Он мечтал переместить тонны песка и открыть человечеству новые памятники, ни на минуту не забывая и о Долине царей, которая теперь тоже находилась в его ведомстве. Пока же Говард не смел заняться ей как следует из опасения вызвать недовольство Масперо, который считал Долину полностью исчерпанной и не испытывал к ней никакого интереса.
Основываясь на находках, сделанных Лорэ, Картер попытался заинтриговать начальника во время планового обхода территории.
- Взгляните на гробницу Хатшепсут! Не правда ли, очень интересно?
- Любопытная гробница, но пустая, А усыпальница без драгоценной утвари все равно что старая кокетка с увядшими прелестями. Она непривлекательна!
- Убежден, что здесь еще можно найти немало древностей!
- Не фантазируйте, Картер! От прежней Долины уже ничего не осталось.
- Я все же считаю целесообразным приступить к широкомасштабным раскопкам!
- У Управления нет средств. Мы много тратим на содержание памятников.
- Но я уверен…
- Довольно! Если желаете копать, то сначала разбогатейте. Наймите сотню рабочих, потратьте несколько тысяч фунтов стерлингов. У вас деньги есть?
- Только жалованье.
- Так постарайтесь хотя бы его не разбазарить! И думать позабудьте о Долине. Она мертва. Вы что, хотите и себя здесь закопать?
Раннее утро в Луксоре благоухало кофе и жасмином. Порозовевшая гора на западном берегу Нила и мир богов воссоединялись с человечеством. Картер стоял возле небольшой мечети. Вокруг росли кусты роз и гибискуса. К мраморным дверям, украшенным мозаикой, слетелись птицы - попить из кормушки.
Раифа сегодня оделась по-европейски и выглядела по-прежнему прекрасно.
- Зачем ты велела мне сюда прийти?
- Какой вы стали важный, господин инспектор! Мне больше нравилось, когда вы одевались поскромнее. Ну ничего, привыкну.
- Я одеваюсь так по долгу службы!
- Ты всем ради нее готов пожертвовать. И мной?
- Раифа! - Говарду захотелось обнять ее, прижать к себе… Увы, при посторонних это было совершенно невозможно. - Зачем ты меня мучаешь?
- Ты это заслужил! Брат уехал, ты стал важным человеком, мы свободны, но совершенно не видимся! Ты слишком влюблен в свою работу. А я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж!
Картер не удивился. Он и надеялся, и боялся этого.
- Ты египтянка, а я - англичанин, - пробормотал он.
- Решение есть: прими ислам! Взгляни на мечеть - вот где покой и чистота.
- Конечно, но…
- Ты должен будешь уверовать в единого Бога, молиться, давать милостыню, поститься и совершить паломничество в Мекку. - В глазах девушки читалась отчаянная мольба.
- Надо подумать, - ответил Говард.
- Понимаю. Всевышний велик и совершенен. Он просветит тебя!
- Надеюсь.
* * *
Масперо стукнул кулаком по столу:
- Какой скандал, месье Картер! А ну-ка признавайтесь, что у вас там творится?!
- В чем дело, господин директор? Я написал плохой отчет?
- Вы пишете отличные отчеты, причем они с каждым разом становятся все лучше! Вы скоро превзойдете всех моих инспекторов.
- Постараюсь оправдать ваше доверие.
- Вы его оправдаете, если прекратите свои шашни!
- Я отдаю все время службе.
- Хотелось бы надеяться. Вы человек молодой, горячий… Конечно, вам нельзя быть одному! В Луксоре столько милых европейских дам. Они могли бы скрасить ваше одиночество.
- Увы, работа мне не позволяет заводить приятные знакомства.
Масперо побагровел:
- Зато она вам позволяет посещать некую Раифу!
Картер смутился:
- Кто вам сказал?
- Да все только об этом и твердят! В нашей колонии в Луксоре вы давно уже стали посмешищем. А ваша новая затея просто гибельна!
- На что вы намекаете?
- Не отпирайтесь! Ваша «невеста» уже всем растрезвонила, что вы намерены принять ислам!
Приосанившись и глядя прямо перед собой, Картер твердо произнес:
- Иначе мы не сможем пожениться.
- Этому браку не бывать! - Масперо снова стукнул кулаком по столу. - Переход в чужую веру станет с вашей стороны ужасной глупостью. Мусульмане вас не примут, а европейцы отвернутся. Эту женщину все равно вынудят вас оставить, вы потеряете работу, да что там - призвание! Послушайте, Говард, с религией не шутят. Меня исключили из «Эколь Нормаль», потому что я выступил в защиту Сент-Бева и свободомыслия. Потом меня восстановили, но я всю жизнь борюсь с мешающим науке игом суеверий! Вы можете сглупить по молодости и загубить свою карьеру!
- Раифа хочет узаконить наши отношения. Она научила меня понимать эту страну, ее язык, обычаи. Я многим ей обязан!
- Как вы сентиментальны! Человек обязан только самому себе и должен обернуть обстоятельства в свою пользу. Я вас теперь неплохо знаю, мальчик мой. Если вы преуспеете, то у вас поубавится друзей, уж поверьте мне. Цельность вашего характера и несносное правдолюбие заставят окружающих завидовать и ревновать к вашим успехам. Считайте, что ваше приключение окончено.
- Я так не думаю, месье Масперо. Предательство по отношению к любящей женщине - низость. Я не смогу с этим жить!
Масперо холодно взглянул на Говарда:
- Ученый должен уметь вовремя склониться перед истиной. Вы, видимо, еще не знаете о том, что брат Раифы недавно вернулся в Луксор. А сама она прислала мне письмо, где просит вмешаться в ваши отношения, причем самым определенным образом. Она хочет, чтобы вы оставили ее в покое, иначе ее брат пожалуется властям!
- Где письмо?!
Масперо протянул листок.
- Ее заставили! - воскликнул Говард, едва взглянув на почерк Раифы.
- Мне все равно. Главное, что с вашей сомнительной связью покончено! А теперь отправляйтесь на объект, инспектор Картер. Вы нужны памятникам, которые гораздо важнее этой египтянки!
22
- Я требую правды! - заявил граф.
Доктор замялся:
- Вы живы, ваше сиятельство. Разве не это главное?
- Нет, Кстати, мне, кажется, удается держать себя в руках. Советую и вам делать то же.
Через некоторое время после аварии граф очнулся на постоялом дворе. Рядом находились жена, водитель и врач. Видел он нечетко, но вскоре на глаза опустилась непроницаемая пелена.
- Я ослеп?
- Думаю, это временно.
- Ранения?
- Тяжело травмированы ноги, перелом челюстной кости и ребер, множественные ушибы…
- Степень тяжести?
- Серьезная.
- Когда я смогу встать?
- Месяца через три-четыре. Ходить будете с тростью.
- А бегать?
- Бегать вы больше не сможете.
- У меня очень болят руки.
- Это от сильного ушиба. Боль пройдет, однако…
- Продолжайте.
- Вам придется перенести несколько хирургических операций. Мужайтесь, ваше сиятельство!
* * *
Бледное весеннее солнце вставало над Хайклером. Граф пытался играть в гольф и гулять, стараясь, чтобы с каждым днем прогулки становились продолжительнее. Теперь, когда он вновь обрел зрение, стало легче бороться с постигшим его несчастьем. Почувствовав усталость, он повернул к замку.
На пороге стояла Альмина:
- Не сдавайтесь, дорогой. Надо жить. Для меня, для сына, для нашей новорожденной дочери.
- Я устал.
- Реабилитация займет некоторое время. Доктор…
- Врет, как и все врачи. Реабилитация никогда не кончится. Я буду мучиться до самой смерти!
Альмина с нежностью взглянула на мужа, затем прижала его руку к губам:
- Я вас люблю!
- Вы любите инвалида?
- Вы не инвалид.
- Увы, ваша привязанность ко мне не может изменить реальность! Я плохо хожу, малейшие усилия меня изматывают, жизнь превратилась в цепь случайных и бессмысленных событий, а будущего у меня вообще нет. Грустный итог, не правда ли?
- Итог неверный, - нежно улыбнулась Альмина. - Ваш опыт незаменим, семья вас обожает, а ваши фотографические опыты говорят об истинном таланте!
- Неужели снимки получились? - спросил граф.
- Идите и взгляните сами.
Стараясь идти как можно быстрее, что в его состоянии было непросто, граф устремился в темную комнату, которую по его приказу оборудовали всем необходимым. Новым увлечением Карнарвона стала фотография, но занятия ею требовали терпения, которого, казалось, он был лишен. Первые опыты не удались, и граф уже собирался все бросить, однако последняя серия оказалась неплохой. На четких, композиционно продуманных снимках был запечатлен Хайклер.
- Значит, будем фотографировать, - прошептал он.
* * *
Графу приходили письма со всего света. Организации, печатные издания и обычные кружки фотолюбителей поздравляли его с удачными работами. Его известность в Англии росла день ото дня.
- Прикажете принять, ваше сиятельство?
Граф молчал. Наверное, не следовало отвечать на письмо этого человека. Вздохнув, Карнарвон велел проводить посетителя в библиотеку. Гость был в черном.
- Неужели в столице еще помнят о неудачливом автомобилисте?
- Вы быстро поправляетесь, ваше сиятельство! Несчастья теперь в прошлом. Правительство ждет вашего выхода на политическую арену!
Граф встал с кресла и принялся декламировать «Макбета». Собеседник невозмутимо слушал, а потом сказал:
- Мне тоже нравится Шекспир.
- Вы слушали внимательно?
- Надеюсь.
- Значит, должны были заметить.
- О чем вы? Не понимаю.
Граф отвернулся.
- Ваша деликатность делает вам честь, но это лишнее. Вследствие перелома челюстной кости я страдаю дефектом дикции, с которым смирился я и близкие мне люди. Остальные же будут смеяться. Сатирики станут меня передразнивать, и моя политическая карьера закончится, не успев начаться!
- Вы заблуждаетесь, ваше сиятельство. Этот недостаток существует только в вашем воображении.
- Не надо льстить неполноценному!
- Вы им не являетесь. Напротив, ваше мужество вызывает всеобщее восхищение! Человек вашей закалки обязан занимать высокий пост.
- Пускай я инвалид, но посмешищем не буду!
- Позвольте изложить вам план предвыборной кампании, который мы подготовили для…
- Это ни к чему, - прервал граф. - Я не желаю выдвигать свою кандидатуру ни на какую должность.
- Но это безумие! Не собираетесь же вы похоронить себя живьем?
- Моя судьба не принадлежит правительству Великобритании. Наш разговор окончен!
* * *
Быть человеком пустым и бесполезным, а потом стать еще никчемнее! Эту мысль из головы графа не могли изгнать ни игры детей, ни любовь жены, ни прилежание слуг. Его мучили невыносимые головные боли, которые утихали лишь под сенью ливанских кедров. Страдания мешали ему сосредоточиться и заставляли прерывать чтение или занятия фотографией.
Случалось, что за семейным обедом он вдруг замыкался в себя, не отвечая на вопросы близких.
Из-за одного трагического мгновения сиятельный граф Карнарвон стал конченым человеком. Чем больше о нем заботились, тем больше он себя презирал. Зависимость от близких, необходимость пользоваться тростью, физические мучения приводили его в бешенство. Если бы самоубийство не было вопиющим проявлением дурного тона и великим грехом, он бы, вероятно, к нему прибегнул.
Граф любил возиться с собаками. Прогуливаясь с ними по парку, он забывал о боли и не сожалел о прошлом. Жизнь не казалась ему такой унылой, а отчаяние понемногу отступало. Конечно, горизонт намного сузился, но где-то в глубине души граф знал, что обязательно откроется какая-нибудь дверь и перед ним предстанет новый путь. И он с нетерпением ждал этого момента!
23
Кабинет Картера в Курне не отличался размерами и обстановкой, зато предоставлял прекрасную возможность для работы, в частности, для того, чтобы составить план раскопок на несколько лет вперед и вписать в него милую сердцу Долину. Он не любил принимать посетителей, предпочитая чтение научных книг любым визитам. Поэтому стоявшие вдоль стен кабинета скамейки обычно пустовали.
Картер склонился над картой. С каким удовольствием он начал бы раскопки в Долине царей! Но он не располагал средствами, без которых начинать работы не представлялось ни малейшей возможности.
- Господин инспектор, к вам двое ваших соотечественников! - доложил один из помощников, житель соседней деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50