— Рики приподнялся на подушках в своей палате в Бингемтонской больнице. — Пневмония — это вам не шутка. Советую поберечься.
— Попытаюсь. Вы чуть не умерли. Хорошо, что как раз расчистили шоссе, и «скорая» смогла проехать. Еще немного, и мне пришлось бы везти вашу жену во Францию.
— Не говори об этом Стелле. Она так хочет во Францию, что готова ехать даже с таким юнцом, как ты.
— Сколько вас еще здесь продержат?
— Две недели. Стелла так запугала всех сестер, что они заботятся обо мне по первому классу. Спасибо за цветы.
— Мне вас не хватает, — сказал Дон. — И Питеру тоже.
— Да, — просто ответил Рики.
— Как странно. Я чувствую близость к вам с Питером больше, чем к кому бы то ни было со бремени Альмы Моубли.
— Я уже говорил тебе об этом. Клуб Чепухи умер — да здравствует Клуб Чепухи! Сирс однажды сказал, что хотел бы быть не таким старым. Сейчас я его понимаю. Я хотел бы видеть, как вырастет Питер, хотел бы помогать ему. Но я перепоручу это тебе.
— Мы сделает все, что сможем.
— Знаешь, я в той комнате совсем раскис.
— Я тоже.
— Слава Богу, что Питер не растерялся.
— Да. Но рысь все еще нужно застрелить.
— Обязательно, иначе она вернется опять. Мстить нашим детям. Мне не хочется так говорить, но боюсь, что это ваша работа.
— Похоже, что так. Ведь именно вы в конечном счете прикончили Грегори и Фенни. А Питер убил их благодетельницу. Надо же и мне что-то сделать.
— Незавидная работенка. Кстати, нож у тебя?
— Я подобрал его с пола.
— Это хорошо.
Знаешь, в той ужасной комнате я понял, почему твой дядя покончил с собой. Мы с Сирсом долго ломали над этим голову.
— Да. Я тоже это понял.
— Бедный Эдвард. Он вошел в спальню, ожидая в худшем случае застать свою актрису в постели с Фредди Робинсоном. А вместо этого она — как это сказать? — Сбросила маску.
Рики выглядел усталым, и Дон встал, чтобы уйти. Он положил на столик перед кроватью пакет с апельсинами и несколько детективов.
— Дон.
— Что?
— Не надо нянчить меня. Лучше застрели рысь.
Глава 21
Через три недели, когда Рики наконец выписали из больницы, снегопад прекратился, и Милберн начал понемногу возвращаться к жизни. Магазины заполнились покупателями; в одном из них Рода Флэглер подошла к Битси Андервуд, покраснев, как ребенок, и принялась извиняться. «Ах, эти жуткие дни, — вздохнула Битси. — Я бы могла тебя убить, если бы ты первой ухватила эту тыкву».
Открылись школы; бизнесмены и банкиры вернулись к работе, разбирая бумажный хаос, накопившийся на их столах; на улицах снова появились пешеходы. Анни и Энни, официантки Хэмфри, погоревали о Льюисе и вышли замуж за тех, с кем они жили. Если у них родились мальчики, они наверняка назвали их Льюисами.
Некоторые все же разорились — ведь налоги с вас берут даже когда ваш бизнес похоронен под снегом. Леота Маллиген пыталась вести дело сама, но в итоге продала кинотеатр и вышла замуж за брата Кларка, который был не таким мечтателем, но зато любил ее кухню. Рики Готорн закрыл свою контору, но один молодой юрист купил у него помещение и название, взял обратно Флоренс Куэст, и контора Рики и Сирса превратилась в контору «Готорн-Джеймс-Уиттэкер». «Жаль, что его фамилия не По», — сказал Рики, но Стелла не поняла этой шутки.
Дон все это время ждал. С Рики и Стеллой они говорили о Европе, с Питером — о Корнелле, о прочитанных книгах, об отце юноши, который понемногу привыкал к жизни без Кристины. Пару раз Дон и Рики ходили на кладбище и клали цветы на множество новых могил, появившихся там после похорон Джона Джеффри. В одном ряду лежали Льюис, Сирс, Кларк Маллиген, Фредди Робинсон, Харлан Баутц, Пенни Дрэгер, Джим Харди. Кристина Берне была похоронена в другом месте, рядом с отцом. Семью Элмера Скэйлса похоронили на их участке, купленном еще дедом Элмера, где их охранял каменный ангел.
— Рыси еще не видно, — сказал как-то Рики на обратном пути.
Но они знали, что это будет не рысь, и что она может появиться через месяцы или даже годы.
Дон читал, смотрел телевизор, ходил в гости к Рики и Стелле, обнаружил, что не может больше писать, и ждал, ждал.
Однажды он проснулся среди ночи и обнаружил, что плачет.
В середине марта почтовый грузовик доставил в город заказ из компании кинопроката в Нью-Йорке. Это была копия «Китайской жемчужины».
Дон наладил дядин проектор, включил его и увидел, что руки его так дрожат, что он не может зажечь сигарету.
Он боялся, что у Евы Галли в ее единственном фильме будет лицо Анны Моубли.
Он прослушал запись: фильм был включен в серию «Классика немого экрана» и сопровождался комментарием.
— Одной из величайших звезд немого кино был Ричард Бартелмесс, — сказал скучный голос комментатора, и на экране появился герой, идущий по улицам Сингапура. Его окружали голливудские японцы, одетые по-малайски и призванные изображать китайцев. Комментатор тем временем описал карьеру Бартелмесса и кратко изложил сюжет фильма — похищенная жемчужина, завещание, таинственное убийство. Бартелмесс приехал в Сингапур, чтобы разыскать подлинного убийцу и защитить своего друга от ложного обвинения.
Дон выключил звук и стал смотреть; он боялся, что Еву Галли могли вырезать. На экране появился бар с проститутками; Ева Галли могла играть любую из них. Качество пленки оставляло желать лучшего, и он думал, что вообще не узнает ее.
Но тут он похолодел. Из двери бара появилась невысокая большеглазая девушка, спокойно смотрящая в камеру. Он поспешно включил звук.
— Самая роковая женщина Сингапура.
Посмотрим, одолеет ли она нашего героя? — она подошла к Бартелмессу и потрепала его по щеке. Потом уселась к нему на колени, но Бартелмесс скинул ее на пол. — Нет, он ей не по зубам!
Дон остановил фильм и прокрутил его назад до появления Евы Галли.
Она вовсе не была красавицей и совсем не походила на Альму Моубли. Он заметил, что ей нравилось играть, нравилось привлекать к себе внимание. Она играла хорошо — ее красивое спокойное лицо могло изобразить тысячу характеров. Но она сделала ошибку, представ перед камерой, — бесстрастный стеклянный взгляд обнажил то, что не было заметно людям с их пристрастностью к красоте — ее пустоту, ее бесчеловечность. Дон подумал, что теперь распознает ее в любом обличье, мужском или женском. Ей не удастся укрыться в мире людей.
Глава 22
В начале апреля к нему пришел Питер Берне.
— Извините, что я вам мешаю. Если вы заняты, я сейчас уйду.
— Прекрати, — сказал Дон. — Можешь приходить в любое время. Я всегда буду тебе рад.
— Я так и думал, что вы это скажете. Рики уезжает, слышали?
— Да. Я приду провожать их в аэропорт. Они очень рады этой поездке. Но если ты хочешь видеть его, я позвоню и он придет.
— Нет, прошу вас, не надо. Хватит и того, что я беспокою вас.
— Питер, ради Бога! В чем дело?
— Я видел мою мать, — сказал Питер. — Она мне все время снится. Как будто я снова в доме Льюиса и вижу, как Грегори Бэйт душит ее, и вспоминаю, каким он был потом — на полу в «Риальто». Как его куски шевелились… не хотели умирать.
— Ты говорил об этом с отцом?
— Пытался. Но он не хочет слушать. Он смотрит на меня так, будто мне пять лет и я рассказываю какую-то детскую ерунду.
— Не вини его, Питер. Никто, кроме нас, не поверит в это. Хорошо, что он хотя бы не считает тебя сумасшедшим. Может, он еще поверит тебе. Дело в другом. Мать любила тебя, и теперь, когда она умерла такой ужасной смертью, ее любовь осталась с тобой. Ты должен пронести ее через всю жизнь.
Питер кивнул.
— Я знал когда-то девушку, которая целыми днями сидела в библиотеке и говорила, что это предохраняет ее от человеческой подлости. Не знаю, как сложилась ее судьба, но знаю, что никто не может предохранить от подлости. Или от боли. Все, что нам остается — это идти вперед, пока мы не пройдем через это.
— Я знаю, — сказал Питер, — но это так тяжело.
— Это необходимо. И Корнелл — первый шаг к этому. У тебя будет столько дел, что ты забудешь обо всем, что здесь случилось.
— Мы с вами еще увидимся?
— Когда ты захочешь. А если я уеду из Милберна, я буду тебе писать.
— Договорились, — сказал Питер.
Глава 23
Рики присылал ему открытки из Франции;
Питер продолжал приходить, и Дон видел, что потихоньку Анна Мостин и братья Бэйт выветриваются из его памяти. Питер завел новую подружку, которая тоже собиралась в Корнелл, и казался веселым.
Но это был обманчивый мир. Дон продолжал ждать. Он наблюдал за всеми, кто приезжал в Милберн, но среди них никто не напоминал ему о Еве Галли. Несколько раз он набирал номер Флоренс де Пейсер и говорил: «Это Дон Вандерли. Анна Мостин мертва». В первый раз трубку просто положили; во второй женский голос спросил: «Это опять мистер Уильяме из банка? Сколько раз вам говорила, набирайте правильно номер». В третий раз оператор сообщил, что номер снят с пользования.
Его деньги таяли. На счету в банке оставалось не больше трехсот долларов, и теперь, когда он снова много пил, этого могло хватить только на пару месяцев. После этого он будет вынужден устроиться на работу, а это помешает ему высматривать ту, кого он ищет.
Два— три часа в день он сидел на скамейке в городском парке. Ты не знаешь ее шкалы времени, твердил он себе, не знаешь, в каком возрасте она появится. Ева Галли ждала пятьдесят лет. Это вполне может быть ребенок или кто-нибудь знакомый всем, горожанам -что ей стоит принять любое обличье? На этот раз Ночной сторож будет осторожнее. Но она должна появиться не позже, чем Рики умрет естественной смертью. В ближайшие десять лет.
Сколько лет ей может быть сейчас? Восемь или девять. Самое большее, десять…
Глава 24
Так он и нашел ее. Сперва он сомневался, глядя на девочку, которую как-то утром увидел на детской площадке. Она не была красивой и даже привлекательной — смуглая, нахмуренная, в ношенных вещах. Другие дети избегали ее, но это часто бывает: и, может быть, то, как она в одиночестве бродила по площадке или качалась на пустых качелях, было естественной реакцией.
Но, может быть, дети просто почувствовали ее отличие от них?
Он знал, что нужно спешить: его счет сократился до ста с небольшим долларов. Но если он увезет девочку и ошибется, то из него сделают маньяка.
Во всякое случае, теперь он ходил на площадку с ножом, привязанным под рубашкой.
Даже если он прав и эта девочка — та самая рысь Рики, то что ему делать? Она может позволить ему себя увезти и по дороге преспокойно сдать его в полицию. Но он не думал, что она это сделает — Ночной сторож явно намеревался расправиться с ним раз и навсегда, без вмешательства закона.
Она не обращала на него внимания, но начала являться ему в снах — сидела рядом и смотрела на него, и он чувствовал на себе этот ее взгляд, даже когда она качалась на качелях.
Он только подозревал, что она не обычный ребенок, и цеплялся за это подозрение с фанатичным отчаянием.
Он начал бродить в парке — нестриженый, редко бреющийся человек с блуждающим взором. Его не гнали только потому, что узнавали, — весной Нед Роулс напечатал в «Горожанине» очерк о нем. Он был гражданином Милберна и, должно быть, обдумывал будущий роман. Людям нравится, когда в их городе заводится свой чудак, к тому же, все знали, что он дружит с Готорнами.
Дон закрыл счет и снял с него оставшиеся деньги; он не мог спать, даже напившись, и знал, что возвращается к состоянию, испытанному им после смерти Дэвида. Каждое утро он привязывал нож к своему телу и шел в парк.
Он зал, что если он чего-нибудь не сделает, то однажды утром не сможет встать с постели: нерешительность просто парализует его. И в этот раз он не сможет выйти из этого состояния, описав его.
На другой день он подозвал к себе одного из играющих детей — застенчивого маленького мальчика.
— Как зовут ту девочку? — спросил он.
Мальчик помигал, переминаясь на месте, и ответил:
— Анджи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56