За один вид. Не говоря о дрессуре.
Когда за кинологом захлопнулась дверь, Иванов позвал Зверя в комнату, сел на диван и, глядя прямо в глаза гиганту, ласково поблагодарил собаку. Он прижал его молотообразную голову к своему лицу и зашептал на ухо ласковый набор слов.
Если бы Николай когда-нибудь шептал нечто похожее в ухо своей жене, возможно, семейная жизнь этой пары сложилась по-иному. Вообще вся жизнь Иванова пошла бы не так, умей он шептать женщинам наборы чувственных и абсолютно ничего не значащих слов. Большинство мужчин это знают, но то ли из ложного чувства стыда и неловкости, то ли от собственного чванства и превосходства над существом в постели пренебрегают этим, в сущности своей безобидным и приятным, обманом. А напрасно. Умельцы, даже не сочетающие в себе силу и изощренный ум, вовсю пользуются подобными приемами и выигрывают.
Внутри Иванова рождалось нечто большее, чем благодарность. Откалывались и рушились в океан обыденности арктические айсберги, сковывавшие съежившийся материк его внутреннего Я, а в ушах бесконечной пластинкой прокручивались слова кинолога об уникальности собаки.
Он ещё всем им покажет!
Глава 15
После того как Евсей плотно покушал очень питательным и наваристым супом из ветчинных обрезков с зеленым горошком, надо было идти сдавать тару. И вроде бы недалеко, но после сытного обеда бомж разленился, нашел лавочку на задах за палатками и сел, переваривая и пищу и мысли.
Снег уже стаял, и земля перед ним лежала такая же пустынная и безрадостная, как сама жизнь. Повсюду, куда ни глянь, валялись свидетельства присутствия человека и домашних животных. Впрочем, какие здесь домашние животные. Да такие же, как он, кормящиеся при ларьках бомжи. Хорошо еще, Сардор работу дает и не гонит.
У него был бумажный мешок из крафта, полный темных пивных бутылок. А ещё огромное желание поговорить с евреем-адвокатом. Для того чтобы разговор состоялся, необходимо пройти хотя бы минимальную санобработку. Последнее Евсей мог проделать только с помощью своего давнего приятеля. Когда-то бомжевали вместе, но тому крупно повезло. Имея чудом сохранившийся диплом техника-электрика, тот смог устроиться истопником в баню Северо-Восточного административного округа. Истопником он называл приятеля по устаревшему названию профессии. Кругом все давно перевели на газ и электричество. Отошли в прошлое и общественные бани, где можно было задешево получить пар, пиво и неторопливую беседу. Нынче кругом понатыкано столько саун и всяких салонов с запредельными ценами, что «простому крестьянину» некуда податься. Да и банями эти заведения назвать трудно. Разврат.
Евсей поднялся и пошел за мешком. Тут же стояла импровизированная тачка, приспособленная под картонный ящик от телевизора «Сони», в который тютелька в тютельку входил мешок бутылок.
Грехи наши тяжкие, крякнул Евсей, сваливая мешок через борта, унялся бы ветер, опять кости ломить будет. Но больше всего Евсей по весне и осени боялся прободения язвы. Тогда все. Тогда каюк.
У приемного пункта гудели пенсионеры. Тут пара-тройка рож того же статуса, что Евсей. Они приветствовали его радостно - нашего полку прибыло. Евсею было неприятно. Он догадывался, о чем идет спор между пенсионерами и бомжами. Не хотел в него вступать.
- Господа-товарищи, не надо сушить глотки, все равно спрайту за так никто не даст. Все мы тут стороны пострадавшие, а посему давайте в порядке очередности. Кто крайний?
Очередь сконфузилась, хотя в ней стояли люди далеко не склонные к компромиссу. Откуда это берется в русских людях - совестливость, никто и никогда не узнает. Но уж точно не от татар и их ига. А пока у одного из очереди заработал, досасывая батарейки, транзисторный приемник. Передавали концерт классической музыки. Оставалось только ждать и слушать. Не современный тум-тум, а Шуберт. И все поразились. Замолкли и стали слушать. Непритязательная пьеска, но сколько в ней было от молодости стоящих в очереди людей!
Сдав бутылки и заработав на этом ещё восемьдесят рублей, Евсей повез коляску в близлежащую подворотню, где передал знакомому дворнику на хранение. Далее его путь лежал через Свиблово до места помывки. Он шел и удивлялся. Кругом люди занимались своими делами. По крайней мере, лица у всех были занятые. Что можно делать в середине дня молодым, полным сил и здоровья людям? Покупали зеленый лук и редиску не поймешь у кого. Кто-то тащил упирающегося ребенка. Прыщавые пили пиво, лениво прислонясь железом к железу. А в домах за шторами и жалюзи, наверное, подписывали нужные и не нужные бумаги.
- Евсей! - с неподдельной радостью приветствовал бомжа истопник, так, словно они вместе много лет назад выстояли под бомбежкой и делили последнюю махру. - Сколько лет, сколько зим, как ограбили магазин!..
- Помыться можно? - спросил Евсей. Он знал, что не откажут, но могло быть нашествие тараканов со своими барышнями, тогда приходилось ждать окончания их помывки. Иногда ожидание затягивалось до трех-четырех утра. Наевшиеся секса барышни, удовлетворив убогие фантазии денежных партнеров, расползались по дневным хатам.
Сегодня тараканы оккупировали только три зала. Больше того, отдельный зал для пиршества готовили на завтра. В нем-то и решили обосноваться. Еще с утра истопник поправил там кое чего, приглашенная барышня вымела все подчистую. Стены окропили настоем эвкалипта.
- Давай-ка одёжу... - приказал истопник, - прожарим.
Евсей безропотно разделся, явив приятелям бледное тело с двумя пролежнями синего цвета. Хотя в русских парных не принято обмываться перед парилкой, оба друга в один голос заявили, чтобы Евсей сначала пошел в душ, но не мочил головы.
Тело Евсея отозвалось на горячий душ равнодушно. Поры не открылись. Им нужен был более ощутимый удар температурой. И все-таки первая грязь сошла. Обнажились отдельные участки кожи с ямочками оспин и седыми волосками в родинках. Евсей вспомнил из истории, что утренние бани отворялись обычно в благовест, к заутрене, а вечерние - чуть раньше вечернего звона, и никак не мог понять, в какой временной период попал. Скупые люди с собой мыла не брали, подбирали брошенные другими обмылки, да и веники пользовали чужие. Евсей поискал на полке и нашел удивительное импортное душистое мыло с незнакомым запахом. Целое. Не обмылок. И полотенце лежало свернутое в трубку, китайское, чистое. С этикеткой.
«Сначала только в печах мылись. Когда истопят печь пожарче, например под хлебы, то как вынут их, возьмут воду, нагретую загодя, настелют пол соломою, веник прихватят, распаренный домягка. Посудину прихватят для хорошего духу с квасом, а для молодоженов с пивом. Улегшись как следует, человек велит затворить за собой устье печи, прыскает по сторонам и поверху квасом ли, пивом ли. Всего лучше пучком соломы, прыскать. Пару поддать, сколько надобно, а потом уже и париться. Выходит распрелый человек из печи в сени или во двор - холодной водой окатиться. Непременно потом надо полежать на лавке или на полу на соломе».
Когда он вышел, воздух был напоен ароматом пива. Оба сотоварища сидели и хитро улыбались. Перед ними на салфетке лежали яйца вкрутую, плохо ошкуренный лещ, черный хлеб и доброе слово в виде бутылки водки. Евсей порылся в мешке и был встречен рукоплесканиями - бутылка водки, упаковка частика и обрезки ветчины.
Они зашли в парную.
Пару поддавал человек знающий. От Евсея грязь отходила пластами. Он не стеснялся. Чего уж. Выйдя в бассейн, даже не почувствовал холода воды. Вокруг него сразу расплылось пятно, как вокруг нефтяника.
- До чего же тебя надо... - только и сказал истопник.
- Возьми мою мочалку, - сказал товарищ. Очень скоро мочалка стала серой.
- А вот кого побрить, поголить, усы поправить, молодцом поставить. Мыло есть московское, а вода из кратера сахалинского.
Сели.
- Давай за тех, кто никогда уже к нам не присоединится?
- Давай...
Выпили молча. Как полагается. Одновременно каждому пришло на ум свое. Истопник вспомнил, как его опрокинули на рынке, и он сразу и навсегда простил обидчикам все. Пусть подавятся. Товарищ вспомнил свою дочь, которая выгнала его из квартиры и попросила не приходить без бутылки. И Евсей, вспомнивший вдруг врача, который сказал, что ты будешь приходить в себя постепенно, по чуть-чуть... А Евсею, напротив, вспомнилось сразу все. Как покупал мороженое, как в городском тире обучал стрельбе, как дарил плюшевую игрушку.
У Евсея потекли слезы. Это были очень правильные слезы. Они текли о том, что некогда было Владимиром Евсеевичем, главным инженером горно-обогатительного комбината, отцом трех дочерей, мужем двух жен, человеком с десятью головами, о которых американцы отзывались как о золотых.
Полезли на полок. Там обдало жаром, но это был не тот жар, который сиюминутно нельзя терпеть, это был жар, который не только терпеть можно, но и нужно. Мыслей ни о жене, ни о детях уже не было.
Одно терзало тело под названием человек: сколько ещё можно надо мной издеваться?
Случись рядом с этими людьми нормальный человек, все нормально и закончилось бы, но рядом были те, кто были. Евсей рассказал им все. И советы давались на уровне.
Сначала ошкурили леща, потом принялись за щуку. Щука оказалась сухая и соленая.
- Ведь вот в чем дело... Не в квартире и не в том, что я к ним иду, а в том, что они боятся, что я к ним иду... Я уже двенадцать лет иду... И все равно боятся... А я уже давно не иду. И не пойду. А они меня дураком объявили.
- Давай-ка, дружок, мы тебя поброем...
Евсея усадили в кожаное кресло. Хрустящую простыню под подбородок. Пену на щеки. «Золинген» поправили о ремень. И кожа Евсея впервые за много лет отозвалась на движение бритвы. Это вам не «Жилетт» какой-нибудь.
- Раньше чем парили? - задал сам себе риторический вопрос друг истопника. - Мочалом, соленым медом, тертою редькой, чистым дегтем. И срезали мозоли, правили животы и спины. А нынче? Вон я объявление читал... Диагностика. Какая к херам диагностика, когда эти врачи домашнее задание не учили ещё в школе... Ты, Евсей, главное, в голову не бери. Бери в плечи - шире будешь. Мы из тебя такого молодца сделаем. Ни один негр краше не будет. Самое главное - молчи. Пусть за тебя адвокат дует. И деньгами поможем. У меня на прошлой неделе два гарнитура купили...
Это он врал. Купили в магазине. Он только отвечал за доставку. И то всего полтысячи срубил.
Щеки выскоблили так, что Евсей себя не узнал. Задрал голову. В огромное зеркало на потолке вдруг увидел ставший неестественно большим кадык. Хорошо, что у женщин таких нет. Брови закустились. Прямо Брежнев. Евсей до слез в глазах принялся выщипывать седые пряди.
- Как на свиданку готовишься.
- Ну нет. Я пойду к слабонервному человеку и расскажу ему жизнь, а он должен за маленькие бабки защитить от государства? Нет. Я приду, как белый человек. Пойдем ещё парку словим...
- Дело... Я с мужиками договорился, чтобы веники вовремя запасали. Только тогда они лекарственные и пользительные бывают. Его резать надо на меженях, только солнце на поворот начнет. И не всякая береза к этому делу пригодна. Нужна веселка с ветками тонкими, гибкими, с густым, вислым листом.
Снова пошли в парную.
- Самое наиглавнейшее, чтобы зуд прошел. Иные парятся, хлещутся, кричат, просят пару, а самого не знают - если сильно шлепают, так это от воздуха в самом венике: листья кудрявятся и хлопают друг об дружку.
- Тебя-то за что выгнали? - спросил Евсей истязателя.
- За что и всех. За правду.
- Не понял...
- А чего понимать? Я завгаром был. Вот и понимай.
И Евсей представил себе завгара. Невеселая выходила картина. Не воруешь - садись. Воруешь - тем более. Да, правды на такой должности не найдешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Бензин дорог. Услуги ещё дороже.
Вспомнив про водку, перестали париться.
Историю Евсея знали оба сотоварища, и потому особо распространяться тот не стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45