Если бы с самого начала они не заметили, что Иванов замешкался, если бы он не остановился и не остановил Зверя, а попер прямо на них, стая брызнула в стороны, уступая дорогу силе. Но такого не произошло. И теперь они грели животами мокрый асфальт, не двигаясь с места.
- Вы что думаете, мы вас боимся? Хрен вам по вашим рожам! - громко, как ненавистным ему людям, выкрикнул Иванов.
Теперь уже вся стая развернулась во фронт против человека.
«Зачем он с ними разговаривает?» - подумал Зверь.
- Вы здесь хозяева, да? Нормальному человеку после семи вечера не пройти? А клал я на вас и ваще общество...
И Иванов сделал ещё шаг.
У стаи свои законы и свой вожак. Зверь наблюдал за вожаком, чистокровным немцем лет десяти, из которых тот вот уже три года отдал улице и возглавлял собратьев. У него была своя грустная и типичная история. Почти как у знаменитого Руслана. Только в отличие от того, зону не закрыли. Один из заключенных в промышленной части устроил ловушку. Собаке раздробило передние лапы, а содержать инвалида пенитенциарная система в наши дни была не способна. Пусть даже и заслуженного. Вопрос решался два месяца. За это время кости кое-как срослись, и когда пес почувствовал, что часы жизни сочтены (вот-вот явится исполнитель), бежал, - ему ли не знать возможностей охраны!
Вожак сместился на фланг.
Они встретились взглядами со Зверем, и тот прочитал в глазах немца холодное безразличие к собственной жизни. А ещё он понял, что хозяин не прав. Это их территория. Меченая и перемеченная несть числа раз.
Зверь посмотрел на хозяина.
Хозяин на собаку.
- Ты, братец, никак струхнул? А поводком по морде не хочешь? Или забыл?
Зверь ничего не забыл. Слов не понял, но интонацию уловил. Она была та же, что в злополучный первый приход по жалобе истеричной женщины. По коже собаки пробежала нервная дрожь.
Это ещё больше взвинтило Иванова.
- Ну что уставились, ублюдки? Дорогу. Дать дорогу! - выдавил из себя человек.
Для него в момент все вокруг перестало существовать. И темнота задворков, и стая, и Зверь. Он ощущал себя тореадором на арене под взглядами тысяч зрителей. События последнего месяца пронеслись в голове, подобно снежному заряду. Беззвучно. Хлестко. Наполняя легкие не воздухом, но гордостью за все сделанное. Это как истина, открывающаяся не постепенно, а сразу. И счастлив тот, кто хоть раз испытал такое. Он поднялся до невообразимых высот человеческого духа. Люди... Они ему подчинялись. Общество. Председательство. Кавказцы. Бомжи. Все это были знаковые фигуры на доске, за которой играл только один гроссмейстер, а противником была сама Судьба. Она никогда не баловала Иванова, подкинув ему ничем не замечательных родителей, жену - ни рыба ни мясо, работу, от которой ныл затылок, друзей просто сослуживцев... Все фигуры были одного цвета - черного. И за время матча с тех, которыми играла Судьба, постепенно лупилась краска, обнажая фактуру материала. Но он выторговал-таки, вырвал у Судьбы уже две фигуры - Вадика и Зверя.
Но это была не Истина.
Иванов неправильно воспринял озарение.
Это была констатация.
Он поддел бросившуюся к нему суку носком ботинка, и жалобно визжащая мелочь, дважды перевернувшись в воздухе, брякнулась в гущу боярышника.
В стае никто не шелохнулся, а под шерстью Зверя пробежала новая волна нервной дрожи.
- Фас! - скомандовал Николай. - Взять их всех! Фас!!
Зверь привстал и подобрался.
Привстала, как один, и подобралась стая.
- Фас! Фас!..
Его крик разнесся в полумраке госпиталя, и на кухне бабы переглянулись. Они уже собрали ведро объедков. Остались сущие пустяки - надкусанные корки хлеба.
- Фас! - в последний раз крикнул Иванов и почему-то решил, что собаки, как люди, готовы пойти за лидером, за тем, кто поднимет в атаку.
Но собаки не люди. Они живут по иным законам и даже самая преданная из них имеет собственный кодекс собачьей чести.
Последнее время Иванов в него не вписывался.
Он бросился на стаю, беспорядочными круговыми движениями палки пытаясь достать всех сразу... Глупое решение. Первый ряд расступился, пропуская человека внутрь крута. Иванов не понял, что сам полез в капкан. Впрочем, он крепко рассчитывал на Зверя.
И действительно, Зверь подобрался для прыжка, и тут перед ним возник хромоногий немец. Нет, он не кинулся в схватку с мастифом. Просто встал перед ним, отсекая наиболее быстрый путь для помощи хозяину. Глаза немца смотрели холодно и пусто. В них не было ни страха неизбежной смерти, ни бойцовской злобы. На собачьем языке глаза говорили, что ему все равно, что будет, но он не сойдет с места. И ещё понял Зверь: вожак не хочет, чтобы он, Зверь, вмешивался, так как Человек сам выбрал ЭТУ партию в шахматы с Судьбой, пусть сам и решает. Ход сделан. Теперь очередь Судьбы.
Двух Иванов поймал хорошо. Одной досталось по передним лапам, второму перебил хребет. Но тут какая-то мелочь вцепилась в конец палки, и, стряхивая, он потерял пару секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы стая набросилась разом, а не поодиночке.
Иванов в один момент ощутил слабую боль в лодыжках и икрах обеих ног и удивился. Сразу же на его предплечье повисли ещё два пса. Иванов выронил палку и вонзил палец в глаз одной из тварей. Как нажравшаяся пиявка, только с отчаянным визгом, собака отпала и метнулась в сторону. И в это время самая крупная, уловив момент, запрыгнула ему на спину и впилась в затылок.
Голову Человека сдавило, как в тисках, но это был ещё не конец.
- Зверь! Ко мне... - хрипло выдохнул Николай, обливаясь кровью. - Фас!..
Опытные кинологи знают: перед собакой не должно быть альтернативных решений. Она вообще в присутствии хозяина не может быть в ситуации выбора.
Зверь оказался. Оказался вплоть до крика хозяина о помощи.
Они бросились одновременно - вожак и мастиф. Два тела сшиблись в полете. Но масса Зверя была в полтора раза больше, и проиграть в схватке неизбежно должен был немец.
Он был проворней. Передние клыки смазали по плечу Зверя, бритвами полосуя толстую шкуру. Две глубокие борозды и яростный, почти волчий лязг.
Вожак перелетел через Зверя и грохнулся на асфальт. Если бы не изувеченные ноги, он успел отпрянуть в сторону, но ноги подвели, и на его черепе сомкнулись мощные челюсти. Раздался звук раздавленного грецкого ореха. Все было кончено, но Зверь по инерции жал и жал, пока осколки кости не впились в нёбо.
Зверь посмотрел в сторону хозяина и увидел только ноги, мелькающие в куче обезумевших от ярости собак. Стая с урчанием копошилась на теле Иванова.
Зверю не хватило трех-четырех секунд, чтобы изменить ход событий. Как маршалу Груши в битве при Ватерлоо не хватило двадцати минут, чтобы, возможно, изменить Историю.
Из служебного выхода высыпали бабы.
Увидели.
Кто-то закричал.
Кто-то перекрестился.
Зверь развернулся и потрусил к станции. Несколько секунд стоял раздумывая, куда бежать. В одной стороне Москва, с другой прибежал сюда два месяца назад. Туда не хотелось, и мастиф, теперь без имени, выбрал Ярославский вокзал.
На полпути вдруг пошел снег. Неожиданный. Нелепый в это время года. Тяжелый и липкий.
В этот вечер лидер тинэйджеров по кличке Долговязый впервые вечером не пошел на пустырь и написал первые, по-настоящему понравившиеся самому стихи:
Грустно, словно в час разлуки.
Тихой мысли тихий бег.
Надоедливый до скуки
В сером небе серый снег...
Вместо эпилога
Мужчина женится на надеждах, женщина выходит замуж за обещания.
Этой истины Валерий не знал. То есть он знал, но никогда в жизни не мог сформулировать. Все мы её знаем, что греха таить, и незачем прикидываться, будто это не так. Кожей чувствовал, и надежды были большие.
Женюсь.
Подтолкнул его к этому решению сон, и даже не сон, а наваждение, снившееся на протяжении двух недель, примерно с того дня, как его собаку сломал ивановский Зверь.
Он шпарил на своей «хонде» по городу, и вся служба ГИБДД была нипочем. Это удивляло, настораживало и радовало одновременно. Как так, в центре столицы Валерий Остапович Чуб мог делать что заблагорассудится? Он попробовал затормозить и припарковаться, но машина не только никак не отреагировала на педаль, руль начал жить своей отдельной от рук водителя жизнью.
И тогда он проснулся.
С тех пор и по сей день сон снился ему раз десять, и всегда действие начиналось там, где накануне закончилось.
«Хонда» мчалась по скалистой пустыне. Очень хотелось пить. На горизонте возникли настоящие горы, а кучка полуосыпавшихся под действием ветра скал расступилась, давая машине возможность последнего броска по ровной поверхности.
Он уже привык бояться во сне, и чувство это приобрело характер постоянной ноющей зубной боли. Не такой, от которой на стену полезешь, а именно занудливой. Но тут Чуб испугался всерьез. Скорость не падала. Наоборот, возрастала. Вот уже отвесная стена, гладкая, как слоновый череп через десять лет лежания на солнцепеке. Такая же бугристая и такая же крепкая.
Валерий зажмурил глаза и беззвучно закричал, ожидая удара. Но ничего не произошло. То есть произошло. Он оказался внутри скалы, как кокон в земле. Дышать нечем. Легкие стеснены. И двинуться нет никакой возможности. Хоть плачь. Так ведь и не заплачешь особо - камень кругом. И тогда начал молиться. Ни одной молитвы, надобной в подобных ситуациях, не знал, да и есть ли такие - случай из ряда вон, но когда-то в разговоре с умным человеком узнал, что молитва может быть любая, лишь бы шла от сердца.
МОЛИТВА ВАЛЕРИЯ
Господи-боже, помилуй. Господи-боже, помилуй. Господи-боже, помилуй... Дальше-то что... Как?.. Не из-за денег одних обманывал, прости, я машины люблю... Если что, так и скажи... Хоть намекни. Все мы. порченые. Хотим для себя. Я пить не буду... Только пусти. Женщину хочу, но что в этом плохого? Я не обманываю, я скажу - жениться не буду, так поживем. Бумага не главное. Я перед Тобой говорю, Боже, все деньги в дом приносить стану... Хочешь, верну этому за «хонду»? Знак подай только. Свечку поставлю... На все... К отцу съезжу. Он уже старенький. И мама... Что ж тебе ещё надо?.. Я ведь не так жить хотел, но кругом-то живут как живут. Грешны мы. Грешны все. Ты уж прости. Ты добрый. (Чуб хотел перекреститься, но каменный плен не давал, кроме того, он почему-то дернул левую руку, спохватившись, поменял, но каменный мешок все равно не пускал. И тогда он заплакал.) Я ж не верил как все. Не придуривался, будто верю. Я и сейчас с трудом... Ну хоть намекни...
И тут Чуб почувствовал, что слезы стекают свободно, пошевелил рукой и смахнул горячую влагу со щек. Побриться надо, совсем запустил себя, мелькнуло у него тут же, а перед глазами в расступившемся камне повисло лицо родного деда.
- Дед? Ты? Я думал, ты дед. А ты Бог? - удивился пленник. - Что ж ты меня драл по-мирскому, внушил бы как иначе...
В детстве его драли за всякий мелкий проступок, и это запомнилось на всю жизнь. Валерий даже слово дал, что своих детей бить до шестнадцати не будет. Вот после, когда хоть в крохотный разум войдут, пожалуйста, а так - зачем? Он и когда крестят не понимал - зачем? Человек в сознанке должен быть, выбирая религию.
Удивительно, но в стене торчал обыкновенный электрический выключатель. Он включил свет, который исходил прямо от стен, и обнаружил в противоположной стене дверь с кормушкой и глазком. Точно такую же, как в КВСП. Он заглянул в глазок и увидел по ту сторону спортзал: два кольца на щитах, ряды пустых скамеек по периметру и мяч. Настоящий баскетбольный мяч. Тот скакал по площадке, пересекал в разных направлениях, зависал на мгновение и переносился от щита к щиту. Так, словно играли две невидимые команды.
- Дед, что это? - обратился к Богу внук.
- Это мертвые, - зазвучал в голове хриплый дедов голос, - играют...
- Как же они играют, они же души, а мяч настоящий? - снова спросил он у деда.
- А это все, кого мы помним. Хочешь, вызови, - предложил дед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45