-нибудь, вроде Сэма Стайна, то, что происходило сейчас со Стаси Тэлбот, тоже не выходило за рамки обычной медицины. Для него же это было не просто медицинским случаем, это напоминало ему о том, что случилось с Робби.
Майкл вошел в палату и погрузился в темноту. Глаза девочки были закрыты. Майкл помедлил несколько секунд, прежде чем подойти к ней. Шторы были опущены, свет потушен. В застоявшемся воздухе висел запах цветов из магазинчика на первом этаже больницы. Грудь Стаси едва заметно вздымалась под сеткой переплетенных трубок. На простыне рядом с рукой девочки лежал томик “Гекльберри Финна”. Судя по закладке, Стаси почти дочитала книгу.
Майкл подошел к кровати. Девочка открыла глаза. Узнав Майкла, она улыбнулась.
– Я рада, что это вы.
Стаси Тэлбот давно уже не была его пациенткой. По мере того, как болезнь захватывала один за другим разные ее органы, девочку передавали от одного специалиста к другому.
– Я принес тебе новую книжку, – сказал Майкл, кладя томик на стол. Затем он сел рядом с девочкой и взял ее руки в свои. От иссохшей кожи Стаси исходил жар. Майкл видел каждый волосок бровей девочки. Волосы Стаси выпали, и на голове ее была пестрая вязаная шапочка, придававшая ей немного восточный вид.
– Как ты думаешь, у Эммалин Грандерфорд был рак? – спросила Стаси.
– Думаю, что нет.
– Я все надеюсь прочитать в книге про кого-нибудь вроде меня, но, наверное, нет таких книг.
– Ты – не совсем обычный ребенок.
– Иногда я думаю, что все это не может происходить со мной на самом деле. Что я просто все это выдумала, а на самом деле лежу дома, в своей постели и притворяюсь больной, чтобы не идти в школу.
Майкл открыл карточку Стаси и прочитал сводку надвигающейся катастрофы.
– Они нашли еще одну, – сказала Стаси.
– Я вижу.
– Наверное, опять повезут на процедуры, – Стаси попыталась улыбнуться Майклу, но ей это не удалось. – А я даже люблю ездить на сканирование. Это такое грандиозное путешествие – мимо поста. По всему коридору. И еще на лифте!
– Должно быть, действительно интересно.
– Я все время падаю в обморок и должна лежать, лежать и лежать.
– И женщины в белом исполняют каждое твое желание.
– К сожалению.
Глаза девочки неожиданно расширились, и она сжала горячими пальцами руку Майкла. Через несколько секунд Стаси расслабилась и сказала:
– В такие моменты мне приходит в голову, что кто-то там, кто бы это ни был, который выслушивает наши молитвы, наверное, уже не может слышать моего имени.
– Я посмотрю, – сказал Майкл. – Может быть, мне удастся устроить, чтобы кто-нибудь из медсестер вывозил тебя время от времени из палаты, раз тебе так нравится путешествовать, особенно на лифте.
На секунду личико Стаси озарилось улыбкой, в глазах даже мелькнуло некое подобие надежды.
– Я как раз хотел сказать тебе, что и сам отправляюсь в путешествие, – сказал Майкл. – В конце января я уеду недели на две-три. – Маска болезни снова вернулась на лицо Стаси Тэлбот. – Я еду в Сингапур. А может быть, еще и в Бангкок.
– Один?
– Нет, с несколькими друзьями.
– Очень таинственно. Думаю, я должна поблагодарить вас за то, что вы меня предупредили.
– Я пришлю тебе оттуда тысячу открыток с жонглерами, подбрасывающими в воздух змей, и со слонами, переходящими улицы, по которым ездят рикши.
– Договорились – я путешествую в лифте, а вы путешествуете по Сингапуру. Не стоит беспокоиться.
– Буду беспокоиться, если захочу.
– Не надо делать мне одолжений, – Стаси отвернулась. – Я действительно не хочу, чтобы вы обо мне беспокоились.
У Майкла было такое чувство, что все это уже происходило с ним когда-то. Он наклонился и погладил лоб Стаси. Девочка поморщилась.
– Мне очень жаль, что ты на меня сердишься. Я зайду навестить тебя на следующей неделе, и мы сможем подробнее все обсудить.
– Откуда вы знаете, что я чувствую? Я ведь такая глупенькая. И вы понятия не имеете, что творится у меня внутри.
– Хочешь верь, хочешь не верь, но, мне думается, я представляю себе, что творится у тебя внутри.
– Вы когда-нибудь видели камеру для сканирования изнутри, доктор Пул?
Майкл встал. Когда он наклонился, чтобы поцеловать Стаси, девочка отвернулась.
Выходя из комнаты, Майкл слышал, как она плачет. Прежде чем покинуть больницу, он несколько секунд помедлил около поста.
3
В тот же вечер Пул обзвонил всех остальных по поводу чартерного рейса.
– Конечно, запиши меня, парнишка, – сказал Конор Линклейтер.
– Это просто замечательно, – сказал Гарри Биверс. – А я уже беспокоился, когда ты наконец свяжешься с нами.
– Тебе известен мой ответ, Майкл, – сказал Тино Пумо. – Кто-то должен приглядывать за лавочкой.
– Считай, что ты только что стал любимым героем моей жены, – сказал ему Майкл. – Ну хорошо. Но все-таки... может быть, ты возьмешь на себя труд помочь нам раздобыть адрес Тима Андерхилла? Его книгу напечатало издательство “Гладстон Хаус”. Кто-нибудь там должен знать его адрес.
Они договорились, что перед отъездом соберутся выпить все вместе.
4
В один из вечеров на следующей неделе Майкл Пул возвращался домой из Нью-Йорка в снежную бурю. На обочине дороги, напоминая трупы на поле битвы, валялись опрокинутые машины, многие сильно разбитые и покореженные. В нескольких сотнях ярдов впереди видна была мигалка полицейской машины. Красный свет сменялся желтым, затем синим. Машины двигались в одну линию, едва видные за пеленой снега, мимо казавшейся огромной белой машины “скорой помощи” и полисменов, размахивавших светящимися жезлами. На секунду Майклу показалось, что он увидел Тима Андерхилла, всего облепленного снегом и похожего на гигантского белого кролика. Тим стоял рядом с машиной и размахивал фонарем. Чтобы остановить Майкла? Или чтобы осветить ему путь?
Повернув голову, Пул увидел, что принял за Тима огромное дерево, засыпанное снегом. Желтый отсвет полицейской мигалки упал на переднее сиденье.

9
В поисках Мэгги Ла
1
Пумо казалось, что все пошло вкривь и вкось и в один прекрасный момент все развалилось на части. Тино ненавидел отель “Палладиум”, он ненавидел “Майкла Тодда”. Еще он ненавидел “Ареа”, “Рокси”, “Си-Би-Джи-Би”, “Маник”, “Данситерию” и “Ритц”, потому что Мэгги так и не появилась ни в одном из этих мест. Он мог часами сидеть в баре, напиваться, пока не упадет замертво, и все это приведет лишь к тому, что сотни завсегдатаев ночных баров будут иметь возможность пнуть его ногой, прежде чем приложиться к следующей бутылке “Роллинг Рок”. Когда Тино в первый раз прошел мимо швейцара в огромный, напоминавший амбар зал, который использовали в “Палладиуме” для приемов и вечеринок, он явился туда прямо с нескончаемого заседания бухгалтерской группы “Сайгона”. На нем был его единственный серый фланелевый костюм, купленный еще до войны во Вьетнаме и достаточно тесный, чтобы вместить в себя Целиком сегодняшнего Пумо. Тино слонялся в толпе, пытаясь отыскать глазами Мэгги Ла. Постепенно он стал замечать, что все, с кем он сталкивался, пристально смотрят на него несколько секунд, а затем расступаются, чтобы дать пройти. Посреди зала, полного народа, Пумо был окружен чем-то вроде карантинной зоны, санитарного кордона пустоты. Однажды, услышав за спиной громкий смех, Пумо обернулся, чтобы посмотреть, не сможет ли и он разделить всеобщее веселье, но лица смеявшихся тут же превращались в каменные маски, встретившись с его взглядом. Наконец Пумо удалось, пробравшись к стойке, обратить на себя внимание молодого бармена с подкрашенными глазами и белым коком на макушке.
– Я интересуюсь, не знакома ли вам девушка по имени Мэгги Ла, – начал Тино. – Я рассчитывал встретить ее здесь сегодня вечером. Она – китаянка маленького роста, симпатичная.
– Я знаю ее, – ответил бармен. – Наверное, Мэгги появится попозже.
Тино вдруг жутко разозлился на Мэгги. “Может быть, “Майкл Тодд”, а может быть, и нет. Ла-ла”, – вспомнилось ему. Теперь-то Пумо ясно понимал, что эта записка – очередной трюк, чтобы поиздеваться над ним. Он быстро отошел от стойки и вскоре обнаружил, что стоит перед белокурой девушкой, которой на вид было лет шестнадцать. На обеих щеках ее были нарисованы звездочки, одета она была в некое подобие блестящей черной ночной рубашки. Девушка была как раз во вкусе Тино.
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной ко мне домой, – сказал Пумо. Девушка немедленно разрешила для Тино загадку странного поведения окружающих:
– Я не хожу домой с легавыми из отдела наркотиков, – сказала она.
Это было примерно через неделю после Хэллоуина. Следующие две недели он не отлучался из ресторана. Борясь с тараканами, ему пришлось разворотить всю кухню. Как только он вместе с дезинфекторами отдирал одну из панелей стены, оттуда прыскали сотни насекомых, желая спрятаться от света. Их убивали в одном месте – на следующий день они появлялись в другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100