Она отвешивала малышу пощечины и тыкала его кулаком в грудь. Ступени вели к огромному балдахину с надписями: “КЛУБ РАЙСКИХ НАСЛАЖДЕНИЙ” и “РЕСТОРАН”. Женщина смотрела как бы сквозь Майкла, и глаза ее, казалось, говорили: “Это мой ребенок, это мое жилище, а тебя я не вижу в упор”.
На секунду у Майкла закружилась голова, он погрузился в серый мир теней, контуры которого постоянно менялись, неожиданно образуя провалы и пропасти, мир, в котором реальность казалась не более чем иллюзией. Затем он вспомнил, как видел женщину в синих одеждах у подножия зеленого холма, и понял, что пытается убежать от собственной жизни.
Майкл знал, как это бывает. Однажды ему удалось убедить Джуди сходить в Нью-Йорке на пьесу “Следопыты”, сочиненную и поставленную ветеранами Вьетнама. Майкл считал, что пьеса очень удалась. “Следопыты” заставил его почувствовать, что Вьетнам совсем близко, и, наблюдая за действием, Майкл постоянно вспоминал события и ощущения собственного военного прошлого. Он то смеялся, то плакал, то его одолевали горькие чувства, как на скамейке в Брас Базах Парке. (Джуди считала, что эта пьеса – некая форма психотерапии для актеров.) Несколько раз на протяжении пьесы ее герой по имени Динки Доу целился из М-16 прямо в голову Майкла. Динки Доу, естественно, и не догадывался о присутствии Майкла в восьмом ряду, да и винтовка, конечно, не была заряжена, но каждый раз, когда Майкл видел нацеленный на него ствол, его тошнило и начинала кружиться голова. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным, и единственное, что мог сделать, это вдавиться всем телом в кресло, судорожно сжимая его ручки. Оставалось только надеяться, что он не выглядел таким испуганным, каким чувствовал себя.
Бангкок вызвал сейчас у Майкла примерно те же чувства, что и винтовка Динки Доу. На освящении Мемориала пятнадцать последних лет жизни Майкла как бы вовсе перестали существовать. Он весь состоял теперь из натянутых нервов, был опять мальчишкой-солдатом, обычно невидимым в респектабельном облике симпатичного, легкого в общении и добродушного доктора Пула, который казался теперь только оболочкой.
Было странно ощущать себя как бы невидимым, сознавать, что никто не догадывается о твоей настоящей сущности. Очень жаль, что Конор и Пумо не видели “Следопытов” вместе с ним.
Майкл и Конор прошли мимо пыльного окна, за стеклом которого висели муляжи женских ножек, напоминавших ампутированные конечности, согнутые в колене.
– Знаешь, – сказал Конор, – а я скучаю по дому. Мне хочется съесть гамбургер. Я хочу нормального пиво, которое не имело бы вкуса помоев. Я хочу, черт возьми, сходить в нормальный туалет, хотя неизвестно, будет ли это когда-нибудь возможно после той дряни, которой напичкал меня доктор в Сингапуре. И знаешь, что самое ужасное? Мне хотелось бы снова нацепить свой пояс с инструментами. Хочу прийти после работы домой, вымыться и отправиться в свой старый добрый бар. Тебе ничего такого не хочется, Майкл?
– Не совсем, – ответил Пул.
– Ты не скучаешь по работе? – Брови Конора удивленно поползли вверх. – Тебе не хочется опять нацепить халат, взять в руки стетоскоп и все такое? И говорить детишкам, что будет больно, но совсем чуть-чуть?
– Нет, уж чего мне не жаль, так это подобных вещей. Вообще моя практика последнее время доставляла мне немного удовольствия.
– А ты вообще по чему-нибудь скучаешь? “Я скучаю по девочке в больнице Святого Варфоломея”, – подущал Майкл, но вслух сказал:
– Наверное, по некоторым из своих пациентов.
Конор посмотрел на него подозрительно и предложил поскорее повернуть в сторону Пэтапэта, на который собирались взглянуть друзья, пока они не подцепили здесь какую-нибудь легочную болезнь.
– Пэтпонг, – поправил его Майкл. – Район, где убили Денглера.
– А, тот Пэтпонг, – сказал Конор.
* * *
Пэтпонг прежде всего удивил Майкла тем, что по размерам оказался не больше, чем Майкл видел из окна. Район Бангкока, привлекавший туристов мужского пола со всей Америки, Европы и Азии, состоял всего-навсего из трех улиц в длину и одной в ширину. Пул представлял, что, подобно району Сент-Паули в Гамбурге, это место занимает хотя бы несколько кварталов. Было пять часов вечера, но неоновые вывески уже переливались всеми цветами радуги над головами мужчин, входящих и выходящих из баров и массажных салонов. “СТО ДВАДЦАТЬ ТРИ ДЕВЧОНКИ. И ПОКУРИТЬ”. Зазывала, стоявший у дверей, свистнул Майклу и сунул ему в руки брошюрку с перечнем услуг, предлагаемых заведением:
1. Красивые девушки – непрекращающееся шоу!
2. Порция бесплатной выпивки каждому клиенту.
3. Все языки мира, международная клиентура.
4. Шарики для пинг-понга.
5. Разрешается курить.
6. Маркеры.
7. Кока-кола.
8. Стриптиз.
9. Женщина с женщиной.
10. Мужчина с женщиной.
11. Мужчина с двумя женщинами.
12. Комнаты для личного участия и для наблюдения.
Пока Майкл читал, к ним с Конором подбежал небольшого росточка смуглый человечек, который тут же затараторил:
– Вы пришли в хорошее время. Позже не будет мест. Выбирайте сейчас, вам достанется самое лучшее. – Мужчина выхватил из кармана книжечку для кредитных карточек и начал демонстрировать друзьям одну за другой фотографии около шестидесяти обнаженных девиц. – Выбирайте сейчас – потом будет поздно.
Человечек ухмылялся, демонстрируя золотые клыки, и явно был вполне доволен собой, своим бизнесом и своим товаром.
Он тряс ленточкой с фотографиями перед лицом Конора.
– Все доступно. Выбирайте быстрее!
Майкл увидел, как краска заливает лицо его друга, и потащил его дальше по улице, свободной рукой отмахиваясь от зазывалы.
Тот продолжал размахивать фотографиями и кричать им вслед:
– И мальчики. Красивые мальчики, мальчики всех размеров. Потом будет поздно, особенно для мальчиков. – Он извлек из другого кармана еще одну книжечку с фотографиями. – Красивые, страстные, сделают все, что пожелаете, дадут покурить травки...
– Телефон, – сказал Майкл, вспоминая, что вроде бы видел это слово в брошюрке.
Зазывала нахмурился, покачал головой.
– Никакого телефона Что вы хотите? Вы что, самоубийцы? – Он поспешно собрал фотографии и повернулся к друзьям спиной. Затем вновь пристально оглядел их и сказал:
– Вы, парни, что, действительно самоубийцы? Со странностями, да? Тогда вы должны быть очень осторожны.
– Что с этим парнем? – спросил Конор. – Покажи-ка ему фото.
Зазывала, нервно оглядываясь, продолжал рассовывать по карманам свою нехитрую рекламу. Пул достал из конверта одну из фотографий. Длинным, почти белым языком коротышка облизал губы, затем отступил назад, как-то беспомощно улыбнулся Конору и Майклу и переключил свое внимание на высокого белокурого юношу в футболке с надписью “Твистид Систерс”.
– Не знаю, как ты, – сказал Конор, – а я выпил бы пива. Пул кивнул, и они поднялись по ступенькам бара “Монпарнас”. Друзья оказались в маленькой, плохо освещенной комнатке, заставленной стульями. В одном углу ее была небольшая стойка, за которой возвышался огромный бармен в красной рубахе. В передней части бара была небольшая деревянная сцена. У входа Конор протянул какие-то банкноты сидящей за столом женщине, которая проскрипела Пулу:
– Двадцать баксов за вход.
Майкл взглянул на сцену, где довольно тощая тайская танцовщица в одном лифчике исполняла, стоя на коленях, какой-то весьма странный номер. С дюжину полураздетых девиц изучающе глядели на Майкла и Конора. Единственным, кроме них, мужчиной в баре был пьяный австралиец, который уже успел избавиться от пиджака с мокрыми от пота подмышками и сидел теперь в обнимку с высокой банкой пива. На него вешалась какая-то девица, играя с его галстуком и что-то нашептывая на ухо.
– Знаешь, о чем я начал подумывать на улице? – спросил Майкл. – О травке.
– Надеюсь, здесь ее нет, – отозвался Конор.
Девушка на сцене с обворожительной улыбкой сложила руки чашечкой перед влагалищем, и в ладонях ее оказался шарик для пинг-понга, который исчез затем там, откуда появился, и вновь выкатился девушке на ладонь.
К друзьям, что-то щебеча и улыбаясь, подошли четыре девушки. Две уселись на стульях по обе стороны от друзей, еще две опустились на колени.
– Ты такое хорошенький, – заявила Пулу одна из девиц, начиная поглаживать его колено. – Будешь мой муз?
– Эй, – сказал Конор. – Если они проделывают такие же штуки с шариками для пинг-понга...
Они заказали выпивку для двоих девиц, остальные отправились дальше. На сцене шарики для пинг-понга исчезали и появлялись со скоростью вращающихся дверей.
Девушка рядом с Пулом прошептала:
– Уже хочешь. Я сделаю тебе хотеть.
Из-за занавески рядом со сценой показалась еще одна очень красивая обнаженная девушка, которой было, как показалось Майклу, не больше пятнадцати лет. Девушка улыбнулась глядящим на нее мужчинам и женщинам, непонятно откуда достала сигарету, которую прикурила от маленькой розовой зажигалки. Затем она ловким акробатическим движениям изогнулась назад, оперлась одной рукой о пол, а другую засунула между ног и воткнула сигарету во влагалище.
– Это уж слишком, – заметил Конор.
Сигарета тлела, на кончике ее образовалось уже несколько сантиметров пепла. Тогда девушка опять протянула руку и достала сигарету. Из ее влагалища поднимался голубой дымок. Это представление повторилось несколько раз.
Девушка Пула начала поглаживать его по тыльной стороне бедра и рассказывать, что выросла в деревне.
– Мая ма бедный. Деревня бедный. Много-много дней не есть. Ты взять меня с собой в Америка. Я быть твой жена. Хороший жена.
– У меня уже есть жена.
– Хорошо, я быть второй жена. Твой второй жена будет самый лучший.
– Я бы не удивился, – сказал Майкл, глядя на ямочки на щеках девочки. Он допил свое пиво и чувствовал себя безмерно усталым и в то же время дружески расположенным ко всему и вся.
– В Таиланде многие имеют по две жены. Девушке на сцене удалось выпустить соответствующими органами превосходное колечко дыма.
Австралиец восторженно вопил.
– У тебя много телевизоров? – спросила Майкла его девушка.
– Много.
– А стиралка-сушилка есть?
– А как же!
– Газовая или электрическая?
Пул на секунду задумался.
– Газовая.
Девушка скривила губки.
– А есть у тебя две машины?
– Конечно.
– А ты купишь еще одну для меня?
– В Америке у каждого своя машина. Даже у детей.
– У тебя есть дети?
– Нет.
– Я родить тебе детей, – пообещала проститутка. – Ты красивый. Два детей, три детей, сколько ты хотеть. Давать им американские имена. Томми. Салли.
– Хорошие детки, – произнес Майкл. – Я уже чувствую, как мне их не хватает.
– У нас будет лучший секс за твоя жизнь. И с женой станет лучше секс.
– Я не занимаюсь сексом с женой, – признался Пул, удивляясь самому себе.
– Тогда мы будем делать два раза больше секс.
– Раз эта штука умеет курить, значит и по телефону умеет разговаривать, – пьяно пробормотал австралиец. – Позвони в университет Квинлэнда и скажи, что я задерживаюсь.
Нимфа на сцене выпрямилась и поклонилась. Все девицы, австралиец и Пул громко зааплодировали.
Из-за занавески вышла девушка со стопкой бумаги и маркерами в руках.
Пул допил пиво и стал наблюдать, как девица на сцене, засунув все в то же место два маркера, присела над листом бумаги и стала рисовать вполне похожую лошадь.
– А где в Бангкоке собираются гомосексуалисты? – спросил Пул сидящую рядом девушку. – Мы ищем одного друга.
– Пэтпонг-3. Через две улицы. Гомосексуалисты. А ты не такой?
Пул покачал головой.
– Возвращайся ко мне. Я тебе тоже покурю. – Проститутка обвила руками шею Майкла. От кожи ее исходил какой-то странный запах, напоминавший одновременно о яблоках, начищенной кожаной обуви и гвоздике.
Когда Майкл и Конор выходили из бара, на сцене артистка дорисовывала пейзаж, на котором были уже горы, пляж, пальмы, лодки и солнце с лучами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100