Немецкий офицер взмахнул рукой, в которой держал пистолет.
– В полутора километрах отсюда есть несколько крестьянских домов. Пошевеливайся!
Левой рукой он бросил Скарлетту его револьвер без патронов.
Они быстро пошли через поле.
На севере артиллерия начала свой утренний обстрел. Сквозь облака прорвалось солнце и разогнало туман.
Примерно в миле на юго-запад виднелось несколько домов. Амбар и два небольших каменных строения. Чтобы добраться до поросшего густой травой луга, надо было пересечь широкую пыльную дорогу. Пастбище было обнесено забором, правда, сейчас скота не было и в помине. Из трубы самого большого дома струился дымок.
Кто-то развел огонь, а это означало, что кто-то готовит пищу и наслаждается теплом. У кого-то еще оставались припасы.
– Может, зайдем в эту лачугу? – предложил Алстер.
– Нет! Здесь скоро пройдут ваши войска.
– Да ради Бога, нам надо найти вам одежду! Неужели это не понятно?
Немец щелкнул предохранителем своего «люгера», поставив его на боевой взвод:
– Вы непоследовательны. Мне казалось, вы предлагаете провести меня в тыл – в глубокий тыл – через ваши линии. Якобы для допроса... Проще было бы убить вас прямо сейчас.
– Нам обязательно надо раздобыть одежду! Вы только представьте: я один конвоирую немецкого офицера! Да первый же встречный капитан сразу сообразит, как можно этим воспользоваться! Или же какой-нибудь майор, или полковник, мечтающий выбраться с фронта... Такое уже бывало. Мне просто прикажут передать вас им с рук на руки, и все на этом закончится... А будь вы в штатском, мне будет намного проще. Сейчас всюду царит неразбериха!
Немецкий офицер медленно взвел курок и в упор посмотрел на лейтенанта.
– Вы что, действительно хотите, чтобы для вас война закончилась?
В каменном доме был лишь старик – глухой, бестолковый, напуганный визитом странной пары. Американский лейтенант держал в руке незаряженный пистолет и делал вид, будто конвоирует немца. Он приказал старику принести еды и найти одежду – любую одежду для его «пленника».
Поскольку Скарлетт едва говорил по-французски, он повернулся к немцу:
– Почему бы вам не сказать ему, что мы оба немцы? Что мы в ловушке, пытаемся прорваться сквозь линии заграждения! Любому французу известно, что немцы бегут по всему фронту.
Немецкий офицер улыбнулся.
– Я уже сказал. Но он перепугался еще больше... Между прочим, он сказал, что так сразу и подумал. А знаете почему?
– Почему?
– Он сказал, что от нас за версту воняет бошами. Старик, возившийся у открытой двери, вдруг выбежал наружу и на подгибающихся ногах затрусил в поле.
– Боже праведный! Остановите его! Остановите его, черт возьми! – завопил Скарлетт.
Немецкий офицер уже держал свой пистолет в руке.
– Не волнуйтесь! Нам так или иначе пришлось бы его убрать. Он помог нам принять решение.
Прозвучали два выстрела.
Старик упал, молодые противники посмотрели друг на друга.
– Как мне называть вас? – спросил Скарлетт.
– Моим настоящим именем... Штрассер. Грегор Штрассер.
* * *
Оба офицера без труда прошли через оборонительные рубежи союзников. Бросок американской армии из Ренвилля был стремительным и неотвратимым. Но он окончательно нарушил связь между войсками и командованием. По крайней мере, так казалось Алстеру Скарлетту и Грегору Штрассеру.
В Реймсе парочка натолкнулась на горстку грязных, измученных и голодных солдат – это было все, что осталось от Семнадцатого корпуса французов.
В Реймсе не возникло никаких проблем: в ответ на все вопросы французы лишь пожимали плечами.
Они двинулись на запад, в направлении Билль-Коттерье. Дороги на Эпернэ и Мо были забиты прибывающим подкреплением и обозами с продовольствием.
Пусть другие болваны ложатся под пули, думал Скарлетт.
Ночью они вошли в предместья Билль-Коттерье и, сокращая путь, направились через поле к небольшой роще.
– Отдохнем здесь несколько часов, – сказал Штрассер, – и не пытайся сбежать. Я не собираюсь спать.
– Ты спятил, приятель! Ты нужен мне не меньше, чем я тебе!.. Одинокий американец, болтающийся в сорока милях от своей роты, а рота, между прочим, на фронте! Думай головой!
– Ты говоришь очень убедительно, но я не такой идиот, как наши одряхлевшие имперские генералы. Я не пропускаю мимо ушей пустые, пусть даже убедительные аргументы. Я слежу за своими флангами.
– Устраивайся. От Коттерье до Парижа добрых шестьдесят миль, и еще неизвестно, во что мы можем влипнуть. Надо поспать... лучше, если мы будем делать это по очереди.
– Так точно! – презрительно рассмеялся Штрассер. – Ты говоришь, как еврейский банкир из Берлина: «Ты делай то, а мы сделаем это. И не спорь, пожалуйста». Спасибо за совет, американец, нет. Я не буду спать.
– Как скажешь, – пожал плечами Скарлетт, – теперь я начинаю понимать, почему вы, ребята, проиграли войну.
Скарлетт повернулся на бок.
– Вы упорствуете из упрямства.
Несколько минут они молчали. Наконец Штрассер тихо проговорил:
– Мы не проиграли войну. Нас предали.
– Ну конечно! Патроны были холостые, а ваша артиллерия стреляла по своим. Я уже сплю.
Немецкий офицер продолжал спокойно, словно размышляя вслух:
– Во многих патронах не оказалось пороха. Многие винтовки и пулеметы оказались непригодными к использованию...
По дороге из Билль-Коттерье проехали несколько грузовиков, за ними тянулись повозки, запряженные лошадьми. Фары машин исполняли причудливый танец – вверх-вниз, вверх-вниз. В лесу завыл какой-то зверь, издали доносились крики солдат-караульных.
Опять эти глупые бараны, думал Алстер Стюарт.
– Эй, Штрассер, что происходит? – Скарлетт повернулся к коллеге-дезертиру.
– Что? – Штрассер клевал носом и за это злился на себя. – Ты что-то сказал?
– Просто хотел, чтобы ты знал: я запросто мог бы сейчас тебя оглушить и уйти... Я спросил, что происходит. Я имею в виду, что будет с вами?.. Я знаю, что ждет нас. Надо полагать, парады. А вас?
– Никаких парадов. Никаких празднеств... Слезы. Взаимные упреки. Пьянство... Многих казнят. Это можно сказать наверняка.
– Кого? Кого казнят?
– Среди нас есть предатели. Их найдут и уничтожат без всякой жалости.
– Вы безумцы! Я и раньше говорил, что вы безумцы, а сейчас знаю точно!
– А как, по-вашему, нам надо поступить? Вы еще незаражены. Но все впереди!.. Большевики у наших границ, уже идет инфильтрация. Они сожрут нас изнутри, мы начнем гнить. И евреи! Евреи в Берлине наживут на этой войне миллионы. Поганые еврейские спекулянты! Сегодня семиты продают нас, завтра наступит ваша очередь. Евреи, большевики, вонючие маленькие человечки! Мы все – их жертвы и не понимаем этого. Мы сражаемся друг против друга, вместо того чтобы объединиться и ударить по ним!
Алстер Стюарт сплюнул... Сына Скарлатти не интересовали проблемы быдла. И быдло его не интересовало.
И тем не менее он был обеспокоен.
Штрассер не быдло. Высокомерный германский офицер ненавидел заурядных людишек так же, как и он сам.
– Ну и что вы станете делать, когда расправитесь с этими людьми? Будете изображать из себя владык гор?
– Многих гор... Очень многих гор.
Скарлетт отодвинулся от немецкого офицера. Но не закрыл глаза.
– Очень многих гор...
Алстер Скарлетт никогда не помышлял о власти.
Скарлатти сколачивали миллион за миллионом, но Скарлатти не обладали властью. Тем более сыновья Скарлатти. Они никогда не будут править... Элизабет ясно дала это понять.
– Штрассер?
– Да?
– Кто эти люди? Твои люди...
– Преданные, могущественные. Их имена нельзя произносить вслух... Они восстанут из пепла поражения и объединят элиту Европы.
Скарлетт повернулся на спину и взглянул на небо. Сквозь низкие серые облака сверкали звезды. Яркие точки на черно-сером фоне.
– Штрассер?
– Что?
– Куда ты пойдешь? Я имею в виду, когда все кончится.
– В Гайденхайм. Там живет моя семья.
– Где это?
– Между Мюнхеном и Штутгартом. – Немецкий офицер смотрел на странного рослого американского дезертира. Дезертира, убийцу, помощника и сообщника своего врага.
– Завтра ночью мы будем в Париже. Я дам тебе денег. Они хранятся в Аржане у одного надежного человека.
– Спасибо.
Алстер Скарлетт сменил положение. Прямо перед глазами у него была чудесно пахнущая земля.
– Значит... Штрассер, Гайденхайм. И это все?
– Это все.
– Придумай мне имя, Штрассер.
– Что ты имеешь в виду? Придумать тебе имя?
– Именно это. Имя, которым я назовусь, когда у меня появится возможность вступить с тобой в контакт.
Штрассер на мгновение задумался.
– Что ж, очень хорошо, американец. Давай подберем тебе имя, которое тебе трудно будет забыть. Крюгер.
– Кто?
– Крюгер – капрал Генрих Крюгер, которому ты выстрелил в голову под Мез-Аргонном.
* * *
10 ноября в три часа пополудни вступил в силу приказ о прекращении огня.
Алстер Стюарт Скарлетт купил мотоцикл и отправился в обратный путь, во вторую роту четырнадцатого батальона.
Он прибыл в месторасположение батальона и стал разыскивать свою роту. Это оказалось непросто. Лагерь был набит пьяными солдатами всевозможных родов войск. На следующий день после объявления перемирия армию поразил массовый алкоголизм.
За исключением второй роты.
Во второй роте проходила церковная служба. Поминовение павшего в бою товарища.
Лейтенанта американских экспедиционных сил Алстера Стюарта Скарлетта.
Скарлетт с интересом наблюдал службу.
Капитан Дженкинс сдавленным голосом прочитал прекрасный заупокойный псалом и повел своих подчиненных на молитву.
– Отче наш на небесах... – Некоторые солдаты плакали в голос.
Жалко портить такое зрелище, подумал Скарлетт.
* * *
В его наградном листе, в частности, говорилось:
«...уничтожив в одиночку три пулеметные точки противника, он установил месторасположение четвертой, которую также уничтожил, и тем самым спас жизнь многих солдат союзников. Он не вернулся с этой операции и был сочтен погибшим. Однако до самого приказа о прекращении огня девиз второго лейтенанта Скарлетта был боевым кличем второй роты. „За старину Ролли!“ – эти слова вселяли ужас в сердца врагов. Милостью Божьей второй лейтенант Скарлетт присоединился к своим боевым товарищам на следующий день после объявления перемирия. Изможденный и ослабевший, он вернулся к славе. Согласно приказу президента, он награждается...»
Глава 5
Уже в Нью-Йорке Алстер Скарлетт обнаружил, что статус военного героя позволяет ему делать все, что угодно. Теперь для него не существовало никаких ограничений – даже таких, например, как пунктуальность и элементарная вежливость. Еще бы: он прошел самое трудное испытание, какому только может подвергнуться мужчина, – не спасовал перед смертельной опасностью. По правде говоря, это испытание выдержали тысячи, но лишь немногие из них были официально признаны героями, а уж такими деньгами владел только он один. Элизабет, потрясенная военными подвигами сына, предоставила в его распоряжение все, что можно было купить за деньги. Даже Чанселлор Дрю изменил свое отношение к младшему брату: теперь именно Алстер считался главным в семье.
Таким вступил в двадцатые годы нашего века Алстер Стюарт Скарлетт.
Его привечали все – от тех, кто составлял сливки светского общества, до тех, кто говорил от имени народа. Сам он не мог привнести в жизнь общества ни мудрости, ни понимания, но все же вносил свою лепту, весьма специфическую: на нем сфокусировались симпатии общества. Его требования к жизни были совершенно непомерными, но таковы были и времена. Он желал только одного – радостей и наслаждений, и чтобы никаких забот, и огорчений, и неприятностей.
Но у Генриха Крюгера был свой счет.
Письма от Штрассера приходили дважды в год на абонированный Алстером почтовый ящик в Манхэттене.
"Апрель 1920 г.
Мой дорогой Крюгер!
Наконец-то наша организация получила официальный статус:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53