Соня умерла двадцать шесть лет назад, а на этой фотографии она была юной и прелестной.
Скажем, снимок был сделан двадцать семь лет назад – тогда Джексону Уэллсу на нем около двадцати трех, а все остальные были еще моложе. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, но не более. Соня умерла в двадцать один год. Мне было четыре года, когда она умерла, я не слышал тогда о ней, и я вернулся сюда в тридцать лет и захотел узнать, почему она умерла, и сказал, что могу попытаться. И, сказав это, я запустил цепную реакцию, которая привела Доротею в больницу, Пола в могилу, а мне принесла нож в ребро… и все, что еще могло случиться. Я не знал, что в этой бутылке есть джинн, но если джинна выпустили наружу, его уже нельзя загнать обратно.
Мой водитель отыскал ферму «Бой-ива» и доставил меня к двери Джексона Уэллса. На звонок в дверь снова открыла Люси, и ее синие глаза расширились от изумления.
– Я сказала, – промолвила она, – что вы не рассердитесь, если я вернусь домой на денек, ведь так? Вы приехали, чтобы притащить меня обратно за хвостик?
– Нет, – улыбнулся я. – На самом деле я хотел поговорить с твоим отцом.
– Ой, конечно. Проходите. Я покачал головой.
– Я хотел бы, чтобы он вышел сюда.
– О! Ну хорошо, я спрошу его.
Слегка сбитая с толку, она скрылась в доме и вскоре вернулась вместе со своим белокурым, сутулым, продубленным солнцем и ветрами, рассудительным родителем – словом, таким же, каким я увидел его здесь неделю назад.
– Входите, – сказал он, делая широкий гостеприимный жест.
– Пойдемте погуляем. Он пожал плечами.
– Если вам так хочется.
Он вышел из дома, а Люси, не знавшая, что и подумать, осталась стоять на пороге. Джексон окинул взглядом двух молодых людей, сидящих в моей машине, и спросил:
– Друзья?
– Шофер и телохранитель, – ответил я. – Кинокомпания настояла.
– О…
Мы пересекли двор и дошли до ворот высотой в пять перекладин, которые неделю назад подпирал глухой Уэллс-старший.
– Люси проделала хорошую работу, – произнес я. – Она рассказала вам?
– Ей нравится беседовать с Нэшем Рурком.
– Они подружились, – согласился я.
– Я велел ей быть осторожнее. Я улыбнулся.
– Вы хорошо научили ее. – И подумал: «Слишком хорошо». Потом спросил: – Она упоминала о фотографии?
Он посмотрел на меня так, словно не знал, что ему ответить: «да» или «нет», но наконец сказал:
– О какой фотографии?
– Об этой. – Я достал ее из кармана и протянул ему. Он коротко взглянул на лицевую сторону, потом на обратную и без выражения посмотрел мне в глаза.
– Люси говорит, что надпись на обратной стороне сделана вашей рукой, – заметил я, забирая из его рук снимок.
– Что из этого?
– Я не полицейский, – сказал я, – и не привез с собой орудия пыток.
Он засмеялся, но общая осторожность, проявлявшаяся в нем на прошлой неделе, перешла во вполне определенную подозрительность.
– На прошлой неделе, – напомнил я, – вы сказали мне, что никто не знает, почему умерла Соня.
– Это так. – Его синие глаза, как обычно, лучились невинностью.
Я покачал головой.
– Все, кто на этом фото, – произнес я, – знают, почему умерла Соня.
Он застыл в неподвижности, но потом выдавил улыбку и придал лицу насмешливое выражение.
– Соня есть на этом фото. Ваши слова – бессмыслица.
– Соня знала, – возразил я.
– Вы хотите сказать, что она убила себя? – Судя по его виду, он почти надеялся, что я именно так и думаю.
– На самом деле нет. Она не намеревалась умирать. Никто не намеревался убить ее. Она умерла случайно.
– Вы не знаете об этом абсолютно ничего.
Я знал об этом слишком много. Я не хотел причинять никому вреда и не хотел, чтобы меня убили, но смерть Пола Паннира нельзя было просто проигнорировать, и пока убийца гуляет на свободе, я вынужден буду носить дельта-гипс.
– Вы все выглядите на этой фотографии такими молодыми, – сказал я. – Золотая девочка, золотые мальчики, все улыбаются, у всех впереди светлая жизнь. Вы все тогда были детьми, как вы говорили мне. Вы все играли в жизнь, все было игрой. – Я назвал по именам легкомысленную «банду» на снимке. – Это вы и Соня и ваш младший брат Ридли. Это Пол Паннир, племянник кузнеца. Это Родди Висборо, сын сестры Сони, то есть Соня была его тетей. А это ваш жокей П. Фальмут, известный под кличкой Свин. – Я сделал паузу. – Вы были самым старшим – вам двадцать два или двадцать три года. Ридли, Полу, Родди и Свину было восемнадцать, девятнадцать или двадцать лет, когда умерла Соня, а ей был только двадцать один год.
Джексон Уэллс спросил без выражения:
– Откуда вы узнали?
– Из сообщений газет. И из простых расчетов. Это почти не имеет значения. А имеет значение только то, что все вы были еще юны… и вам, как многим людям в ваши годы, казалось, что юность вечна, что осторожность – это для стариков, а ответственность – глупое слово. Вы поехали в Йорк, а остальные затеяли игру.. И я думаю, что вся «банда», исключая вас, была там, когда Соня умерла.
– Нет, – резко сказал он. – «Банда» тут ни при чем. Вы имеете в виду, что затевалось насилие? Этого не было.
– Я знаю. Вскрытие показало, что в половые сношения перед смертью она не вступала. Все газеты указывали на это.
– И что же?
Я осторожно произнес:
– Я полагаю, что один из этих парней каким-то образом задушил ее, не намереваясь причинить ей вред, и все они были так испуганы, что попытались представить это самоубийством и повесили ее. А потом они просто… убежали.
– Нет, – одними губами вымолвил Джексон.
– Я думаю, – продолжал я, – что сначала вы действительно не знали, что произошло. Когда вы говорили с полицией, когда вас пытались заставить сознаться, вы спокойно отрицали все их обвинения, потому что были невиновны. Вы действительно не знали в тот момент, повесилась ли она сама или нет, хотя вы знали – и сказали, – что это было не в ее духе. Я полагаю, что некоторое время это все действительно оставалось для вас загадкой, но все же очевидно, что вы не были психически сломлены происшедшим. Ни один из газетных репортажей – а я уже прочел их немало – не сообщает об убитом горем молодом муже.
– Ну… я…
– К тому времени, – предположил я, – вы знали, что у нее были любовники. Не призрачные любовники. Настоящие. «Банда». Все по случаю. Шутка. Игра. Я полагаю, что она никогда не думала о любовном акте как о чем-то большем, нежели просто мимолетное удовольствие, вроде мороженого. Таких людей много, но газеты рассказывают не о них, а о страсти и ревности. Когда Соня умерла, ваша игра в женитьбу была уже позади. Вы говорили мне об этом. Вы могли испытать потрясение и сожаление из-за ее смерти, но вы были молоды и здоровы и наделены жизнерадостной натурой, и ваша скорбь была краткой.
– Вы не можете этого знать…
– Разве до сих пор я был не прав?
– Ну…
– Скажите мне, что случилось потом, – попросил я. – Если вы расскажете мне, я обещаю не вводить ничего из этого в фильм. Я поведаю зрителям выдуманную историю, далекую от реальной. Но лучше будет, если я узнаю правду, потому что, как я и раньше говорил вам, я могу открыть ваши самые горькие тайны просто случайно, по неведению. Поэтому расскажите мне… и вам не надо будет бояться того, что вы увидите на экране.
Джексон Уэллс оглядел свой увитый плющом дом, неприбранный двор, заросшую подъездную дорожку и, несомненно, подумал о своей чудесной жизни со второй женой, о своей гордости за Люси.
– Вы правы. – Он тяжело вздохнул. – Они все были там, и я много недель не мог ничего узнать.
Я просто стоял и ждал. Он сделал первый нелегкий шаг; он уже не остановится на этом пути.
– А потом все начало раскрываться, – наконец продолжил он. – Они поклялись друг другу не говорить никому ни слова. Никогда. Но это было слишком тяжело для них. Свин сбежал в Австралию, и теперь на моих клячах ездил только Дерек Карсингтон, но это уже не имело особого значения, владельцы разбегались от меня, как от чумы, а потом Ридли… – Он помолчал. – Ридли напился, что было не редкостью даже в те дни, и начал болтать. Ридли отвратителен мне, но Люси считает, что он смешной. Она не думала бы так, если бы он запустил лапы под ее юбку… но я велел ей всегда носить джинсы. Нелегко в наши дни быть девушкой, она так непохожа на Соню – та любила ходить в юбках до колена и почти всегда без лифчика, и с зеленым «ежиком» на голове. И почему, черт побери, я рассказываю вам все это?
Я подумал, что оплакивать Соню двадцать шесть лет спустя слишком поздно, но, может быть, никогда не поздно сделать это так.
– Она любила шутки, – сказал он. – Всегда была не прочь посмеяться.
– Да.
– Ридли рассказал мне, что они сделали. – Боль этого давнего разоблачения прорезалась в его беззаботном голосе. – Я едва не убил его. Я порол его. Бил его. Хлестал его жокейским кнутом. Всем, что попадалось мне под руку. Я избил его до потери сознания.
– Это было горе, – отозвался я.
– Гнев.
– Схожие чувства.
Джексон невидящими глазами смотрел в прошлое.
– Я пришел к Валентину, чтобы спросить его, что мне делать, – произнес он. – Валентин всем нам был как отец. Такого хорошего отца не было ни у кого из нас. Валентин любил Соню как дочь.
Я ничего не сказал. В любви Валентина к Соне не было ничего отцовского.
– Что сказал Валентин? – спросил я.
– Он уже знал! Пол рассказал ему. Пол сломался так же, как и Ридли. Пол рассказал своему дяде все. Валентин сказал, что все они могут жить с тем, что совершили, или пойти в полицию… и он не может выбрать за них.
– Валентин знал, что Родди Висборо был там?
– Я говорил ему, – прямо сказал Джексон. – Соня была тетей Родди. И какого бы рода сексуальную оргию они ни затевали – я имею в виду, конечно, что ничего подобного не было, забудьте, что я это сказал, – Родди не мог быть втянут в это. Они сказали, что это было невозможно. Она была его тетей!
– Вы все хорошо знали Валентина, – промолвил я.
– Да, конечно. Его старая кузница была неподалеку от моего двора, чуть дальше по дороге. Он всегда работал там с лошадьми, и мы заглядывали к нему, все мы. Как я сказал, он был нам вроде отца. Лучше, чем отец. Но все пошло прахом. Я ушел из тренеров, Пол оставил Ньюмаркет и уехал куда-то с отцом и матерью, а Родди занялся показательными скачками… Он хотел быть помощником тренера, но его не взяли на эту работу. А Свин, как я сказал, удрал за границу. А потом переехал и Валентин. В старой кузне прохудилась крыша, и не было возможности починить ее, поэтому он снес ее и продал землю под застройку. Я был там в тот день, когда он смотрел, как строители сгребают хлам, скопившийся за время работы кузницы, чтобы засыпать им старый колодец, находившийся на заднем дворе, потому что он мог представлять опасность для детей, и тогда я сказал, что ничего не будет так, как было прежде. И, конечно, я оказался прав.
– Но для вас все обернулось к лучшему.
– Да, это так. – Он не мог надолго согнать с лица улыбку. – Валентин стал Великим Старцем скачек, а Родди Висборо выиграл достаточно серебряных кубков на своих головоломных трюках. Ридли по-прежнему слоняется без дела, и я время от времени помогаю ему, а Пол женился… – Он умолк, не зная, что сказать дальше.
– А Пол убит, – прямо продолжил я. Джексон молчал.
– Вы знаете, кто убил его? – спросил я.
– Нет. – Он уставился на меня. – Вы знаете? Я не ответил открыто. Я сказал:
– Говорил ли кто-нибудь из них Валентину или вам, кто из них четверых задушил Соню?
– Это получилось случайно.
– У кого получилось?
– Она разрешила им положить руки на ее горло. Она смеялась, они все согласились с этим. Это был некий кайф, но не от наркотиков.
– От возбуждения, – сказал я. Его синие глаза расширились.
– Они все намеревались… за этим они и собрались… все они с ней… по очереди, и она хотела этого… Она держала пари, что они все не смогут этого, когда все грумы уедут на вторую утреннюю тренировку и через час должны будут вернуться обратно, и чтобы все они смотрели и подбадривали друг друга, в том стойле, которое для них было вместо постели… и все они были сумасшедшими, и она тоже… и Свин обхватил ладонями ее шею и поцеловал ее… и нажал… и она задохнулась… Он зашел слишком далеко… и ее лицо потемнело… ее кожа стала темной, и к тому времени, когда они осознали… они не смогли вернуть ее… – Голос его прервался, и немного погодя он выговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Скажем, снимок был сделан двадцать семь лет назад – тогда Джексону Уэллсу на нем около двадцати трех, а все остальные были еще моложе. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, но не более. Соня умерла в двадцать один год. Мне было четыре года, когда она умерла, я не слышал тогда о ней, и я вернулся сюда в тридцать лет и захотел узнать, почему она умерла, и сказал, что могу попытаться. И, сказав это, я запустил цепную реакцию, которая привела Доротею в больницу, Пола в могилу, а мне принесла нож в ребро… и все, что еще могло случиться. Я не знал, что в этой бутылке есть джинн, но если джинна выпустили наружу, его уже нельзя загнать обратно.
Мой водитель отыскал ферму «Бой-ива» и доставил меня к двери Джексона Уэллса. На звонок в дверь снова открыла Люси, и ее синие глаза расширились от изумления.
– Я сказала, – промолвила она, – что вы не рассердитесь, если я вернусь домой на денек, ведь так? Вы приехали, чтобы притащить меня обратно за хвостик?
– Нет, – улыбнулся я. – На самом деле я хотел поговорить с твоим отцом.
– Ой, конечно. Проходите. Я покачал головой.
– Я хотел бы, чтобы он вышел сюда.
– О! Ну хорошо, я спрошу его.
Слегка сбитая с толку, она скрылась в доме и вскоре вернулась вместе со своим белокурым, сутулым, продубленным солнцем и ветрами, рассудительным родителем – словом, таким же, каким я увидел его здесь неделю назад.
– Входите, – сказал он, делая широкий гостеприимный жест.
– Пойдемте погуляем. Он пожал плечами.
– Если вам так хочется.
Он вышел из дома, а Люси, не знавшая, что и подумать, осталась стоять на пороге. Джексон окинул взглядом двух молодых людей, сидящих в моей машине, и спросил:
– Друзья?
– Шофер и телохранитель, – ответил я. – Кинокомпания настояла.
– О…
Мы пересекли двор и дошли до ворот высотой в пять перекладин, которые неделю назад подпирал глухой Уэллс-старший.
– Люси проделала хорошую работу, – произнес я. – Она рассказала вам?
– Ей нравится беседовать с Нэшем Рурком.
– Они подружились, – согласился я.
– Я велел ей быть осторожнее. Я улыбнулся.
– Вы хорошо научили ее. – И подумал: «Слишком хорошо». Потом спросил: – Она упоминала о фотографии?
Он посмотрел на меня так, словно не знал, что ему ответить: «да» или «нет», но наконец сказал:
– О какой фотографии?
– Об этой. – Я достал ее из кармана и протянул ему. Он коротко взглянул на лицевую сторону, потом на обратную и без выражения посмотрел мне в глаза.
– Люси говорит, что надпись на обратной стороне сделана вашей рукой, – заметил я, забирая из его рук снимок.
– Что из этого?
– Я не полицейский, – сказал я, – и не привез с собой орудия пыток.
Он засмеялся, но общая осторожность, проявлявшаяся в нем на прошлой неделе, перешла во вполне определенную подозрительность.
– На прошлой неделе, – напомнил я, – вы сказали мне, что никто не знает, почему умерла Соня.
– Это так. – Его синие глаза, как обычно, лучились невинностью.
Я покачал головой.
– Все, кто на этом фото, – произнес я, – знают, почему умерла Соня.
Он застыл в неподвижности, но потом выдавил улыбку и придал лицу насмешливое выражение.
– Соня есть на этом фото. Ваши слова – бессмыслица.
– Соня знала, – возразил я.
– Вы хотите сказать, что она убила себя? – Судя по его виду, он почти надеялся, что я именно так и думаю.
– На самом деле нет. Она не намеревалась умирать. Никто не намеревался убить ее. Она умерла случайно.
– Вы не знаете об этом абсолютно ничего.
Я знал об этом слишком много. Я не хотел причинять никому вреда и не хотел, чтобы меня убили, но смерть Пола Паннира нельзя было просто проигнорировать, и пока убийца гуляет на свободе, я вынужден буду носить дельта-гипс.
– Вы все выглядите на этой фотографии такими молодыми, – сказал я. – Золотая девочка, золотые мальчики, все улыбаются, у всех впереди светлая жизнь. Вы все тогда были детьми, как вы говорили мне. Вы все играли в жизнь, все было игрой. – Я назвал по именам легкомысленную «банду» на снимке. – Это вы и Соня и ваш младший брат Ридли. Это Пол Паннир, племянник кузнеца. Это Родди Висборо, сын сестры Сони, то есть Соня была его тетей. А это ваш жокей П. Фальмут, известный под кличкой Свин. – Я сделал паузу. – Вы были самым старшим – вам двадцать два или двадцать три года. Ридли, Полу, Родди и Свину было восемнадцать, девятнадцать или двадцать лет, когда умерла Соня, а ей был только двадцать один год.
Джексон Уэллс спросил без выражения:
– Откуда вы узнали?
– Из сообщений газет. И из простых расчетов. Это почти не имеет значения. А имеет значение только то, что все вы были еще юны… и вам, как многим людям в ваши годы, казалось, что юность вечна, что осторожность – это для стариков, а ответственность – глупое слово. Вы поехали в Йорк, а остальные затеяли игру.. И я думаю, что вся «банда», исключая вас, была там, когда Соня умерла.
– Нет, – резко сказал он. – «Банда» тут ни при чем. Вы имеете в виду, что затевалось насилие? Этого не было.
– Я знаю. Вскрытие показало, что в половые сношения перед смертью она не вступала. Все газеты указывали на это.
– И что же?
Я осторожно произнес:
– Я полагаю, что один из этих парней каким-то образом задушил ее, не намереваясь причинить ей вред, и все они были так испуганы, что попытались представить это самоубийством и повесили ее. А потом они просто… убежали.
– Нет, – одними губами вымолвил Джексон.
– Я думаю, – продолжал я, – что сначала вы действительно не знали, что произошло. Когда вы говорили с полицией, когда вас пытались заставить сознаться, вы спокойно отрицали все их обвинения, потому что были невиновны. Вы действительно не знали в тот момент, повесилась ли она сама или нет, хотя вы знали – и сказали, – что это было не в ее духе. Я полагаю, что некоторое время это все действительно оставалось для вас загадкой, но все же очевидно, что вы не были психически сломлены происшедшим. Ни один из газетных репортажей – а я уже прочел их немало – не сообщает об убитом горем молодом муже.
– Ну… я…
– К тому времени, – предположил я, – вы знали, что у нее были любовники. Не призрачные любовники. Настоящие. «Банда». Все по случаю. Шутка. Игра. Я полагаю, что она никогда не думала о любовном акте как о чем-то большем, нежели просто мимолетное удовольствие, вроде мороженого. Таких людей много, но газеты рассказывают не о них, а о страсти и ревности. Когда Соня умерла, ваша игра в женитьбу была уже позади. Вы говорили мне об этом. Вы могли испытать потрясение и сожаление из-за ее смерти, но вы были молоды и здоровы и наделены жизнерадостной натурой, и ваша скорбь была краткой.
– Вы не можете этого знать…
– Разве до сих пор я был не прав?
– Ну…
– Скажите мне, что случилось потом, – попросил я. – Если вы расскажете мне, я обещаю не вводить ничего из этого в фильм. Я поведаю зрителям выдуманную историю, далекую от реальной. Но лучше будет, если я узнаю правду, потому что, как я и раньше говорил вам, я могу открыть ваши самые горькие тайны просто случайно, по неведению. Поэтому расскажите мне… и вам не надо будет бояться того, что вы увидите на экране.
Джексон Уэллс оглядел свой увитый плющом дом, неприбранный двор, заросшую подъездную дорожку и, несомненно, подумал о своей чудесной жизни со второй женой, о своей гордости за Люси.
– Вы правы. – Он тяжело вздохнул. – Они все были там, и я много недель не мог ничего узнать.
Я просто стоял и ждал. Он сделал первый нелегкий шаг; он уже не остановится на этом пути.
– А потом все начало раскрываться, – наконец продолжил он. – Они поклялись друг другу не говорить никому ни слова. Никогда. Но это было слишком тяжело для них. Свин сбежал в Австралию, и теперь на моих клячах ездил только Дерек Карсингтон, но это уже не имело особого значения, владельцы разбегались от меня, как от чумы, а потом Ридли… – Он помолчал. – Ридли напился, что было не редкостью даже в те дни, и начал болтать. Ридли отвратителен мне, но Люси считает, что он смешной. Она не думала бы так, если бы он запустил лапы под ее юбку… но я велел ей всегда носить джинсы. Нелегко в наши дни быть девушкой, она так непохожа на Соню – та любила ходить в юбках до колена и почти всегда без лифчика, и с зеленым «ежиком» на голове. И почему, черт побери, я рассказываю вам все это?
Я подумал, что оплакивать Соню двадцать шесть лет спустя слишком поздно, но, может быть, никогда не поздно сделать это так.
– Она любила шутки, – сказал он. – Всегда была не прочь посмеяться.
– Да.
– Ридли рассказал мне, что они сделали. – Боль этого давнего разоблачения прорезалась в его беззаботном голосе. – Я едва не убил его. Я порол его. Бил его. Хлестал его жокейским кнутом. Всем, что попадалось мне под руку. Я избил его до потери сознания.
– Это было горе, – отозвался я.
– Гнев.
– Схожие чувства.
Джексон невидящими глазами смотрел в прошлое.
– Я пришел к Валентину, чтобы спросить его, что мне делать, – произнес он. – Валентин всем нам был как отец. Такого хорошего отца не было ни у кого из нас. Валентин любил Соню как дочь.
Я ничего не сказал. В любви Валентина к Соне не было ничего отцовского.
– Что сказал Валентин? – спросил я.
– Он уже знал! Пол рассказал ему. Пол сломался так же, как и Ридли. Пол рассказал своему дяде все. Валентин сказал, что все они могут жить с тем, что совершили, или пойти в полицию… и он не может выбрать за них.
– Валентин знал, что Родди Висборо был там?
– Я говорил ему, – прямо сказал Джексон. – Соня была тетей Родди. И какого бы рода сексуальную оргию они ни затевали – я имею в виду, конечно, что ничего подобного не было, забудьте, что я это сказал, – Родди не мог быть втянут в это. Они сказали, что это было невозможно. Она была его тетей!
– Вы все хорошо знали Валентина, – промолвил я.
– Да, конечно. Его старая кузница была неподалеку от моего двора, чуть дальше по дороге. Он всегда работал там с лошадьми, и мы заглядывали к нему, все мы. Как я сказал, он был нам вроде отца. Лучше, чем отец. Но все пошло прахом. Я ушел из тренеров, Пол оставил Ньюмаркет и уехал куда-то с отцом и матерью, а Родди занялся показательными скачками… Он хотел быть помощником тренера, но его не взяли на эту работу. А Свин, как я сказал, удрал за границу. А потом переехал и Валентин. В старой кузне прохудилась крыша, и не было возможности починить ее, поэтому он снес ее и продал землю под застройку. Я был там в тот день, когда он смотрел, как строители сгребают хлам, скопившийся за время работы кузницы, чтобы засыпать им старый колодец, находившийся на заднем дворе, потому что он мог представлять опасность для детей, и тогда я сказал, что ничего не будет так, как было прежде. И, конечно, я оказался прав.
– Но для вас все обернулось к лучшему.
– Да, это так. – Он не мог надолго согнать с лица улыбку. – Валентин стал Великим Старцем скачек, а Родди Висборо выиграл достаточно серебряных кубков на своих головоломных трюках. Ридли по-прежнему слоняется без дела, и я время от времени помогаю ему, а Пол женился… – Он умолк, не зная, что сказать дальше.
– А Пол убит, – прямо продолжил я. Джексон молчал.
– Вы знаете, кто убил его? – спросил я.
– Нет. – Он уставился на меня. – Вы знаете? Я не ответил открыто. Я сказал:
– Говорил ли кто-нибудь из них Валентину или вам, кто из них четверых задушил Соню?
– Это получилось случайно.
– У кого получилось?
– Она разрешила им положить руки на ее горло. Она смеялась, они все согласились с этим. Это был некий кайф, но не от наркотиков.
– От возбуждения, – сказал я. Его синие глаза расширились.
– Они все намеревались… за этим они и собрались… все они с ней… по очереди, и она хотела этого… Она держала пари, что они все не смогут этого, когда все грумы уедут на вторую утреннюю тренировку и через час должны будут вернуться обратно, и чтобы все они смотрели и подбадривали друг друга, в том стойле, которое для них было вместо постели… и все они были сумасшедшими, и она тоже… и Свин обхватил ладонями ее шею и поцеловал ее… и нажал… и она задохнулась… Он зашел слишком далеко… и ее лицо потемнело… ее кожа стала темной, и к тому времени, когда они осознали… они не смогли вернуть ее… – Голос его прервался, и немного погодя он выговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47