– Вы не можете спрашивать об этом, – сказал он.
Молчание.
– «Армадилло», – произнес он, – держали в ножнах из плотной черной кожи, застегивавшихся на кнопку. Ножны были приспособлены для ношения на поясе.
– Тот, который я видел, был без ножен.
– Это небезопасно – носить такие ножи без ножен.
– Я думаю, что о безопасности заботились в последнюю очередь.
– Вы говорите загадками, молодой человек.
– Вы тоже, профессор. Сплошные намеки и недоверие.
– Я не могу быть уверен, что вы не сообщите в полицию.
– А я не могу быть уверен, что не сообщите вы.
И вновь молчание.
– Я скажу вам кое-что, молодой человек, – наконец произнес Дерри. – Если вам каким-то образом угрожает человек, владеющий этими ножами, будьте крайне осторожны. – Он пояснил свои слова: – Обычно такие ножи должны храниться взаперти. Я нахожу очень тревожащим тот факт, что одним из этих ножей воспользовались на Ньюмаркетском Хите.
– Может ли полиция выследить его владельца?
– Весьма сомнительно, – отозвался он. – Они не знают, с чего начать, и я не могу им помочь.
– А владельца «Армадилло»? Он покачал головой.
– Таких ножей тысячи. Я полагаю, что у ножей «Армадилло-Гнев» есть серийный номер. По нему можно установить, когда данный нож был изготовлен, и можно даже вычислить его первого владельца. Но с тех пор он мог быть продан, украден или передарен несколько раз. Я полагаю, что если бы по тем ножам, которые вы видели, можно было бы установить личность их владельца, они никогда не всплыли бы на свет.
Невеселая картина, подумал я.
Я попросил:
– Профессор, пожалуйста, покажите мне вашу коллекцию.
– Я этого не сделаю.
Пауза.
– Профессор, я скажу вам, где я видел «Армадилло».
– Тогда скажите.
Его морщинистое лицо было непроницаемым, глаза не моргали. Он не обещал ничего. Мне этого было мало.
– Сегодня был убит человек, которого я знал, – начал я. – Он был убит в одном из домов Ньюмаркета обыкновенным кухонным ножом. В доме своей матери. В прошлую субботу в том же самом доме его мать была тяжело ранена ножом, но оружие не было найдено. Она выжила и сейчас выздоравливает в больнице. На Хите, как я рассказывал вам, намечалось убийство, жертвой которого, как мы полагаем, должен был стать наш ведущий актер. Полиция расследует все три этих случая.
Он пристально смотрел на меня. Я продолжил:
– На первый взгляд кажется, что нет никакой связи между сегодняшним убийством и нападением на Хите. Я не уверен, но думаю, что связь есть.
Он нахмурился.
– Почему вы так думаете?
– Предчувствие. Слишком много ножей одновременно. И… ну… вы помните Валентина Кларка? Он умер от рака неделю назад.
Взгляд Дерри стал еще более цепким. Не дождавшись ответа, я пояснил:
– Женщина, которую ранили в прошлую субботу, – это сестра Валентина, Доротея Паннир, жившая в одном доме с ним. Дом был разгромлен. Сегодня ее сын Пол, племянник Валентина, пришел в этот дом и был убит там. Так что в округе действительно бродит кто-то опасный, и если полиция найдет его – или ее – быстро… это будет хорошо.
Несколько долгих минут профессор размышлял о чем-то своем. Наконец он сказал:
– Я начал интересоваться ножами, когда был мальчишкой. Кто-то подарил мне швейцарский армейский нож со множеством лезвий. Я дорожил этим ножом. – Он коротко улыбнулся, губы его слегка дрожали. – Я был одиноким ребенком. Нож позволял мне почувствовать себя в этом мире более уверенно. И, понимаете, я думаю, именно так многие люди начинают коллекционировать оружие, тогда как кто-то мог бы пользоваться им, если бы был… смелее или, быть может, порочнее. Оружие – это поддержка, это тайная мощь.
– Понимаю, – сказал я, когда он сделал паузу.
– Ножи пленили меня, – продолжал Дерри. – Они были моими товарищами. Я носил их повсюду. Я прикреплял их к лодыжке, к предплечью под рукавом. Я носил нож на поясе. Я чувствовал тепло и доверие к ним. Конечно, это было ребячество… но когда я стал старше, я собрал еще большую коллекцию. Я рационализировал свои чувства. Я был ученым, проводящим серьезные исследования, или, по крайней мере, я так считал. Это продолжалось многие годы, это было в некотором роде самоутверждение. Я стал признанным экспертом. Я, как вы знаете, давал консультации.
– Да.
– Медленно, несколько лет назад, мой интерес к ножам угас. Можно сказать, что к шестидесяти пяти годам я наконец повзрослел. Но я все равно постоянно пополнял свои познания в этой области, поскольку гонорары за консультации, хотя и нечастые, бывают весьма полезны.
– Хм-м…
– Я по-прежнему владею коллекцией, как вы догадались, но я редко смотрю на нее. Я завещал ее музею. Если бы эти молодые полицейские узнали о ее существовании, они имели бы право конфисковать ее.
– Не могу в это поверить!
С терпеливой улыбкой наставника, обучающего невежественного студента, он выдвинул один из ящиков своего стола, покопался в нем и извлек оттуда отчетливую фотокопию какого-то документа, которую протянул мне.
Я прочел заголовок: «ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ПРОФИЛАКТИКЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. 1953 год. ОРУДИЯ НАПАДЕНИЯ».
– Возьмите и прочтите попозже, – посоветовал профессор. – Я даю ознакомиться с этим всякому, кто спрашивает о ножах. А теперь, молодой человек, расскажите мне, где вы видели «Армадилло».
Я честно платил долги. Я сказал:
– Кто-то воткнул в меня этот нож. Я видел его после того, как его извлекли.
Дерри открыл рот. Я действительно удивил его. Он немного опомнился и спросил:
– Это была игра?
– Я думаю, меня хотели убить. Нож попал в ребро, только поэтому я здесь.
– Господи Боже! – Он подумал; – Так теперь у полиции в руках и «Армадилло»?
– Нет, – ответил я. – У меня есть причины не сообщать в полицию. Так что я доверяю вам, профессор.
– Объясните мне эти причины.
Я поведал ему о боссах и их ужасе перед несчастными случаями. Я сказал, что хочу закончить фильм, но не смогу этого сделать, если вмешается полиция.
– Вы так же одержимы, как и любой другой, – рассудил Дерри.
– Похоже.
Он хотел знать все, что непосредственно касалось упомянутого ножа, и я поведал ему об этом. Я рассказал ему о защитных жилетах и об услугах Робби Джилла – все, кроме имени доктора.
Когда я умолк, я еще целую минуту ожидал его реакции. Старые глаза пристально изучали меня.
Он встал.
– Пойдемте со мной, – сказал он и провел меня во внутреннюю комнату. Это, по всей видимости, была его спальня, похожая на монашескую келью, с полом из полированного дерева и высокой старомодной железной кроватью, покрытой белым стеганым покрывалом. Помимо этого, в комнате был гардероб темного дерева, пузатый комод и единственный стул у гладкой белой стены. Истинное обиталище специалиста по средневековью, подумал я.
Он тяжело опустился на колени возле кровати, словно собираясь помолиться, ко вместо этого наклонился и с трудом стал вытаскивать что-то из-под кровати.
Наружу выкатился большой деревянный короб на колесиках, его пыльная крышка была закрыта на висячий замок. Был он приблизительно четыре фута в длину, три фута в ширину и как минимум фут в высоту и казался чрезвычайно тяжелым.
Профессор нашарил в кармане кольцо, на котором висели четыре ключа, отпер замок и откинул крышку, прислонив ее к кровати. Под крышкой оказался слой зеленого сукна, а когда мы сняли его, то под ним открылись уложенные рядами маленькие картонные коробки, на каждую из которых была наклеена белая бумажная этикетка с отпечатанной на машинке аннотацией содержимого. Дерри окинул взглядом все коробки, пробормотал, что он не заглядывал в короб уже много месяцев, и наконец взял одну коробку, явно выбрав ее не случайно.
– Это, – сказал он, открывая узкую коричневую коробку, – настоящий нож коммандос, не копия.
Профессор хранил этот нож упакованным в пузырчатый полиэтилен, но когда он снял упаковку, оказалось, что этот нож на вид полностью идентичен тому, что был прислан мне в предупреждение, если не считать того, что этот был в ножнах.
– Я больше не храню свои ножи на виду, – сказал профессор, хотя в этом пояснении не было необходимости. – Я запаковал их все, когда умерла моя жена, перед тем, как я переехал сюда. Понимаете, она разделяла мой интерес. Она была «единым целым» с этим интересом. Я тоскую по ней.
– Я вас понимаю.
Он снова упаковал нож коммандос и стал открывать другие коробки.
– Эти два ножа из Персии, у них изогнутые клинки, а ножны и рукояти из чеканного серебра со вставками из ляпис-лазури. Эти из Японии… Эти из Америки, с резными костяными рукоятями в виде голов животных. Все ручной работы, конечно. Все бесценные экземпляры.
Все смертоносные, подумал я.
– Этот чудесный нож из России, девятнадцатый век, – продолжал рассказывать он. – Вот в таком виде, закрытый, он представляет собой, как вы видите, пасхальное яйцо работы Фаберже, но фактически из него выдвигаются пять отдельных лезвий. – Он открыл лезвия, так, что они образовали розетку из острых листьев на торце яйцевидной рукояти, покрытой голубой эмалью с золотыми узорами.
– Э… – сказал я, – ваша коллекция может стоить очень дорого. Почему бы вам не продать ее?
– Молодой человек, прочтите тот документ, который я дал вам. Продажа таких вещей противопоказана. Их можно только подарить музею, даже не другим людям, и к тому же только тем музеям, которые не будут экспонировать их ради получения доходов.
– Поразительно!
– Все это препятствует проведению расследований, зато преступникам совершенно не мешает. Мир ничуть не изменился со времен средневековья. Вы этого не знали?
– Я подозревал это.
Он скрипуче рассмеялся.
– Помогите мне поднять верхний поддон на кровать. Я покажу вам несколько любопытных вещичек.
Верхний поддон был снабжен веревочными петлями на каждом конце. Профессор взялся за один конец, я за другой, и по его команде мы дружно подняли поддон, оказавшийся крайне тяжелым. С моей точки зрения, ничего хорошего это не принесло.
– Что случилось? – спросил Дерри. – Вы что-то себе повредили?
– Это память об «Армадилло», – извинился я.
– Хотите присесть?
– Нет, я хочу взглянуть на ваши ножи.
Он снова встал на колени и открыл новые коробки, снял пузырчатый полиэтилен и дал мне подержать каждый трофей и «проверить баланс».
Его «любопытные вещички» оказались еще более устрашающими. Здесь было несколько видов американских армейских ножей (оригинал, 1918 год) и целое семейство двоюродных родственников «Армадилло», ножи с рукоятью длиной с предплечье, с полукруглым лезвием и множеством зубцов, предназначенные для того, чтобы кромсать противника на куски.
Подержав каждый нож в руках, я возвращал его профессору, который вновь упаковывал его и укладывал в коробку, методически переходя от одного экземпляра к другому.
Он показал мне большое распятие из темно-красного дерева, чудной работы, с золотой цепью, чтобы носить его на груди, но внутри распятия скрывался кинжал. Он показал мне обычный на вид ремень, который вполне мог бы поддерживать чьи-нибудь брюки, если бы не пряжка, легко отделившаяся от ремня и оказавшаяся рукоятью острого треугольного клинка, вполне пригодного для убийства.
Профессор Дерри мрачно предостерег меня:
– Томас (по сравнению с «молодым человеком» это был прогресс)… Томас, если мужчина – или женщина – действительно понимает в ножах, вы должны ожидать, что любой предмет, который у него или у нее есть при себе, может оказаться ножом. Брелок для ключей, клипсы с подвесками, заколка для волос – все может скрывать лезвие. Нож можно скрыть даже под лацканом пиджака в специальных прозрачных ножнах. Опасный фанатик упивается этой скрытой силой. Вы понимаете?
– Начинаю понимать.
Он покивал и спросил, смогу ли я помочь ему установить на место верхний поддон.
– Прежде чем мы это сделаем, профессор, не можете ли вы показать мне еще один нож?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47