Она посмотрела на свои руки, потом на Нолиети:
– Вода у вас тут есть? Чистая вода.
Главный палач кивнул Юнуру; тот исчез в полумраке, но скоро появился с тазом, в котором доктор вымыла руки. Она вытирала их о платок, которым повязывала глаза, когда человек на стуле издал жуткий вопль, потом затрясся в агонии, напрягся и наконец обмяк. Доктор подошла к нему и протянула было руку к его шее, но ее отбросил в сторону Нолиети со злобным, раздраженным криком. Он сам потянулся через металлические обручи, чтобы прикоснуться к тому месту на шее, где прощупывают пульс, – доктор говорила мне, что это самое верное средство проверить, жив человек или мертв.
Главного палача трясло мелкой дрожью, а его помощник смотрел опасливо и испуганно. На лице доктора было написано мрачно-презрительное любопытство. Нолиети развернулся и ткнул в нее пальцем.
– Это ты! – зашипел он. – Ты убила его. Ты не хотела, чтобы он жил!
Доктор со спокойным видом продолжала вытирать руки (хотя мне казалось, что они были уже сухими и слегка дрожали).
– Я давала клятву спасать жизни, а не отбирать ее, главный палач, – возразила она. – Последнее я предоставляю другим.
– Что это за дрянь? – сказал главный палач. Он быстро присел, распахнул саквояж доктора, вытащил открытый пузырек, из которого она доставала мазь, и сунул ей в лицо. – Что это?
– Стимулятор, – сказала она и, сунув палец в пузырек, зачерпнула каплю светло-коричневого геля, засверкавшего в свете жаровни. – Хотите попробовать? – Она поднесла палец ко рту Нолиети.
Главный палач схватил ее ладонь обеими руками и направил палец к ее рту.
– Ты. Ты сама попробуй. Сделай то же, что ты сделала с ним.
Доктор высвободила руку и, спокойно сунув палец себе в рот, размазала коричневатый гель по верхним деснам.
– Вкус горьковато-сладкий, – сказала она тем тоном, каким обычно учит меня. – Действие длится от двух до трех колоколов и обычно не имеет никаких побочных эффектов, хотя, если организм серьезно ослаблен и находится в шоковом состоянии, возможны припадки и очень редко – смертельный исход. – Она облизнула палец. – От побочных эффектов особенно страдают дети, функции у них после осложнений не восстанавливаются, и потому это средство им никогда не прописывают. Мазь эта готовится из ягод одного двухлетнего кустарника, который растет на труднодоступном полуострове. Это в архипелаге на самом севере Дрезена. Средство очень ценное и обычно применяется в виде раствора, оказывая таким образом самое устойчивое и продолжительное действие. Я давала его королю, и он считает его одним из самых моих эффективных лекарств. Осталось его совсем немного, и не хотелось бы тратить его впустую на тех, кто так или иначе умрет, или на себя, но вы настаивали. Думаю, король не будет возражать. (Должен сообщить, хозяин, что, насколько мне известно, доктор никогда не использовала этот гель – а у нее в запасе есть несколько кувшинов – при лечении короля и, мне кажется, вообще не давала его никому из пациентов.) Доктор закрыла рот, и я увидел, как она языком слизывает гель с верхней десны. Она улыбнулась. – Вы уверены, что не хотите попробовать?
Нолиети несколько мгновений молчал, его широкое темное лицо шевелилось так, словно он жевал свой язык.
– Убери отсюда эту дрезенскую суку, – сказал он наконец Юнуру и принялся раскачивать ногой мехи жаровни. Та зашипела и засверкала желтым огнем, в дымоход полетели искры. Нолиети посмотрел на мертвеца в клетке-стуле. – А потом унеси этого ублюдка в кислотную ванну.
Мы уже были у двери, когда главный палач, продолжавший раздувать мехи ритмичными движениями ноги, окликнул ее:
– Доктор?
Она повернулась к нему в тот момент, когда Юнур, открыв дверь, вытащил из своего фартука черную повязку.
– Да, главный палач?
Он оглядывал нас, улыбаясь и продолжая раздувать мехи.
– Ты еще вернешься сюда, дрезенка, – тихо сказал он ей. Его глаза сверкали в желтом свете жаровни. – И в следующий раз ты уже не уйдешь отсюда на своих ногах.
Доктор выдержала его взгляд, потом опустила глаза и пожала плечами.
– Или вы окажетесь в моей операционной, – сказала она, поднимая глаза. – И можете не сомневаться в моем самом пристальном внимании.
Главный палач отвернулся и плюнул в жаровню, его нога продолжала равномерно двигаться, вдыхая жизнь в инструмент смерти. Юнур выпроводил нас через низкую дверь в коридор.
Две сотни ударов сердца спустя у железных дверей нас встретил королевский камердинер и повел в другую часть дворца.
– У меня снова спина, Восилл, – сказал король, поворачиваясь на живот.
Он лежал на своей широкой кровати под балдахином. Доктор закатывала рукава жакета. Потом она закатала рубашку на короле. Мы находились в главной спальне частных покоев короля Квиенса. Покои эти размешались в самом центре четырехугольника Эфернце, зимнего дворца Гаспида, столицы Гаспидуса.
Я здесь стал завсегдатаем, таким частым посетителем, что признаюсь, иногда даже склонен был забывать, какая это великая честь для меня. Но когда я отвлекаюсь от всего остального, я думаю: о Великие Боги, я, сирота низкого происхождения, вхож к нашему возлюбленному королю! И появляюсь здесь так часто и по таким личным поводам!
В эти моменты, хозяин, я всей душой благодарю вас, потому что знаю: только через вашу доброту, мудрость и сочувствие занял я такое высокое положение и получил столь важное задание. Не сомневайтесь, я приложу все старания, чтобы оправдать ваше доверие и выполнить свою миссию.
В королевские покои нас привел Вистер, камердинер короля.
– Какие еще будут распоряжения, государь? – сказал он, кланяясь так низко, насколько ему позволяло плотное сложение.
– Пока никаких. Можешь идти.
Доктор села на край королевской кровати и принялась разминать плечи и спину повелителя своими сильными, умелыми пальцами. Я держал для нее маленькую склянку с ароматной мазью, в которую она время от времени погружала пальцы, чтобы, распределив целебное средство по широкой волосатой спине, втереть его пальцами и ладонями в золотистую кожу.
Открытый медицинский саквояж стоял рядом со мной, и я заметил, что пузырек с коричневатым гелем, которым она смазала десны бедолаги в потайной камере, все еще открыт и лежит в одном из кармашков хитроумного чемоданчика. Я хотел было засунуть в пузырек палец, но доктор оказалась быстрее, схватила меня за руку и, оттащив ее от пузырька, тихо сказала:
– На твоем месте, Элф, я бы этого не делала. Завинти крышку обратно.
– В чем дело, Восилл? – спросил король.
– Все в порядке, государь, – сказала доктор, возвращая руки на спину короля и наклоняясь над ним.
– Ой, – вскрикнул король.
– Это мышечное напряжение, – тихо сказала доктор, резко встряхивая головой, отчего волосы, частично упавшие ей на лицо, перелетели на плечи.
– Моему отцу никогда не приходилось столько страдать, – угрюмо проговорил король в свою подушку, расшитую золотыми нитями. Голос его утонул в ткани и перьях.
Доктор коротко улыбнулась мне.
– Вы хотите сказать, государь, что ему не приходилось страдать от моих неумелых манипуляций?
– Нет, – со стоном сказал король. – Вы знаете, что я имею в виду, Восилл. Эта спина. Ему никогда не приходилось так страдать спиной. И у него не было моих судорог в ногах. И моих головных болей. И моих запоров. И других моих болячек и недугов. – Он помолчал немного – доктор разминала и растирала его кожу. – Отцу никогда ничем не приходилось страдать. Он…
– … не болел ни одного дня за всю жизнь, – сказала доктор в унисон с королем.
Король рассмеялся. Доктор снова мне улыбнулась. Я держал склянку с мазью и чувствовал себя невыразимо счастливым в это мгновение. Потом король вздохнул и сказал:
– Ах, какая это сладкая пытка, Восилл.
Услышав эти слова, доктор замерла, временно перестав разминать спину, и ее лицо на миг приняло горькое, даже презрительное выражение.
2. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
Это история человека по имени ДеВар, бывшего главным телохранителем генерала УрЛейна, премьер-протектора протектората Тассасен в 1218-1221 годах по имперскому летоисчислению. Большая часть моей истории происходит во дворце Ворифир в Круфе, древней столице Тассасена, в роковой 1221 год.
Я рассказываю эту историю на манер писателей-джеритиков, то есть в форме закрытой хроники, в которой (если читатель полагает, что эта информация имеет какое-то значение) необходимо угадать личность повествователя. Причина, по которой я избрал такой способ повествования, состоит в том, что я хочу дать читателю возможность выбора – верить или не верить моему рассказу о событиях того времени (все факты, конечно же, широко известны, даже стали притчей во языцех в цивилизованном мире), исходя только из того, правдиво ли звучит для него моя история, и при этом без предвзятости, которая может возникнуть, когда известна личность рассказчика, а это могло бы закрыть разум читателя для истины, предлагаемой мной.
А между тем настало время, чтобы рассказать наконец правду. Я думаю, что ознакомился со всеми отчетами о случившемся в то памятное время в Тассасене, и в чем они разнятся более всего, так это в степени искажения действительного хода событий. Но одна из этих пародий на истину более других подвигла меня на то, чтобы рассказать правду о тех годах. Она появилась в виде пьесы, будто бы основанной на моей собственной истории, но концовка как нельзя дальше отстояла от истинного положения дел. Чтобы вся абсурдность этой поделки стала очевидной, читателю нужно только согласиться с одним: я есть тот, кто есть.
Я утверждаю, что это история ДеВара, и в то же время с готовностью признаю, что это не вся его история, а только часть ее и, по всей видимости, малая часть, измеренная лишь несколькими годами. Была и другая часть, предшествовавшая этой, но в анналах истории сохранились лишь туманные намеки на те далекие времена.
Итак, вот истина, как она предстала моим глазам или как была рассказана мне теми, кому я доверяю.
Жизнь научила меня, что у каждого своя правда. Точно так же как радуга по-разному открывается двум разным людям (хотя оба, несомненно, видят ее, в отличие от человека, стоящего непосредственно под ней, – он ее вообще не видит), так и с истиной – она зависит от того, где стоит человек и под каким углом смотрит.
Читатель, конечно же, может предпочесть взгляд, несовпадающий с моим, и лично я это только приветствую.
– ДеВар? Это ты? – Премьер-протектор, первый генерал и великий эдил протектората Тассасен, генерал УрЛейн прикрыл козырьком ладони глаза, защищаясь от яркого света из веерообразного, усеянного драгоценными камнями окна над черным полированным полом зала. Стоял полдень, и в безоблачном небе ярко сияли и Ксамис и Зиген.
– Слушаю, государь, – сказал ДеВар, выходя из тени на краю помещения, где на огромных деревянных стеллажах хранились карты. Он поклонился протектору и положил на стол перед ним карту. – Я думаю, это та самая карта, которая может вам понадобиться.
Внешность ДеВара – высокий, мускулистый, средних лет, темноволосый, смуглый и темнобровый с глубоко посаженными прищуренными глазами и внимательным задумчивым взглядом – вполне соответствовала его профессии, которую он как-то раз описал как убийство убийц. Казалось, он в одно и то же время напряжен и расслаблен, как зверь, всегда готовый к прыжку, но одновременно может оставаться в этом взведенном состоянии столько, сколько потребуется, пока его жертва не окажется в пределах достижимости и не потеряет бдительности.
Одет он был, как и всегда, в черное. Его сапоги, рейтузы, рубашка и короткая куртка – все было темным, как ночь затмения. На правом боку висел узкий меч в ножнах, а на левом – длинный кинжал.
– Ты что, теперь носишь карты для моих генералов, ДеВар? – язвительно спросил УрЛейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Вода у вас тут есть? Чистая вода.
Главный палач кивнул Юнуру; тот исчез в полумраке, но скоро появился с тазом, в котором доктор вымыла руки. Она вытирала их о платок, которым повязывала глаза, когда человек на стуле издал жуткий вопль, потом затрясся в агонии, напрягся и наконец обмяк. Доктор подошла к нему и протянула было руку к его шее, но ее отбросил в сторону Нолиети со злобным, раздраженным криком. Он сам потянулся через металлические обручи, чтобы прикоснуться к тому месту на шее, где прощупывают пульс, – доктор говорила мне, что это самое верное средство проверить, жив человек или мертв.
Главного палача трясло мелкой дрожью, а его помощник смотрел опасливо и испуганно. На лице доктора было написано мрачно-презрительное любопытство. Нолиети развернулся и ткнул в нее пальцем.
– Это ты! – зашипел он. – Ты убила его. Ты не хотела, чтобы он жил!
Доктор со спокойным видом продолжала вытирать руки (хотя мне казалось, что они были уже сухими и слегка дрожали).
– Я давала клятву спасать жизни, а не отбирать ее, главный палач, – возразила она. – Последнее я предоставляю другим.
– Что это за дрянь? – сказал главный палач. Он быстро присел, распахнул саквояж доктора, вытащил открытый пузырек, из которого она доставала мазь, и сунул ей в лицо. – Что это?
– Стимулятор, – сказала она и, сунув палец в пузырек, зачерпнула каплю светло-коричневого геля, засверкавшего в свете жаровни. – Хотите попробовать? – Она поднесла палец ко рту Нолиети.
Главный палач схватил ее ладонь обеими руками и направил палец к ее рту.
– Ты. Ты сама попробуй. Сделай то же, что ты сделала с ним.
Доктор высвободила руку и, спокойно сунув палец себе в рот, размазала коричневатый гель по верхним деснам.
– Вкус горьковато-сладкий, – сказала она тем тоном, каким обычно учит меня. – Действие длится от двух до трех колоколов и обычно не имеет никаких побочных эффектов, хотя, если организм серьезно ослаблен и находится в шоковом состоянии, возможны припадки и очень редко – смертельный исход. – Она облизнула палец. – От побочных эффектов особенно страдают дети, функции у них после осложнений не восстанавливаются, и потому это средство им никогда не прописывают. Мазь эта готовится из ягод одного двухлетнего кустарника, который растет на труднодоступном полуострове. Это в архипелаге на самом севере Дрезена. Средство очень ценное и обычно применяется в виде раствора, оказывая таким образом самое устойчивое и продолжительное действие. Я давала его королю, и он считает его одним из самых моих эффективных лекарств. Осталось его совсем немного, и не хотелось бы тратить его впустую на тех, кто так или иначе умрет, или на себя, но вы настаивали. Думаю, король не будет возражать. (Должен сообщить, хозяин, что, насколько мне известно, доктор никогда не использовала этот гель – а у нее в запасе есть несколько кувшинов – при лечении короля и, мне кажется, вообще не давала его никому из пациентов.) Доктор закрыла рот, и я увидел, как она языком слизывает гель с верхней десны. Она улыбнулась. – Вы уверены, что не хотите попробовать?
Нолиети несколько мгновений молчал, его широкое темное лицо шевелилось так, словно он жевал свой язык.
– Убери отсюда эту дрезенскую суку, – сказал он наконец Юнуру и принялся раскачивать ногой мехи жаровни. Та зашипела и засверкала желтым огнем, в дымоход полетели искры. Нолиети посмотрел на мертвеца в клетке-стуле. – А потом унеси этого ублюдка в кислотную ванну.
Мы уже были у двери, когда главный палач, продолжавший раздувать мехи ритмичными движениями ноги, окликнул ее:
– Доктор?
Она повернулась к нему в тот момент, когда Юнур, открыв дверь, вытащил из своего фартука черную повязку.
– Да, главный палач?
Он оглядывал нас, улыбаясь и продолжая раздувать мехи.
– Ты еще вернешься сюда, дрезенка, – тихо сказал он ей. Его глаза сверкали в желтом свете жаровни. – И в следующий раз ты уже не уйдешь отсюда на своих ногах.
Доктор выдержала его взгляд, потом опустила глаза и пожала плечами.
– Или вы окажетесь в моей операционной, – сказала она, поднимая глаза. – И можете не сомневаться в моем самом пристальном внимании.
Главный палач отвернулся и плюнул в жаровню, его нога продолжала равномерно двигаться, вдыхая жизнь в инструмент смерти. Юнур выпроводил нас через низкую дверь в коридор.
Две сотни ударов сердца спустя у железных дверей нас встретил королевский камердинер и повел в другую часть дворца.
– У меня снова спина, Восилл, – сказал король, поворачиваясь на живот.
Он лежал на своей широкой кровати под балдахином. Доктор закатывала рукава жакета. Потом она закатала рубашку на короле. Мы находились в главной спальне частных покоев короля Квиенса. Покои эти размешались в самом центре четырехугольника Эфернце, зимнего дворца Гаспида, столицы Гаспидуса.
Я здесь стал завсегдатаем, таким частым посетителем, что признаюсь, иногда даже склонен был забывать, какая это великая честь для меня. Но когда я отвлекаюсь от всего остального, я думаю: о Великие Боги, я, сирота низкого происхождения, вхож к нашему возлюбленному королю! И появляюсь здесь так часто и по таким личным поводам!
В эти моменты, хозяин, я всей душой благодарю вас, потому что знаю: только через вашу доброту, мудрость и сочувствие занял я такое высокое положение и получил столь важное задание. Не сомневайтесь, я приложу все старания, чтобы оправдать ваше доверие и выполнить свою миссию.
В королевские покои нас привел Вистер, камердинер короля.
– Какие еще будут распоряжения, государь? – сказал он, кланяясь так низко, насколько ему позволяло плотное сложение.
– Пока никаких. Можешь идти.
Доктор села на край королевской кровати и принялась разминать плечи и спину повелителя своими сильными, умелыми пальцами. Я держал для нее маленькую склянку с ароматной мазью, в которую она время от времени погружала пальцы, чтобы, распределив целебное средство по широкой волосатой спине, втереть его пальцами и ладонями в золотистую кожу.
Открытый медицинский саквояж стоял рядом со мной, и я заметил, что пузырек с коричневатым гелем, которым она смазала десны бедолаги в потайной камере, все еще открыт и лежит в одном из кармашков хитроумного чемоданчика. Я хотел было засунуть в пузырек палец, но доктор оказалась быстрее, схватила меня за руку и, оттащив ее от пузырька, тихо сказала:
– На твоем месте, Элф, я бы этого не делала. Завинти крышку обратно.
– В чем дело, Восилл? – спросил король.
– Все в порядке, государь, – сказала доктор, возвращая руки на спину короля и наклоняясь над ним.
– Ой, – вскрикнул король.
– Это мышечное напряжение, – тихо сказала доктор, резко встряхивая головой, отчего волосы, частично упавшие ей на лицо, перелетели на плечи.
– Моему отцу никогда не приходилось столько страдать, – угрюмо проговорил король в свою подушку, расшитую золотыми нитями. Голос его утонул в ткани и перьях.
Доктор коротко улыбнулась мне.
– Вы хотите сказать, государь, что ему не приходилось страдать от моих неумелых манипуляций?
– Нет, – со стоном сказал король. – Вы знаете, что я имею в виду, Восилл. Эта спина. Ему никогда не приходилось так страдать спиной. И у него не было моих судорог в ногах. И моих головных болей. И моих запоров. И других моих болячек и недугов. – Он помолчал немного – доктор разминала и растирала его кожу. – Отцу никогда ничем не приходилось страдать. Он…
– … не болел ни одного дня за всю жизнь, – сказала доктор в унисон с королем.
Король рассмеялся. Доктор снова мне улыбнулась. Я держал склянку с мазью и чувствовал себя невыразимо счастливым в это мгновение. Потом король вздохнул и сказал:
– Ах, какая это сладкая пытка, Восилл.
Услышав эти слова, доктор замерла, временно перестав разминать спину, и ее лицо на миг приняло горькое, даже презрительное выражение.
2. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
Это история человека по имени ДеВар, бывшего главным телохранителем генерала УрЛейна, премьер-протектора протектората Тассасен в 1218-1221 годах по имперскому летоисчислению. Большая часть моей истории происходит во дворце Ворифир в Круфе, древней столице Тассасена, в роковой 1221 год.
Я рассказываю эту историю на манер писателей-джеритиков, то есть в форме закрытой хроники, в которой (если читатель полагает, что эта информация имеет какое-то значение) необходимо угадать личность повествователя. Причина, по которой я избрал такой способ повествования, состоит в том, что я хочу дать читателю возможность выбора – верить или не верить моему рассказу о событиях того времени (все факты, конечно же, широко известны, даже стали притчей во языцех в цивилизованном мире), исходя только из того, правдиво ли звучит для него моя история, и при этом без предвзятости, которая может возникнуть, когда известна личность рассказчика, а это могло бы закрыть разум читателя для истины, предлагаемой мной.
А между тем настало время, чтобы рассказать наконец правду. Я думаю, что ознакомился со всеми отчетами о случившемся в то памятное время в Тассасене, и в чем они разнятся более всего, так это в степени искажения действительного хода событий. Но одна из этих пародий на истину более других подвигла меня на то, чтобы рассказать правду о тех годах. Она появилась в виде пьесы, будто бы основанной на моей собственной истории, но концовка как нельзя дальше отстояла от истинного положения дел. Чтобы вся абсурдность этой поделки стала очевидной, читателю нужно только согласиться с одним: я есть тот, кто есть.
Я утверждаю, что это история ДеВара, и в то же время с готовностью признаю, что это не вся его история, а только часть ее и, по всей видимости, малая часть, измеренная лишь несколькими годами. Была и другая часть, предшествовавшая этой, но в анналах истории сохранились лишь туманные намеки на те далекие времена.
Итак, вот истина, как она предстала моим глазам или как была рассказана мне теми, кому я доверяю.
Жизнь научила меня, что у каждого своя правда. Точно так же как радуга по-разному открывается двум разным людям (хотя оба, несомненно, видят ее, в отличие от человека, стоящего непосредственно под ней, – он ее вообще не видит), так и с истиной – она зависит от того, где стоит человек и под каким углом смотрит.
Читатель, конечно же, может предпочесть взгляд, несовпадающий с моим, и лично я это только приветствую.
– ДеВар? Это ты? – Премьер-протектор, первый генерал и великий эдил протектората Тассасен, генерал УрЛейн прикрыл козырьком ладони глаза, защищаясь от яркого света из веерообразного, усеянного драгоценными камнями окна над черным полированным полом зала. Стоял полдень, и в безоблачном небе ярко сияли и Ксамис и Зиген.
– Слушаю, государь, – сказал ДеВар, выходя из тени на краю помещения, где на огромных деревянных стеллажах хранились карты. Он поклонился протектору и положил на стол перед ним карту. – Я думаю, это та самая карта, которая может вам понадобиться.
Внешность ДеВара – высокий, мускулистый, средних лет, темноволосый, смуглый и темнобровый с глубоко посаженными прищуренными глазами и внимательным задумчивым взглядом – вполне соответствовала его профессии, которую он как-то раз описал как убийство убийц. Казалось, он в одно и то же время напряжен и расслаблен, как зверь, всегда готовый к прыжку, но одновременно может оставаться в этом взведенном состоянии столько, сколько потребуется, пока его жертва не окажется в пределах достижимости и не потеряет бдительности.
Одет он был, как и всегда, в черное. Его сапоги, рейтузы, рубашка и короткая куртка – все было темным, как ночь затмения. На правом боку висел узкий меч в ножнах, а на левом – длинный кинжал.
– Ты что, теперь носишь карты для моих генералов, ДеВар? – язвительно спросил УрЛейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56