«Я слышал, что это куча вздора», – сказал он.
«Разве?»
«Я знал Джекси Уэллса. Я часто подковывал его лошадей. Он никогда не убивал эту свою мышку-жену, у него кишка была тонка».
«В книге и не говорится, что он убил», – заверил я.
«Но я слышал, что не говорится там и обратное».
«Ну да, не говорится».
«Было нечестно писать об этом книгу. А ставить фильм – вообще пустая трата времени».
Я улыбнулся. Создатели фильмов часто и охотно искажают исторические факты. Фильмы, заведомо основанные на лжи, нередко представляются к «Оскару».
«На кого она была похожа?» – спросил я.
«Кто?»
«Жена Джексона Уэллса».
«На мышку, как я и сказал. Смешно, но я не могу отчетливо вспомнить ее. Она не была одной из тех тренерских жен, которые распоряжаются всей конюшней. Были такие в прежние дни, рот как помойная яма. А жена Джексона Уэллса… можно было и не заметить, что она существует. Я слышал, по книге она наполовину шлюха, бедная сучка».
«Она действительно повесилась?»
«Почем я знаю, – отозвался Валентин. – Я только подковывал лошадей. Суматоха быстро улеглась из-за отсутствия улик и свидетелей, но с Джексоном как с тренером было, конечно, покончено. Я имею в виду: послал бы ты своих лошадей к человеку, который, может быть, убил свою жену?»
«Нет».
«И все остальные тоже».
«В книге говорится, что у нее был любовник», – заметил я.
«Разве? – Валентин поразмыслил. – Сначала я слышал об этом, – произнес он. – Но, с другой стороны, если бы Доротея завела себе любовника прямо здесь, у меня под носом, меня это нисколько не озаботило бы. Удачи ей, если она решится на это».
«Ты старый грешник, Валентин».
«Никто не ангел», – парировал он.
Я смотрел на его опустевшее кресло и вспоминал отчаянный полушепот: «Я убил корнуэлльского парня…»
Быть может, «корнуэлльский парень» – это лошадь?
На дорожке снаружи послышались шаги, и звонок издал свое «динь-дон». Я остался сидеть, потому что не желал узурпировать столь желанный Полу статус главы дома, но дверь пошла открывать Доротея.
– Входите, Робби, – сказала она, и я услышал явное облегчение в ее голосе. – Как мило с вашей стороны, что вы пришли.
– Этот ваш сын!.. – Голос доктора выражал отвращение.
– Простите, простите! – успокаивающе произнесла Доротея.
– Не ваша вина.
Доротея впустила его и закрыла переднюю дверь, а я отворил дверь гостиной Валентина, чтобы поприветствовать доктора.
Робби Джилл небрежно пожал мою руку.
– Рад видеть, что вы не одна, – обратился он к Доротее. – Что с Валентином?
Мы все втроем тихо прошли в тускло освещенную комнату в непременном сопровождении Пола, который незамедлительно залил всю сцену ярким светом потолочной лампы. Я подумал, что во мне, должно быть, говорит режиссер, если я нахожу это резкое освещение неуместным. По крайней мере, Робби Джилл не выразил протеста, а уселся рядом с кроватью, чтобы клинически установить то, что было заметно любому глазу, – то, что Валентин, обитавший некогда в этой органической оболочке, покинул ее.
– В какое время он умер? – спросил Робби у Доротеи, и его ручка зависла над учетной карточкой.
– Я не могу сказать точно, – печально промолвила она.
– Около полуночи, – сказал я.
– Матушка спала, – вмешался Пол. – Она признает это. Она не знает, когда он умер.
Робби Джилл посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и без комментариев написал на карточке «01.00», показав ее мне и Доротее.
– Я присмотрю за оформлением бумаг для вас, – сказал он Доротее. – Но вам нужно обратиться в похоронное бюро.
– Оставьте это мне, – вновь влез Пол. – Я возьму все это на себя.
Никто не возразил. Принятие на себя важной части относительно мелких вопросов отлично соответствовало характеру Пола; я подумал, что он, возможно, будет столь занят ими, что забудет о книгах. Однако не будет вреда, если создать для Доротеи дополнительную линию защиты.
– Что, если я схожу через дорогу к вашей подруге Бетти, – предложил я, – и попрошу ее составить вам компанию?
– Хорошая идея, – одобрил Робби Джилл.
– В этом нет необходимости! – воспротивился Пол.
– Еще несколько рано, дорогой, – запротестовала было Доротея, посмотрев на часы, но тем не менее в глазах ее появилась надежда.
Я перешел через дорогу к дому ее подруги и разбудил мужа подруги, чье первоначальное раздражение перешло в примирительное пожатие плечами.
– Бедный старикан, – сказал он, очевидно, имея в виду Валентина. – Мы присмотрим за Доротеей.
– С ней ее сын Пол, – сообщил я ему.
– Бетти, – сказал он с нажимом, – придет очень быстро.
Я улыбнулся владельцу щетинистого подбородка, мятой пижамы и теплого халата. Пол, кажется, на любого приличного человека производит гнетущее впечатление.
Я подождал, пока Бетти не перешла через дорогу, такая же пухлая и милая, как Доротея, и пока не уехал Робби Джилл. За это время Пол успел полдюжины раз сказать, что в моем присутствии нет необходимости. Пока он где-то в другом конце дома надоедал доктору, Доротея виновато сообщила мне, что она заперла гостиную Валентина, просто на всякий случай, и спрятала ключ в розовой вазе в ее спальне.
Я с улыбкой поцеловал ее в щеку и поехал на работу, опаздывая на полчаса, но не собираясь оправдываться.
Репетиция и установка освещения заняли все утро. Всех бессловесных персонажей, членов Жокейского клуба, следовало усадить в кресла и прорепетировать с ними их реакцию на долгую яростную защиту Нэша Рурка.
– Здесь возмущение, – пояснял я, – потом недоверие, приподнять ладонь, уронить карандаш, смотреть сердито… Вы думаете, что этот человек виновен, что он лжет. Все отлично, прогоним это еще раз.
И опять, и опять, а Нэш стоял, повторяя свою речь, и перед каждой следующей фразой делая паузу, чтобы Монкрифф мог окончательно установить свое осветительно-съемочное оборудование. Сиббер во главе стола, как обычно, отпускал сальные шуточки и пренебрежительно отзывался о правительстве в нормальной занудной манере старого актера, который давно расстался с надеждой сыграть Гамлета. Сиббер – я называю большинство актерского состава по именам их персонажей, – так вот, Сиббер собирался выдать на-гора столько истины и страдания, что ему осталось бы только ссыпать в закрома хорошие отзывы.
Я же ожидал от него другого. Чего и добивался.
Мы сделали краткий перерыв на ленч. Нэш Рурк появился вовремя, чтобы загримироваться, и молча прошел на освещенную площадку, чтобы Монкрифф проверил, соответствует ли цветовая гамма в этом свете натуральной.
Из-за того что Нэш в одиночку репетировал предыдущим вечером, «члены Жокейского клуба» не были готовы к тому, что им предстояло увидеть, и мне отчасти хотелось запечатлеть их невольную реакцию. Я предложил снимать сцену без репетиции. Она должна была продолжаться от начала до конца, что бы не пошло иначе, чем было запланировано.
– Начинаем, – скомандовал я. – Без остановок. Идет?
Все кивнули, хотя тут и там было замечено сомнение. Не считая невоспроизводимых сцен, где занято пять сотен статистов, первый прогон редко можно увидеть на экране.
Устав от бесконечных экспериментов, Нэш наконец понял, чего я хочу, но понимание не гарантировало, что он сможет это совершить. Однако в этот день по каким-то своим мотивам он решил выложиться полностью и играл с такой напряженной силой, что рты вокруг стола открывались в настоящем недоверии. Монкрифф говорил потом, что у него волосы на голове встали дыбом, кроме тех, что прилипли от пота. Сиббер инстинктивно сполз и вжался в кресло, когда Нэш как грозовая туча навис над ним, и через секунду или две мертвого молчания, когда я сказал, почти не дыша: «Стоп, берем» – операторы и актеры зааплодировали.
Нэш на это только пожал плечами.
– Что ж, это сильно написано…
Он развернулся и пошел из внутреннего пространства стола-подковы туда, где стоял я.
– Ну? – сказал он.
Я был практически безгласен.
– Давайте, – потребовал Нэш. – Скажите это. Скажите: «Прогоним это снова».
Его глаза смеялись.
– Прогоним это снова, – произнес я.
Мы переставили и перенастроили камеры и повторили сцену еще два раза. Все три прошли чудесно, без накладок, и все три были приемлемы, но не только я считал, что первая сцена – это электрический ток без изоляции.
– Этот человек способен убить, – задумчиво сказал о Нэше Монкрифф.
– Он играл.
– Нет. – Монкрифф слегка вздрогнул. – Я хочу сказать – на самом деле.
ГЛАВА 4
Говард проведал, что сцена расследования – пока лучшая из всего фильма. Он услышал от десятка разных людей, что Нэш сказал: «Это сильно написано», но Говард знал, что по его сценарию Нэш не должен был кричать.
– Вы! – яростно зашипел он, уставившись на меня через маленький стол в баре отеля «Бедфорд Лодж» – слишком людном месте, чтобы как следует выразить эмоции, – вы изменили сценарий.
– Ну, не очень сильно, – примирительно ответил я. – Большинство слов в нем, безусловно, ваши.
– Но не чувства, – не успокоился он. – Вы умышленно извратили мои намерения. Вы велели Нэшу потерять контроль и угрожать Сибберу. Вы велели ему выглядеть убийцей, вы сделали это, иначе он не смог бы и подумать об этом, прочитав то, что написал я.
– Послушайте, Говард, – смиренно сказал я, – нам лучше раз и навсегда прийти к пониманию. Я не хочу ссориться с вами. Я хочу, чтобы мы работали вместе и сделали хороший фильм. Вы подписали контракт…
– То, что вы считаете хорошим фильмом, – перебил он, – и то, что я считаю фильмом по своей книге, – это совершенно разные вещи. Все, о чем заботитесь вы, – это то, сколько денег он принесет.
Для успокоения нервов я сделал большой глоток коньяка (к черту безалкогольную этику!) и решил объяснить несколько основных принципов киномира витающему в облаках идеалисту, сидящему напротив меня. Его аккуратные круглые очки поблескивали поверх серьезных карих глаз, а узкие губы были обиженно поджаты.
– Я – это имя, – настаивал он. – Мои читатели ожидают утонченности, сдержанности и психологической глубины. А вы предлагаете им секс и жестокость.
– Хотите еще водки с клюквенным соком?
– Нет.
– Говард, – сказал я, – разве вы не понимаете, на что согласились? О'Хара собрал воедино команду, ради которой фильм финансируется одной из семи ведущих киностудий. Как ни жаль, она не может вкладывать деньги в унылые, слюнявые ленты, которые можно крутить только в элитных киноклубах. Бизнес предназначен для того, чтобы получать прибыль. Такова изнанка, Говард.
– Это непристойно, – с осуждением произнес он.
Я продолжал:
– Шеф О'Хары договорился с компанией и пообещал, что сделает с нами такой фильм, на котором она, по крайней мере, не потеряет вложенные деньги. Ваш собственный мягкий взгляд на этот древний скандал, очевидно, чудесно сработал в контексте романа, и я пытаюсь многое из этого сохранить в фильме. Я сражаюсь на вашей стороне, что бы вы ни думали.
– Что, например, вы пытаетесь сохранить? – спросил он уязвленно.
– Вы полностью написали первую четверть полупризрачной истории о любовниках женщины, которая закончила жизнь в петле.
– Да.
– Ее грезы и сны идут на экран, – напомнил я ему. – Ее любовники – это жокеи, как вы их описали. Но кем были настоящие жокеи? Ездили ли они на лошадях, которых тренировал ее муж?
– Они существовали в ее сознании.
– Но почему она повесилась, Говард? Убил ли ее один из ее призрачных любовников? Сделала ли она это сама? Или ее муж?
Выдержав паузу, он ответил:
– Никто этого не знает.
– Я знаю, что никто не знает, – отозвался я. – Но концовка без какого-либо объяснения не заставит людей платить за просмотр фильма.
Он саркастически изрек:
– Опять изнанка.
– Я дам вам этих призрачных любовников, – сказал я. – А вы разрешите мне земное объяснение.
– Это нечестно.
Я уставился на него. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать – в мире существует мало честных вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47