Его звали Берт, он иногда мочился в постели, и поэтому от него омерзительно пахло.
Седьмой, Джеф, был здесь дольше всех, но даже спустя десять недель еще не заговаривал об увольнении. У него была манера украдкой оглядываться, а любое упоминание о тюрьме со стороны Джимми или Чарли расстраивало его чуть не до слез, из чего я заключил, что он совершил какое-то преступление и боялся разоблачения. Наверное, десять недель у Хамбера были лучше тюремного заключения, хотя я в этом не уверен.
Они все знали обо мне от старшего разъездного конюха, Джада Уилсона. Мою нечестность они восприняли как нечто само собой разумеющееся, но считали, что в истории с дочерью Октобера мне удалось дешево отделаться, и постоянно подсмеивались надо мной, отпуская похабные шуточки, которые, увы, слишком часто попадали в цель.
Их постоянная близость была для меня суровым испытанием, пища казалась тошнотворной, работа изматывающей, постель жесткой, холод невыносимым. Все это заставило меня понять, что моя жизнь в Австралии была легкой и приятной даже в те минуты, когда казалась мне тяжелой ношей.
До того как я попал к Хамберу, мне было непонятно, какой дурак может платить деньги откровенно бездарному тренеру, но постепенно мое недоумение рассеялось. Во-первых, сама по себе конюшня меня удивила. По внешнему виду лошадей можно было ожидать, что их окружает грязный песок, стойла со сломанными дверьми и облупившаяся краска. На самом же деле конюшня и двор выглядели аккуратными, чистыми и процветающими, причем поддерживались в таком состоянии руками конюхов, не знавших, что такое дневной отдых. Сверкающая витрина обходилась Хамберу всего-навсего в лишний галлон краски и беззастенчивое использование рабского труда.
Его обращение с владельцами лошадей, которые иногда наведывались в конюшню, было выдержано в солидной и убедительной манере, а взимаемая им плата, как я узнал впоследствии, была ниже, чем у других тренеров, что и привлекало к нему клиентов. К тому же не все лошади в конюшне были скаковыми - здесь было несколько охотничьих лошадей, за чье содержание он получал порядочные суммы денег, не утруждая себя выездкой.
От конюхов я узнал, что всего семь обитателей конюшни участвовали в соревнованиях в этом сезоне, но все семь - очень часто, примерно раз в десять дней, и среди них был один победитель, два вторых места и одно третье.
Из этих семи лошадей мне не досталась ни одна. Моя четверка состояла из двух скаковых лошадей, принадлежавших, насколько я понял, самому Хамберу, и двух охотничьих. Обе скаковые лошади были гнедыми семилетками, у одной был отличный рот и плохая скорость, другая же неплохо брала тренировочные препятствия, но обладала упрямым характером. Я пристал к Кассу, старшему конюху, и он сказал мне их имена - Доббин и Сути. Таких странных для скаковых лошадей имен не оказалось ни в программах скачек, ни в хамберовском списке «тренируемых лошадей», и мне представлялось весьма вероятным, что Радьярд, Супермен, Чаркоул и все остальные провели недолгий период пребывания в этой конюшне под подобными ничего не говорящими псевдонимами.
Конюх, ушедший из скачек, никогда не догадается связать Доббина или Сути, за которыми он когда-то ухаживал, с Радьярдом, который будет принадлежать другому тренеру и выиграет скачки два года спустя. Но почему, почему он их выиграет? Об этом я по-прежнему не имел ни малейшего понятия.
Холода наступили, продолжались и не собирались кончаться. Но предыдущая зима, по словам конюхов, была несравненно страшнее. Я вспомнил, что в прошлом январе и феврале жарился под летним солнцем. Интересно, как Белинда, Хелен и Филип провели каникулы? Что бы они подумали о моем грязном унизительном полусуществовании? А что подумали бы мои работники, увидев, как низко пал их хозяин? Эти мысли немало забавляли меня, они не только помогали коротать утомительные часы, но и не позволяли мне потерять свое внутреннее «я».
Шли дни, заполненные нудной тяжелой работой, и я начал сомневаться в том, что соображал, что делаю, когда ввязался в этот маскарад. Выражение моего лица, речь и жесты постоянно принимали участие в спектакле, изображая тупую грубость. Я работал спустя рукава. Но мало-помалу притворство становилось все легче. Может быть, если достаточно долго притворяться опустившимся мерзавцем, в конце концов им и станешь? А если непрерывно наступать на свое человеческое достоинство, то в один прекрасный день перестанешь замечать его отсутствие? Я надеялся, что подобные вопросы останутся для меня чисто академическими, и считал, что могу не слишком беспокоиться за себя, пока сохраняю способность иронически относиться к своему положению.
Моя уверенность, что через три месяца пребывания в конюшне работнику всячески дают понять, что ему лучше уволиться, полностью подтвердилась историей с Джефом Смитом.
Хамбер никогда не выезжал верхом со своими лошадьми - он приезжал на тренировку в автомобиле и возвращался в конюшню, когда там еще никого не было, чтобы проверить, выполнены ли все его приказания.
Однажды утром, вернувшись в конюшню со второй группой лошадей, мы увидели посреди двора Хамбера, излучавшего свое обычное неудовольствие.
- Ты, Смит, и ты, Роук, заведите лошадей в стойла и идите сюда.
Мы повиновались.
- Роук.
- Сэр.
- Ясли всех твоих четырех лошадей в омерзительном состоянии. Вычисти их.
- Слушаюсь, сэр.
- А чтобы в будущем ты был внимательнее, всю следующую неделю будешь вставать в полшестого.
- Сэр.
Я вздохнул про себя, хотя для меня это было самое терпимое из применяемых им мелких наказаний, поскольку мне было не так уж трудно рано встать. Это означало, что я буду час с лишним просто стоять посреди двора, ничего не делая, и мне будет темно, холодно и скучно. По-моему, он и сам спал мало. Окно его спальни выходило во двор, и он всегда знал, если кто-то не появлялся на улице до без двадцати шесть с фонариком в руках в доказательство своего присутствия.
- Теперь с тобой. - Он расчетливо посмотрел на Джефа. - Пол в седьмом номере покрыт коркой грязи. До обеда ты уберешь солому и отдраишь пол с дезинфицирующей жидкостью.
- Но, сэр, - неосторожно запротестовал. Джеф, - если я не успею к обеду, мне ничего не оставят.
- Об этом надо было думать раньше. И вовремя выполнять свои обязанности. Я плачу в полтора раза больше других тренеров и требую отдачи. Ты сделаешь так, как я сказал.
- Но, сэр, - взмолился Джеф, зная, что если он пропустит обед, его замучит голод, - нельзя ли сделать это после обеда?
Хамбер небрежно перехватил свою трость и, держа ее за нижний конец, размахнулся и изо всей силы ударил Джефа тяжелой ручкой по бедру. Джеф вскрикнул и стал тереть ногу.
- До обеда, - повторил Хамбер и удалился, опираясь на трость.
Джеф лишился своей доли водянистой полусырой тушеной баранины и, запыхавшись, прибежал в тот момент, когда последняя ложка пудинга из хлеба с жиром исчезала в бездонной пасти Чарли.
- Сукины дети! - завопил он. - Все вы чертовы сукины дети! Он терпел еще целую неделю. Ему пришлось вынести еще шесть ударов по разным частям тела, еще трижды пропустить обед, дважды завтрак и один раз ужин. Задолго до развязки он уже был в слезах, но не желал уходить.
Через пять дней Касс пришел в кухню во время завтрака и сказал Джефу:
- Боюсь, босс на тебя взъелся. Теперь тебе не удастся ему угодить. Лучшее, что ты можешь сделать - я говорю это только для твоей пользы, - это найти работу в другом месте. У босса иногда бывают такие заскоки, когда кто-нибудь из конюхов его раздражает, и тогда его не переубедить. Ты можешь вкалывать до посинения, все равно ему будет все не так. Тебе ведь не хочется, чтобы он все время колотил тебя? Я только хочу сказать - это все цветочки, и если ты останешься, то очень скоро убедишься, что я прав.
Но несмотря на это, прошло еще два дня, прежде чем Джеф нехотя собрал свой армейский рюкзак и убрался из конюшни подобру-поздорову.
Чахлый мальчишка явился на следующее утро ему на смену, но он продержался всего три дня, поскольку Джимми уже успел стянуть его одеяла, а у него не хватило сил отбить их обратно Он жалобно простонал две морозные ночи напролет и ушел, не дожидаясь третьей.
Утром следующего дня, перед завтраком, и сам Джимми получил удар палкой. Он опоздал к завтраку и с проклятиями выхватил кусок хлеба из рук Джерри.
- Где мой хренов завтрак? Разумеется, мы его съели.
- Ладно, - сказал он, оглядев нас, - можете заодно заняться и моими лошадьми, чтоб они провалились! А я сматываюсь. На хрена мне тут торчать - хуже, чем срок тянуть. Уж я-то не буду сидеть и ждать, чтобы меня взгрели еще раз, можете не сомневаться.
Реджи сказал:
- Почему ты не пожалуешься?
- Кому?
- Ну… в полицию.
- Ты спятил? - Джимми был изумлен. - Ну ты и козел! Значит, я пойду в полицейский участок и скажу, что хочу пожаловаться на своего хозяина - он, дескать, ударил меня тростью? Для начала они здорово повеселятся. Похохочут до упаду. А что потом? Допустим, они заявятся сюда и спросят у Касса, не обращаются ли здесь с кем-нибудь плохо. А Кассу совсем не хочется расставаться с тепленьким местечком. И он скажет - нет, ничего такого я не видал. Мистер Хамбер такой милый добрый джентльмен, у него золотое сердце, а чего можно ждать от бывшего уголовника, кроме вранья? Не смеши меня. Я сматываюсь, и если у вас еще не все мозги отсохли, вы здесь тоже не задержитесь.
Никто, однако, не последовал его совету. От Чарли я узнал, что Джимми пробыл здесь на три недели дольше него, то есть одиннадцать недель.
Когда Джимми с вызывающим видом удалился, я всерьез задумался о своих перспективах. Одиннадцать недель, самое большее двенадцать, и Хамбер начнет пускать в ход палку. Я здесь уже три недели, значит, у меня есть еще максимум девять, чтобы выяснить, какой же все-таки допинг он применяет. Я, конечно, мог бы попробовать продержаться столько же, сколько Джеф, но если я не раскрою метод Хамбера до того, как он примется меня выживать, едва ли у меня будет шанс достичь успеха, когда он приступит к делу.
Уже три недели, подумал я, а мне не удалось узнать ничего, кроме того, что я хочу как можно скорее выбраться отсюда.
Места Джефа и Джимми заняли два новых конюха - высокий парень по имени Ленни, который побывал в борстале и гордился этим, и Сесил, хронический алкоголик лет тридцати пяти.
По его словам, его вышибли уже из половины английских конюшен, так как он не мог расстаться с бутылкой. Не знаю, где ему удавалось добывать спиртное и как он его прятал, но каждый день к четырем часам он бывал на три четверти пьян, а каждую ночь храпел в мертвецком оцепенении.
Жизнь, если ее можно так назвать, тем временем продолжалась. У каждого из работников, похоже, была веская причина стремиться заработать побольше. Ленни должен был выплачивать деньги, украденные им у другого хозяина, у Чарли где-то была жена, которой он платил алименты, Сесил пил, Реджи копил деньги, а жалованье Джерри Хамбер отсылал прямо его родителям. Джерри гордился тем, что помогает им.
Я дал понять Джаду Уилсону и Кассу, что мне до зарезу нужны эти шестнадцать фунтов в неделю, потому что я задолжал за купленный в рассрочку мотоцикл. К тому же это давало мне отличный повод отлучаться в субботу днем на почту в Поссет.
Общественного транспорта, который соединял бы конюшню с Поссетом, большим поселком в полутора милях от нас, попросту не существовало. Касс и Джад Уилсон, хотя и имели машины, никогда никого не подвозили. Таким образом, мой мотоцикл был единственным доступным средством передвижения, но я, к постоянному неудовольствию конюхов, отказывался использовать его для вечерних поездок по заснеженной дороге в пивную. Поэтому мы практически никогда не бывали в Поссете, если не считать двух свободных часов в субботу днем и воскресных вечеров, когда менее длинный и тяжелый рабочий день оставлял людям силы отправиться в пивную пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Седьмой, Джеф, был здесь дольше всех, но даже спустя десять недель еще не заговаривал об увольнении. У него была манера украдкой оглядываться, а любое упоминание о тюрьме со стороны Джимми или Чарли расстраивало его чуть не до слез, из чего я заключил, что он совершил какое-то преступление и боялся разоблачения. Наверное, десять недель у Хамбера были лучше тюремного заключения, хотя я в этом не уверен.
Они все знали обо мне от старшего разъездного конюха, Джада Уилсона. Мою нечестность они восприняли как нечто само собой разумеющееся, но считали, что в истории с дочерью Октобера мне удалось дешево отделаться, и постоянно подсмеивались надо мной, отпуская похабные шуточки, которые, увы, слишком часто попадали в цель.
Их постоянная близость была для меня суровым испытанием, пища казалась тошнотворной, работа изматывающей, постель жесткой, холод невыносимым. Все это заставило меня понять, что моя жизнь в Австралии была легкой и приятной даже в те минуты, когда казалась мне тяжелой ношей.
До того как я попал к Хамберу, мне было непонятно, какой дурак может платить деньги откровенно бездарному тренеру, но постепенно мое недоумение рассеялось. Во-первых, сама по себе конюшня меня удивила. По внешнему виду лошадей можно было ожидать, что их окружает грязный песок, стойла со сломанными дверьми и облупившаяся краска. На самом же деле конюшня и двор выглядели аккуратными, чистыми и процветающими, причем поддерживались в таком состоянии руками конюхов, не знавших, что такое дневной отдых. Сверкающая витрина обходилась Хамберу всего-навсего в лишний галлон краски и беззастенчивое использование рабского труда.
Его обращение с владельцами лошадей, которые иногда наведывались в конюшню, было выдержано в солидной и убедительной манере, а взимаемая им плата, как я узнал впоследствии, была ниже, чем у других тренеров, что и привлекало к нему клиентов. К тому же не все лошади в конюшне были скаковыми - здесь было несколько охотничьих лошадей, за чье содержание он получал порядочные суммы денег, не утруждая себя выездкой.
От конюхов я узнал, что всего семь обитателей конюшни участвовали в соревнованиях в этом сезоне, но все семь - очень часто, примерно раз в десять дней, и среди них был один победитель, два вторых места и одно третье.
Из этих семи лошадей мне не досталась ни одна. Моя четверка состояла из двух скаковых лошадей, принадлежавших, насколько я понял, самому Хамберу, и двух охотничьих. Обе скаковые лошади были гнедыми семилетками, у одной был отличный рот и плохая скорость, другая же неплохо брала тренировочные препятствия, но обладала упрямым характером. Я пристал к Кассу, старшему конюху, и он сказал мне их имена - Доббин и Сути. Таких странных для скаковых лошадей имен не оказалось ни в программах скачек, ни в хамберовском списке «тренируемых лошадей», и мне представлялось весьма вероятным, что Радьярд, Супермен, Чаркоул и все остальные провели недолгий период пребывания в этой конюшне под подобными ничего не говорящими псевдонимами.
Конюх, ушедший из скачек, никогда не догадается связать Доббина или Сути, за которыми он когда-то ухаживал, с Радьярдом, который будет принадлежать другому тренеру и выиграет скачки два года спустя. Но почему, почему он их выиграет? Об этом я по-прежнему не имел ни малейшего понятия.
Холода наступили, продолжались и не собирались кончаться. Но предыдущая зима, по словам конюхов, была несравненно страшнее. Я вспомнил, что в прошлом январе и феврале жарился под летним солнцем. Интересно, как Белинда, Хелен и Филип провели каникулы? Что бы они подумали о моем грязном унизительном полусуществовании? А что подумали бы мои работники, увидев, как низко пал их хозяин? Эти мысли немало забавляли меня, они не только помогали коротать утомительные часы, но и не позволяли мне потерять свое внутреннее «я».
Шли дни, заполненные нудной тяжелой работой, и я начал сомневаться в том, что соображал, что делаю, когда ввязался в этот маскарад. Выражение моего лица, речь и жесты постоянно принимали участие в спектакле, изображая тупую грубость. Я работал спустя рукава. Но мало-помалу притворство становилось все легче. Может быть, если достаточно долго притворяться опустившимся мерзавцем, в конце концов им и станешь? А если непрерывно наступать на свое человеческое достоинство, то в один прекрасный день перестанешь замечать его отсутствие? Я надеялся, что подобные вопросы останутся для меня чисто академическими, и считал, что могу не слишком беспокоиться за себя, пока сохраняю способность иронически относиться к своему положению.
Моя уверенность, что через три месяца пребывания в конюшне работнику всячески дают понять, что ему лучше уволиться, полностью подтвердилась историей с Джефом Смитом.
Хамбер никогда не выезжал верхом со своими лошадьми - он приезжал на тренировку в автомобиле и возвращался в конюшню, когда там еще никого не было, чтобы проверить, выполнены ли все его приказания.
Однажды утром, вернувшись в конюшню со второй группой лошадей, мы увидели посреди двора Хамбера, излучавшего свое обычное неудовольствие.
- Ты, Смит, и ты, Роук, заведите лошадей в стойла и идите сюда.
Мы повиновались.
- Роук.
- Сэр.
- Ясли всех твоих четырех лошадей в омерзительном состоянии. Вычисти их.
- Слушаюсь, сэр.
- А чтобы в будущем ты был внимательнее, всю следующую неделю будешь вставать в полшестого.
- Сэр.
Я вздохнул про себя, хотя для меня это было самое терпимое из применяемых им мелких наказаний, поскольку мне было не так уж трудно рано встать. Это означало, что я буду час с лишним просто стоять посреди двора, ничего не делая, и мне будет темно, холодно и скучно. По-моему, он и сам спал мало. Окно его спальни выходило во двор, и он всегда знал, если кто-то не появлялся на улице до без двадцати шесть с фонариком в руках в доказательство своего присутствия.
- Теперь с тобой. - Он расчетливо посмотрел на Джефа. - Пол в седьмом номере покрыт коркой грязи. До обеда ты уберешь солому и отдраишь пол с дезинфицирующей жидкостью.
- Но, сэр, - неосторожно запротестовал. Джеф, - если я не успею к обеду, мне ничего не оставят.
- Об этом надо было думать раньше. И вовремя выполнять свои обязанности. Я плачу в полтора раза больше других тренеров и требую отдачи. Ты сделаешь так, как я сказал.
- Но, сэр, - взмолился Джеф, зная, что если он пропустит обед, его замучит голод, - нельзя ли сделать это после обеда?
Хамбер небрежно перехватил свою трость и, держа ее за нижний конец, размахнулся и изо всей силы ударил Джефа тяжелой ручкой по бедру. Джеф вскрикнул и стал тереть ногу.
- До обеда, - повторил Хамбер и удалился, опираясь на трость.
Джеф лишился своей доли водянистой полусырой тушеной баранины и, запыхавшись, прибежал в тот момент, когда последняя ложка пудинга из хлеба с жиром исчезала в бездонной пасти Чарли.
- Сукины дети! - завопил он. - Все вы чертовы сукины дети! Он терпел еще целую неделю. Ему пришлось вынести еще шесть ударов по разным частям тела, еще трижды пропустить обед, дважды завтрак и один раз ужин. Задолго до развязки он уже был в слезах, но не желал уходить.
Через пять дней Касс пришел в кухню во время завтрака и сказал Джефу:
- Боюсь, босс на тебя взъелся. Теперь тебе не удастся ему угодить. Лучшее, что ты можешь сделать - я говорю это только для твоей пользы, - это найти работу в другом месте. У босса иногда бывают такие заскоки, когда кто-нибудь из конюхов его раздражает, и тогда его не переубедить. Ты можешь вкалывать до посинения, все равно ему будет все не так. Тебе ведь не хочется, чтобы он все время колотил тебя? Я только хочу сказать - это все цветочки, и если ты останешься, то очень скоро убедишься, что я прав.
Но несмотря на это, прошло еще два дня, прежде чем Джеф нехотя собрал свой армейский рюкзак и убрался из конюшни подобру-поздорову.
Чахлый мальчишка явился на следующее утро ему на смену, но он продержался всего три дня, поскольку Джимми уже успел стянуть его одеяла, а у него не хватило сил отбить их обратно Он жалобно простонал две морозные ночи напролет и ушел, не дожидаясь третьей.
Утром следующего дня, перед завтраком, и сам Джимми получил удар палкой. Он опоздал к завтраку и с проклятиями выхватил кусок хлеба из рук Джерри.
- Где мой хренов завтрак? Разумеется, мы его съели.
- Ладно, - сказал он, оглядев нас, - можете заодно заняться и моими лошадьми, чтоб они провалились! А я сматываюсь. На хрена мне тут торчать - хуже, чем срок тянуть. Уж я-то не буду сидеть и ждать, чтобы меня взгрели еще раз, можете не сомневаться.
Реджи сказал:
- Почему ты не пожалуешься?
- Кому?
- Ну… в полицию.
- Ты спятил? - Джимми был изумлен. - Ну ты и козел! Значит, я пойду в полицейский участок и скажу, что хочу пожаловаться на своего хозяина - он, дескать, ударил меня тростью? Для начала они здорово повеселятся. Похохочут до упаду. А что потом? Допустим, они заявятся сюда и спросят у Касса, не обращаются ли здесь с кем-нибудь плохо. А Кассу совсем не хочется расставаться с тепленьким местечком. И он скажет - нет, ничего такого я не видал. Мистер Хамбер такой милый добрый джентльмен, у него золотое сердце, а чего можно ждать от бывшего уголовника, кроме вранья? Не смеши меня. Я сматываюсь, и если у вас еще не все мозги отсохли, вы здесь тоже не задержитесь.
Никто, однако, не последовал его совету. От Чарли я узнал, что Джимми пробыл здесь на три недели дольше него, то есть одиннадцать недель.
Когда Джимми с вызывающим видом удалился, я всерьез задумался о своих перспективах. Одиннадцать недель, самое большее двенадцать, и Хамбер начнет пускать в ход палку. Я здесь уже три недели, значит, у меня есть еще максимум девять, чтобы выяснить, какой же все-таки допинг он применяет. Я, конечно, мог бы попробовать продержаться столько же, сколько Джеф, но если я не раскрою метод Хамбера до того, как он примется меня выживать, едва ли у меня будет шанс достичь успеха, когда он приступит к делу.
Уже три недели, подумал я, а мне не удалось узнать ничего, кроме того, что я хочу как можно скорее выбраться отсюда.
Места Джефа и Джимми заняли два новых конюха - высокий парень по имени Ленни, который побывал в борстале и гордился этим, и Сесил, хронический алкоголик лет тридцати пяти.
По его словам, его вышибли уже из половины английских конюшен, так как он не мог расстаться с бутылкой. Не знаю, где ему удавалось добывать спиртное и как он его прятал, но каждый день к четырем часам он бывал на три четверти пьян, а каждую ночь храпел в мертвецком оцепенении.
Жизнь, если ее можно так назвать, тем временем продолжалась. У каждого из работников, похоже, была веская причина стремиться заработать побольше. Ленни должен был выплачивать деньги, украденные им у другого хозяина, у Чарли где-то была жена, которой он платил алименты, Сесил пил, Реджи копил деньги, а жалованье Джерри Хамбер отсылал прямо его родителям. Джерри гордился тем, что помогает им.
Я дал понять Джаду Уилсону и Кассу, что мне до зарезу нужны эти шестнадцать фунтов в неделю, потому что я задолжал за купленный в рассрочку мотоцикл. К тому же это давало мне отличный повод отлучаться в субботу днем на почту в Поссет.
Общественного транспорта, который соединял бы конюшню с Поссетом, большим поселком в полутора милях от нас, попросту не существовало. Касс и Джад Уилсон, хотя и имели машины, никогда никого не подвозили. Таким образом, мой мотоцикл был единственным доступным средством передвижения, но я, к постоянному неудовольствию конюхов, отказывался использовать его для вечерних поездок по заснеженной дороге в пивную. Поэтому мы практически никогда не бывали в Поссете, если не считать двух свободных часов в субботу днем и воскресных вечеров, когда менее длинный и тяжелый рабочий день оставлял людям силы отправиться в пивную пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40