Я вас предупреждал.
– Но О'Хара не может подать на меня в суд!
Я вздохнул.
– Вы подписывали контракт с киностудией, не с О'Харой персонально. У студии есть законники с каменными душами, чья работа состоит в том, чтобы выжать для компании любые деньги, какие они могут взыскать за малейшие нарушения контракта. Это не милые всепрощающие ребятки, которые похлопали бы вас снисходительно по плечу. Они могут выставить вам счет, о котором вы и не помышляете. Вы раскрыли свой не дисциплинированный рот возле чьего-то жадно слушающего уха, и причинили ли вы компании какой-либо реальный ущерб или нет, но эти законники будут действовать так, словно ваш треп стоил ей миллионы. Они попытаются выжать у вас все, что причитается вам по контракту, до единого пенни, а если вам действительно не повезет, то и больше.
Кажется, до него наконец дошло, что его неприятности могут стать еще крупнее.
– Тогда сделайте что-нибудь, – потребовал он. – Скажите им, что это не принесло никакого вреда.
– Ваша болтовня едва не лишила меня не только этой работы, но и вообще любой работы в будущем.
– Все, что я сказал, это… – Голос его прервался.
– Все, что вы сказали, – это то, что я тиран и шут гороховый, который впустую растрачивает деньги киностудии.
– Ну… я не имел этого в виду.
– Тогда еще хуже.
– Да… но… вы исказили мою книгу. Как автор я имею моральное право… – Оттенок торжества, сопровождавший эти последние слова, заставил меня говорить более жестко, чем я мог бы, если бы он проявил хоть малейшее раскаяние.
Теряя терпение, я процедил сквозь зубы:
– Автор имеет право возражать против грубых исправлений, внесенных в его сценарий. Часто автор сценария использует его и убирает свое имя из титров, если уж фильм так ненавистен ему. Но в вашем случае, Говард, вам отдельно платят конкретно за ваше имя, и, таким образом, вы этим правом воспользоваться не можете.
Он спросил ошеломленно:
– Откуда вы знаете?
– Я просмотрел ваш контракт. Я должен был знать, какое место занимает каждый из нас.
– Когда?– вопросил он. – Когда вы сделали это?
– Перед тем как подписал собственный контракт.
– Вы хотите сказать… несколько недель назад?
– Три месяца или больше.
Судя по виду, он был сбит с толку.
– Но… что же мне делать?
– Молиться, – сухо ответил я. – Но для начала вы можете сказать, с кем вы говорили. Вы можете сказать, каким образом вышли на корреспондента «Барабанного боя»? С кем вы болтали?
– Но я… – Казалось, он вот-вот заплачет. – Я этого не делал. Я хочу сказать, я не рассказывал «Барабанному бою». Я не говорил им.
– Тогда кому?
– Ну, просто другу.
– Другу? А друг рассказал «Барабанному бою»? Он жалобно промычал:
– Полагаю, да. Все это время мы стояли в вестибюле, вокруг шло своим чередом утро понедельника. Я жестом предложил ему пройти в холл и найти пару и бодных кресел.
– Я хочу кофе, – сказал он, оглядываясь в поисках официанта.
– Выпьете позже, у меня нет времени. С кем вы беседовали?
– Я не думаю, что должен говорить это. Мне хотелось взять его и хорошенько встряхнуть.
– Говард, я брошу вас на растерзание волкам с киностудии. И, помимо того, я лично подам на вас в суд за клевету.
– Она сказала, что вопросы – это не клевета.
– Кто бы она ни была, по крайней мере, она наполовину не права. Я не собираюсь тратить время и силы, судясь с вами, Говард, но если вы, быстренько не ответите на кое-какие вопросы, то с завтрашней почтой получите повестку в суд. – Я перевел дыхание. – Итак, кто она?
После долгой паузы – я надеялся, что за это время он поймет, каково его реальное положение, – он сказал:
– Элисон Висборо.
– Кто?
– Элисон Вис…
– Да-да, – перебил я. – Я думал, ее зовут Одри.
– Это ее мать.
Я помотал головой, чтобы прочистить мозги, чувствуя, что моя способность здраво мыслить осталась на Хэпписбургском побережье.
– Давайте по порядку, – сказал я. – Вы изложили свои жалобы Элисон Висборо, чья мать – Одри Висборо, вдова покойного Руперта Висборо, в вашей книге названного Сиббером. Верно?
Он кивнул с несчастным видом.
– И, – продолжал я, – когда вы прочитали некролог о Руперте Висборо и нашли в нем идею для своей книги, вы не отправились навестить Джексона Уэллса, чья жена была найдена повешенной, а решили повидаться с сестрой умершей женщины, то есть с Одри Висборо.
– Ну… если вы так считаете.
– Да или нет?
– Да.
– И это именно она сказала вам, что у ее сестры были призрачные любовники?
– Э…
– Говард!
– Видите ли, – ответствовал он с новой вспышкой негодования, – я не должен отвечать на все эти вопросы.
– Почему?
– Им это не понравится.
– Вы хотите сказать – Одри и Элисон? Он кивнул.
– И Родди.
– Кто такой Родди?
– Брат Элисон.
Боже, дай мне силы, подумал я и сказал:
– Это верно? Руперт Висборо женился на Одри, у них была дочь Элисон и сын Родди?
– Я не понимаю, почему для вас это звучит так дико.
– Но вы не вывели детей в своей книге.
– Они не дети, – возразил Говард. – Они мои сверстники.
Говарду было сорок пять лет. Я спросил:
– Почему она поместила ваши жалобы в «Барабанном бое»? И каким образом?
Внезапно он пошел на попятную:
– Я не знал, что она собирается сделать это. Я не просил ее об этом. Если хотите знать, я был потрясен, прочитав газету. Я не подозревал, что сказанное мною будет опубликовано в таком виде.
– Вы говорили с ней с тех пор? Он произнес, защищаясь:
– Она думала, что помогает мне.
– Дерьмо, – высказался я.
Он оскорбился и выскочил вон, направив стопы в широкий мир. Я поднялся в номер и обнаружил, что на моем автоответчике мигает огонек. Послание гласило, что О'Хара будет рад моему появлению в его номере.
Я прошел по застланным ковровыми дорожками коридорам.
– Ты знаешь, – сказал О'Хара, отворяя дверь на мой стук, – что Говард вернулся?
Мы обсудили поведение Говарда. О'Хара не скупился на эпитеты.
– Говард сказал мне, – промолвил я, с половинным успехом воздвигая запруду потоку этих эпитетов, – что он обратил свои стенания к подруге, которая немедленно передала их в «Барабанный бой», но без его ведома.
– Что?
Я рассказал О'Харе о Висборо.
Он повторил, не веря:
– Одри, Элисон и Родди?
– И Бог знает кто еще.
– Говард, – тяжело выговорил он, – соскочил с катушек.
– Он наивен. Что не делает его плохим писателем.
О'Хара сумрачно согласился:
– Призрачные любовники – это наивно. – Он обдумал положение вещей. – Я снова должен обсудить его нарушение контракта с боссами. Я полагаю, ты никогда не встречался с этой злосчастной Элисон?
Я покачал головой.
– Кто-то должен просветить ее.
– Хм… – Я сделал паузу. – Ты?
О'Хара уклонился от такой чести.
– А ты сам не желаешь приятно провести время?
– О нет, – запротестовал я. – Мы же знаем, какого она мнения обо мне.
– Неважно, – улыбнулся О'Хара, – при желании ты можешь приманить даже птиц с деревьев.
– Я не знаю, где она живет.
– Я узнаю, – пообещал он, – а ты сможешь выяснить размер причиненного ущерба.
Казалось, ему неожиданно подвалила удача. Суд над Говардом тянулся бы долгое время и мог отпугнуть множество читающих зрителей, которых его имя должно было привлечь в кинозалы. Старый Валентин когда-то писал, что не стоит нападать на кого-либо, не подсчитав, во что обойдется победа.
О'Хара спросил меня, нашел ли я Джексона Уэллса, но, казалось, описание света и безмятежности, царящих на ферме «Бой-ива», разочаровало его.
– Ты думаешь, он убил свою жену? – с любопытством спросил он.
– Никто не смог это доказать.
– Но ты думаешь, что он сделал это? Я помедлил с ответом.
– Я не знаю.
О'Хара пожатием плеч отмел все рассуждения прочь, и, поскольку он хотел видеть отснятые вчера сцены, мы поехали на конный двор. Там в большом доме одна комнатка была отведена для просмотра пленок; в ней стояло шесть кресел и висел экран. Окна были зачернены, чтобы уберечься от любопытных глаз, а рулоны пленки с ранее отснятыми сценами хранились в сейфе с кодированным замком и противопожарной защитой. На меры безопасности боссы не скупились: никто не может позволить себе начинать съемки заново.
В это утро я сам обслуживал проектор. О'Хара бесстрастно сидел в кресле, пока лошади галопом взбегали на холм и появлялись в лучах солнца. Я увидел, что был прав касательно третьего дубля, поток медных звуков выглядел великолепно. После этого Монкрифф остановил камеры. В рулоне остались только те кадры, которые я сделал сам: шеренга всадников на фоне неба, черные посреди солнечного сияния. Как неудачно, подумал я, что у нас в камере осталось столько неотснятой пленки и нет ни единого кадра, где был бы виден всадник, напавший со своим ужасным ножом на Айвэна. О'Хара выругался по этому поводу, но теперь нам оставалось только сожалеть.
Я оставил этот рулон на перемотку киномеханику и вставил в проектор фрагмент, который мы снимали позже, – «первую встречу» Сильвы и Нэша.
Как всегда бывает, звуковое оформление было несовершенным; окончательное озвучивание фильма будет сделано позже, по завершении съемок. В любом случае первичные съемки включали в себя два, три или более дублей каждой сцены, о которых предстояло судить экспертам; во время работы эти эксперты весьма походили на дегустаторов вина, умеющих различать год сбора винограда по терпкости напитка, точно определять срок выдержки. О'Хара даже цокал языком и присвистывал сквозь зубы, глядя, как Сильва резко натягивает поводья, едва не столкнувшись с Нэшем; он, тренер, стоит рядом со своими лошадьми и глядит, как она спешивается, скидывает шлем и произносит слова своей роли – сперва ее героиня злится, но потом в ней быстро просыпается сексуальный интерес. С ума можно было сойти, глядя, как губы Сильвы изгибаются в блистательной улыбке, которая точно повысит цену ее губной помады вчетверо.
– Славная девочка, – пробормотал О'Хара, довольный.
Нэш в одежде наездника, с непокрытой головой, свою роль словно увековечивал в платине, делая ее бесценной.
Говард, привлеченный к написанию этой сцены, которой, конечно же, не было в его книге, тем не менее сделал достаточно, чтобы оправдать свое место в титрах фильма. Монкрифф подал свет на лица с творческим изяществом и, как было задумано, снял лошадей слегка не в фокусе, чтобы придать рельефность каждой человеческой фигуре, взятой крупным планом. Неким образом расплывчатость, туманность образов животных создавала контраст, подчеркивала яркость эмоций людей. Краткое, мимолетное впечатление, но оно создавало часть общего настроения. И это хорошо.
Ролик закончился, я отключил проектор, зажег свет и стал ждать вердикта О'Хары.
– Скажи что-нибудь сам, – произнес он наконец, – если тебя не волнует, что успех уже у нас в кармане.
– Немного рано говорить об этом. – Но я все же был польщен его комплиментом.
– Как ты лично относишься к Сильве? – спросил О'Хара, вставая и выпрямляясь, приготовившись уходить.
– Она очень хорошо ездит верхом, – ответил я. – Я говорил ей об этом.
– Я надеюсь, ты не говорил, что она ездит так же хорошо, как мужчина.
Я засмеялся.
– Я не самоубийца.
– Она хорошо смотрится на экране.
Я кивнул.
– Ты был прав, она умеет играть. Знает, где находится камера. Профессиональна, слушает меня, снималась в сцене с обнаженной натурой крупным планом с холодной естественностью. Она амбициозна в разумных пределах, и я на цыпочках обхожу феминизм.
– Она нравится тебе?
– В этом нет необходимости.
– Нет, но это так?
Я улыбнулся.
– Если я скажу ей, что она мне нравится, она расквасит мне физиономию.
– Это не ответ.
– Ну да, она мне нравится. На самом деле очень нравится. Но она не хочет этого. Она хочет считаться хорошей актрисой. Каковой и является. Карусель, не правда ли?
– Она спит со мной, – сказал О'Хара. Несколько мгновений я стоял неподвижно, взглядом оценивая каменную твердость его лица и духа, понимая сексуальную притягательность власти, а потом произнес без чувства обиды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Но О'Хара не может подать на меня в суд!
Я вздохнул.
– Вы подписывали контракт с киностудией, не с О'Харой персонально. У студии есть законники с каменными душами, чья работа состоит в том, чтобы выжать для компании любые деньги, какие они могут взыскать за малейшие нарушения контракта. Это не милые всепрощающие ребятки, которые похлопали бы вас снисходительно по плечу. Они могут выставить вам счет, о котором вы и не помышляете. Вы раскрыли свой не дисциплинированный рот возле чьего-то жадно слушающего уха, и причинили ли вы компании какой-либо реальный ущерб или нет, но эти законники будут действовать так, словно ваш треп стоил ей миллионы. Они попытаются выжать у вас все, что причитается вам по контракту, до единого пенни, а если вам действительно не повезет, то и больше.
Кажется, до него наконец дошло, что его неприятности могут стать еще крупнее.
– Тогда сделайте что-нибудь, – потребовал он. – Скажите им, что это не принесло никакого вреда.
– Ваша болтовня едва не лишила меня не только этой работы, но и вообще любой работы в будущем.
– Все, что я сказал, это… – Голос его прервался.
– Все, что вы сказали, – это то, что я тиран и шут гороховый, который впустую растрачивает деньги киностудии.
– Ну… я не имел этого в виду.
– Тогда еще хуже.
– Да… но… вы исказили мою книгу. Как автор я имею моральное право… – Оттенок торжества, сопровождавший эти последние слова, заставил меня говорить более жестко, чем я мог бы, если бы он проявил хоть малейшее раскаяние.
Теряя терпение, я процедил сквозь зубы:
– Автор имеет право возражать против грубых исправлений, внесенных в его сценарий. Часто автор сценария использует его и убирает свое имя из титров, если уж фильм так ненавистен ему. Но в вашем случае, Говард, вам отдельно платят конкретно за ваше имя, и, таким образом, вы этим правом воспользоваться не можете.
Он спросил ошеломленно:
– Откуда вы знаете?
– Я просмотрел ваш контракт. Я должен был знать, какое место занимает каждый из нас.
– Когда?– вопросил он. – Когда вы сделали это?
– Перед тем как подписал собственный контракт.
– Вы хотите сказать… несколько недель назад?
– Три месяца или больше.
Судя по виду, он был сбит с толку.
– Но… что же мне делать?
– Молиться, – сухо ответил я. – Но для начала вы можете сказать, с кем вы говорили. Вы можете сказать, каким образом вышли на корреспондента «Барабанного боя»? С кем вы болтали?
– Но я… – Казалось, он вот-вот заплачет. – Я этого не делал. Я хочу сказать, я не рассказывал «Барабанному бою». Я не говорил им.
– Тогда кому?
– Ну, просто другу.
– Другу? А друг рассказал «Барабанному бою»? Он жалобно промычал:
– Полагаю, да. Все это время мы стояли в вестибюле, вокруг шло своим чередом утро понедельника. Я жестом предложил ему пройти в холл и найти пару и бодных кресел.
– Я хочу кофе, – сказал он, оглядываясь в поисках официанта.
– Выпьете позже, у меня нет времени. С кем вы беседовали?
– Я не думаю, что должен говорить это. Мне хотелось взять его и хорошенько встряхнуть.
– Говард, я брошу вас на растерзание волкам с киностудии. И, помимо того, я лично подам на вас в суд за клевету.
– Она сказала, что вопросы – это не клевета.
– Кто бы она ни была, по крайней мере, она наполовину не права. Я не собираюсь тратить время и силы, судясь с вами, Говард, но если вы, быстренько не ответите на кое-какие вопросы, то с завтрашней почтой получите повестку в суд. – Я перевел дыхание. – Итак, кто она?
После долгой паузы – я надеялся, что за это время он поймет, каково его реальное положение, – он сказал:
– Элисон Висборо.
– Кто?
– Элисон Вис…
– Да-да, – перебил я. – Я думал, ее зовут Одри.
– Это ее мать.
Я помотал головой, чтобы прочистить мозги, чувствуя, что моя способность здраво мыслить осталась на Хэпписбургском побережье.
– Давайте по порядку, – сказал я. – Вы изложили свои жалобы Элисон Висборо, чья мать – Одри Висборо, вдова покойного Руперта Висборо, в вашей книге названного Сиббером. Верно?
Он кивнул с несчастным видом.
– И, – продолжал я, – когда вы прочитали некролог о Руперте Висборо и нашли в нем идею для своей книги, вы не отправились навестить Джексона Уэллса, чья жена была найдена повешенной, а решили повидаться с сестрой умершей женщины, то есть с Одри Висборо.
– Ну… если вы так считаете.
– Да или нет?
– Да.
– И это именно она сказала вам, что у ее сестры были призрачные любовники?
– Э…
– Говард!
– Видите ли, – ответствовал он с новой вспышкой негодования, – я не должен отвечать на все эти вопросы.
– Почему?
– Им это не понравится.
– Вы хотите сказать – Одри и Элисон? Он кивнул.
– И Родди.
– Кто такой Родди?
– Брат Элисон.
Боже, дай мне силы, подумал я и сказал:
– Это верно? Руперт Висборо женился на Одри, у них была дочь Элисон и сын Родди?
– Я не понимаю, почему для вас это звучит так дико.
– Но вы не вывели детей в своей книге.
– Они не дети, – возразил Говард. – Они мои сверстники.
Говарду было сорок пять лет. Я спросил:
– Почему она поместила ваши жалобы в «Барабанном бое»? И каким образом?
Внезапно он пошел на попятную:
– Я не знал, что она собирается сделать это. Я не просил ее об этом. Если хотите знать, я был потрясен, прочитав газету. Я не подозревал, что сказанное мною будет опубликовано в таком виде.
– Вы говорили с ней с тех пор? Он произнес, защищаясь:
– Она думала, что помогает мне.
– Дерьмо, – высказался я.
Он оскорбился и выскочил вон, направив стопы в широкий мир. Я поднялся в номер и обнаружил, что на моем автоответчике мигает огонек. Послание гласило, что О'Хара будет рад моему появлению в его номере.
Я прошел по застланным ковровыми дорожками коридорам.
– Ты знаешь, – сказал О'Хара, отворяя дверь на мой стук, – что Говард вернулся?
Мы обсудили поведение Говарда. О'Хара не скупился на эпитеты.
– Говард сказал мне, – промолвил я, с половинным успехом воздвигая запруду потоку этих эпитетов, – что он обратил свои стенания к подруге, которая немедленно передала их в «Барабанный бой», но без его ведома.
– Что?
Я рассказал О'Харе о Висборо.
Он повторил, не веря:
– Одри, Элисон и Родди?
– И Бог знает кто еще.
– Говард, – тяжело выговорил он, – соскочил с катушек.
– Он наивен. Что не делает его плохим писателем.
О'Хара сумрачно согласился:
– Призрачные любовники – это наивно. – Он обдумал положение вещей. – Я снова должен обсудить его нарушение контракта с боссами. Я полагаю, ты никогда не встречался с этой злосчастной Элисон?
Я покачал головой.
– Кто-то должен просветить ее.
– Хм… – Я сделал паузу. – Ты?
О'Хара уклонился от такой чести.
– А ты сам не желаешь приятно провести время?
– О нет, – запротестовал я. – Мы же знаем, какого она мнения обо мне.
– Неважно, – улыбнулся О'Хара, – при желании ты можешь приманить даже птиц с деревьев.
– Я не знаю, где она живет.
– Я узнаю, – пообещал он, – а ты сможешь выяснить размер причиненного ущерба.
Казалось, ему неожиданно подвалила удача. Суд над Говардом тянулся бы долгое время и мог отпугнуть множество читающих зрителей, которых его имя должно было привлечь в кинозалы. Старый Валентин когда-то писал, что не стоит нападать на кого-либо, не подсчитав, во что обойдется победа.
О'Хара спросил меня, нашел ли я Джексона Уэллса, но, казалось, описание света и безмятежности, царящих на ферме «Бой-ива», разочаровало его.
– Ты думаешь, он убил свою жену? – с любопытством спросил он.
– Никто не смог это доказать.
– Но ты думаешь, что он сделал это? Я помедлил с ответом.
– Я не знаю.
О'Хара пожатием плеч отмел все рассуждения прочь, и, поскольку он хотел видеть отснятые вчера сцены, мы поехали на конный двор. Там в большом доме одна комнатка была отведена для просмотра пленок; в ней стояло шесть кресел и висел экран. Окна были зачернены, чтобы уберечься от любопытных глаз, а рулоны пленки с ранее отснятыми сценами хранились в сейфе с кодированным замком и противопожарной защитой. На меры безопасности боссы не скупились: никто не может позволить себе начинать съемки заново.
В это утро я сам обслуживал проектор. О'Хара бесстрастно сидел в кресле, пока лошади галопом взбегали на холм и появлялись в лучах солнца. Я увидел, что был прав касательно третьего дубля, поток медных звуков выглядел великолепно. После этого Монкрифф остановил камеры. В рулоне остались только те кадры, которые я сделал сам: шеренга всадников на фоне неба, черные посреди солнечного сияния. Как неудачно, подумал я, что у нас в камере осталось столько неотснятой пленки и нет ни единого кадра, где был бы виден всадник, напавший со своим ужасным ножом на Айвэна. О'Хара выругался по этому поводу, но теперь нам оставалось только сожалеть.
Я оставил этот рулон на перемотку киномеханику и вставил в проектор фрагмент, который мы снимали позже, – «первую встречу» Сильвы и Нэша.
Как всегда бывает, звуковое оформление было несовершенным; окончательное озвучивание фильма будет сделано позже, по завершении съемок. В любом случае первичные съемки включали в себя два, три или более дублей каждой сцены, о которых предстояло судить экспертам; во время работы эти эксперты весьма походили на дегустаторов вина, умеющих различать год сбора винограда по терпкости напитка, точно определять срок выдержки. О'Хара даже цокал языком и присвистывал сквозь зубы, глядя, как Сильва резко натягивает поводья, едва не столкнувшись с Нэшем; он, тренер, стоит рядом со своими лошадьми и глядит, как она спешивается, скидывает шлем и произносит слова своей роли – сперва ее героиня злится, но потом в ней быстро просыпается сексуальный интерес. С ума можно было сойти, глядя, как губы Сильвы изгибаются в блистательной улыбке, которая точно повысит цену ее губной помады вчетверо.
– Славная девочка, – пробормотал О'Хара, довольный.
Нэш в одежде наездника, с непокрытой головой, свою роль словно увековечивал в платине, делая ее бесценной.
Говард, привлеченный к написанию этой сцены, которой, конечно же, не было в его книге, тем не менее сделал достаточно, чтобы оправдать свое место в титрах фильма. Монкрифф подал свет на лица с творческим изяществом и, как было задумано, снял лошадей слегка не в фокусе, чтобы придать рельефность каждой человеческой фигуре, взятой крупным планом. Неким образом расплывчатость, туманность образов животных создавала контраст, подчеркивала яркость эмоций людей. Краткое, мимолетное впечатление, но оно создавало часть общего настроения. И это хорошо.
Ролик закончился, я отключил проектор, зажег свет и стал ждать вердикта О'Хары.
– Скажи что-нибудь сам, – произнес он наконец, – если тебя не волнует, что успех уже у нас в кармане.
– Немного рано говорить об этом. – Но я все же был польщен его комплиментом.
– Как ты лично относишься к Сильве? – спросил О'Хара, вставая и выпрямляясь, приготовившись уходить.
– Она очень хорошо ездит верхом, – ответил я. – Я говорил ей об этом.
– Я надеюсь, ты не говорил, что она ездит так же хорошо, как мужчина.
Я засмеялся.
– Я не самоубийца.
– Она хорошо смотрится на экране.
Я кивнул.
– Ты был прав, она умеет играть. Знает, где находится камера. Профессиональна, слушает меня, снималась в сцене с обнаженной натурой крупным планом с холодной естественностью. Она амбициозна в разумных пределах, и я на цыпочках обхожу феминизм.
– Она нравится тебе?
– В этом нет необходимости.
– Нет, но это так?
Я улыбнулся.
– Если я скажу ей, что она мне нравится, она расквасит мне физиономию.
– Это не ответ.
– Ну да, она мне нравится. На самом деле очень нравится. Но она не хочет этого. Она хочет считаться хорошей актрисой. Каковой и является. Карусель, не правда ли?
– Она спит со мной, – сказал О'Хара. Несколько мгновений я стоял неподвижно, взглядом оценивая каменную твердость его лица и духа, понимая сексуальную притягательность власти, а потом произнес без чувства обиды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47