— Что ты хочешь этим сказать?
— Внешне ты не производишь впечатление энергичного человека. Ты спокойный и действуешь плавно, словно хорошо отлаженная машина. Без лишних усилий. Без судорожных рывков. Без сбоев. А внутри что-то вроде генератора. Он постоянно рождает энергию. Я весь день от тебя заряжалась.
— Это тебе кажется, — рассмеялся я.
— Нет, нет, я говорю правду.
Я покачал головой. Во мне никаких генераторов не было. Я был самый обычный, не совсем удачливый человек, и то, что ей казалось хорошо функционирующей машиной, было лишь аккуратностью.
Габриэлла уже засыпала, когда я пришел к ней в номер. Я запер за собой дверь и забрался к ней в постель. Она сделала усилие, чтобы стряхнуть сон.
— Спи спокойно, — сказал я, легонько целуя ее. — Утро вечера мудренее.
Она довольно улыбнулась и свернулась калачиком в моих объятиях. Я лежал, баюкал ее, гладил ее теплое, мягкое тело. Голова Габриэллы покоилась у меня на груди, волосы лезли в рот, и меня вдруг охватило острое до боли желание защитить ее от всего плохого и разделить с ней все, что у меня было. Да, Генри Грей, с удивлением думал я, оказывается, ты всерьез двинулся неизведанными путями любви.
В воскресенье утром мы отправились бродить по Генуе — беседовали о пустяках, смотрели по сторонам, взирая на груды кожаных изделий в магазинах под сводами галерей. Днем мы самым невероятным образом попали на футбол: Габриэлла оказалась заядлой болельщицей.
В воскресенье вечером мы легли спать рано, потому что как сказала Габриэлла, нам придется вставать в шесть, чтобы ей не опоздать на работу. Но в ту ночь она так крепко прижималась ко мне, словно это было последнее наше свидание, а когда я поцеловал ее, щека Габриэллы оказалась мокрой от слез.
— Ну что ты плачешь? — сказал я, вытирая их пальцем. — Не надо.
— Я сама не знаю, в чем дело, — усмехнулась Габриэлла. — Наш мир — грустное место. Да и красота как динамит. Что-то внутри тебя взрывается. А наружу выходит слезами.
Я был безмерно тронут. Я не заслужил этих слез. Я стал пристыженно вытирать их и понял, почему люди говорят, что любовь причиняет боль, почему Купидона изображали с луком и стрелами. Любовь и впрямь пронзает сердца.
Лишь когда на следующий день мы сели в ранний поезд на Милан, Габриэлла впервые заговорила о деньгах. По ее смущению я понимал, что она боится меня обидеть.
— Я скоро верну тебе деньги за отель, — сказала она, пытаясь говорить спокойно, хотя это и стоило ей некоторых усилий. Когда мы спускались вниз, я сунул ей в руку банкноты. Она не хотела, чтобы я платил за нее при всех, а у самой Габриэллы таких денег не было.
— Ни в коем случае, — сказал я.
— Просто отель оказался куда дороже, чем я думала...
— В больших отелях на тебя обращают меньше внимания, — рассмеялся я.
— И все же...
— Нет.
— Но ты же не много зарабатываешь. Ты не можешь позволить платить за все — за отель, за поезд, за обеды...
— Я заработал деньги, когда выиграл скачку.
— И тебе этого хватило на все?
— Я выиграю еще одну скачку, и будет порядок.
— Джулио не нравится, что ты возишь лошадей, — сказала Габриэлла со вздохом. — Он говорит, что если бы ты был хорошим жокеем, то занимался бы этим все время.
— А что делает Джулио?
— Работает в налоговом управлении.
— А! — улыбнулся я. — Ну, может, ему станет легче, если он узнает, что мой отец оставил мне достаточно денег, чтобы я мог тебя навещать, — по крайней мере, когда я их получу.
— Я не буду ему этого говорить. Он судит людей по тому, сколько у них денег.
— Ты хочешь выйти за богатого человека?
— Но не для того, чтобы доставить удовольствие Джулио.
— А кому же? Себе?
— Пусть он будет не богатый, но и не бедный тоже. Я не хочу ломать голову, как купить детям башмаки.
Я погладил ее пальцы и сказал:
— Пожалуй, мне придется выучить итальянский.
— А что, английский — трудный язык? — блеснула она улыбкой. — Можешь попрактиковаться со мной. Если ты будешь меня часто навещать. Если не станешь откладывать деньги отца на черный день.
— Думаю, нам хватит, — сказал я, с улыбкой глядя в ее темные глаза. — По крайней мере, на башмаки детям.
* * *
На следующий день я отправился с лошадьми в Нью-Йорк, несмотря на неистовые протесты семьи. В доме по-прежнему жили мои родственники, в том числе три старших злоязычных сестры, и они не стеснялись открыто выражать свою точку зрения. Я выдерживал осаду во время ленча. Общее мнение сводилось к тому, что мое отсутствие на уик-энде — это плохо, но желание продолжать работу в фирме Ярдмана выглядит просто скандально. Мама была в истерике и в слезах, Алиса — в гневе.
— Обдумай свое поведение, — чуть не хором вещали они.
Я обдумал — и через три часа после возвращения из Милана отправился к Ярдману, а потом в Гатвик.
Мама снова затронула тему моей женитьбы на богатой наследнице. Я не стал сообщать ей, что, по сути дела, помолвлен с бедной итальянской девицей, которая работает в магазинчике сувениров в аэропорту Милана, занимается контрабандой противозачаточных таблеток и не говорит по-английски. Я решил, что сейчас это будет несколько неуместно.
Полет в общем-то прошел нормально. Мне помогали Тимми и Конкер, а также пара конюхов, сопровождавших четырех чистокровных лошадей из «Старой Англии».
Работа у нас шла споро. Но в Нью-Йорке мы задержались на тридцать шесть часов из-за неполадок в двигателе, и когда мы наконец приземлились в Гатвике и я позвонил Ярдману, он попросил меня подождать там новой партии маток, которая должна была прибыть днем.
— Куда на сей раз? — осведомился я.
— Снова в Нью-Йорк, — быстро ответил он. — Можете отпустить Тимми и Конкера. Я сам приеду с бумагами и привезу Билли и еще двоих вам в помощь.
— Мистер Ярдман, — сказал я. — Если Билли попытается устроить драку или каким-то образом попробует меня задеть, мои отношения с вашей фирмой заканчиваются по приземлении самолета в Нью-Йорке. Я не стану разгружать лошадей и снимаю с себя всякую ответственность за них.
Ответом мне было короткое удивленное молчание. Ярдман не мог позволить себе расстаться со мной в нынешних неопределенных обстоятельствах.
— Мой мальчик, — наконец отозвался он со вздохом, — я вовсе не хочу, чтобы у вас были осложнения. Я поговорю с Билли. Он порой не очень соображает, что делает. Я напомню ему, что его шуточки нравятся далеко не всем.
— Буду вам очень признателен, — отозвался я не без иронии, услышав, как он трактует поведение Билли.
Что бы там Ярдман ни сказал Билли, это сработало. Билли был угрюм, ни в чем не шел навстречу и при случае давал понять, как он ко мне относится, но впервые я закончил наш совместный полет без единого синяка или царапины.
В самолете я присел рядом с Альфом и стал расспрашивать его о последней командировке Саймона в Милан. Это было непросто, ибо бедняга был глух как пробка.
— Мистер Серл не сказал, куда он собирается? — кричал я.
— А?
После десяти выстрелов мне удалось пробить брешь, и Альф кивнул:
— Он летел в Милан с нами.
— Понятно, а куда он собирался потом?
— А?
— Куда потом собирался?
— Не знаю, он не вернулся.
— А он не говорил, куда собирается?
Молчание. Я снова прокричал вопрос.
— Нет. Мне не говорил. Может, Билли знает. Он с ним о чем-то переговаривался, понимаете?
Я понимал. В первую очередь я понимал, что нет смысла больше расспрашивать Альфа. Билли тоже можно было не беспокоить. Если он что-то и знал про Саймона, то наверняка уже рассказал Ярдману. Если, конечно, Саймон не попросил его держать язык за зубами. Но Саймон, кажется, недолюбливал Билли и вряд ли доверил бы ему свою тайну.
— Куда отправился мистер Серл, когда самолет приземлился?
Я совершенно охрип, когда Альф наконец ответил:
— Он был с Билли и остальными. Я пошел вперед выпить пива. Билли сказал, что они подойдут. Но так и не подошли.
— Никто не подошел?
Кроме Билли и Саймона, в Милан летели еще двое конюхов с конезавода.
Наконец Альф покачал головой:
— Нет, я выпил пиво и вернулся к самолету. Там уже никого не было. И я тогда сел перекусить.
Я оставил расспросы, потому что мои голосовые связки могли вот-вот сорваться.
На обратном пути у нас появился помощник в лице очень бледного и очень толстого типа, который не знал, что делать с руками, и все время потирал их о галифе для верховой езды, словно надеясь отыскать в них карманы. Формально он сопровождал лошадь-двухлетку, но я сделал вывод, что, скорее всего, это какой-то родственник тренера или владельца, который просто таким образом экономит на билете. Я не стал выяснять, кто он такой на самом деле, потому что поездка выдалась трудной и обратную дорогу я в основном проспал. Альфу даже пришлось расталкивать меня, когда мы подлетели к Гатвику. Зевая, я взялся за разгрузку. Было уже воскресное утро, и, чувствуя необычайную усталость, я поехал прямо домой, мечтая завалиться в кровать.
Дома меня ждало письмо от Габриэллы. Я стал подниматься к себе, читая его на ходу.
Она писала, что расспросила всех таксистов и водителей автобусов в аэропорту, не случилось ли им везти высокого полного толстяка, у которого не было вещей и который не знал ни слова по-итальянски. Никто не мог припомнить ничего подобного. Кроме того, она навела справки во всех агентствах по найму машин с отделениями в аэропорту Мальпенса, но и они не имели дела с Саймоном. Она проверила списки пассажиров всех авиалиний в день, когда Саймон прибыл в Милан, и за несколько последующих дней, но он нигде не значился. Я лежал в горячей ванне и думал, надо ли мне продолжать его искать. Если призвать на помощь профессионалов, даже частных детективов, то они начнут раскапывать причины его исчезновения в Англии и скоро их отыщут. Ордер на арест Саймона вовсе не входил в мои планы. Это послужит для него лишней причиной оставаться в бегах. Возможно, он и не хотел, чтобы его могли отыскать, — иначе он бы не исчез так внезапно и уже давно дал бы о себе знать. А вдруг с ним что-то случилось? Хотя я не мог взять в толк, что именно. Собственно, я вообще не подумал бы об этом, если бы не исчезновения Питерса и Балларда.
У Саймона были партнеры в его афере. Его двоюродный брат и человек во Франции. Возможно, следует спросить у них, не давал ли о себе знать Саймон. Но это невозможно, размышлял я, ведь мне неизвестны их имена. У Саймона была старая тетка где-то здесь, в Англии, но я и фамилии ее не знал. Все это оказалось для меня слишком сложным — я уже засыпал в ванне.
На следующий день в девять тридцать я появился в конторе на причале. Я пришел забрать свое жалованье за прошлую неделю и посмотреть расписание на следующую. Ярдман сдержал обещание. В дни скачек в Челтенхеме командировок не было. Сегодняшняя доставка шести цирковых лошадей в Испанию была помечена большим знаком вопроса. К счастью, поездка в Милан, запланированная на пятницу, — надо было везти маток — никаких вопросительных знаков не имела.
Когда я зашел к Ярдману, тот сообщил, что доставка цирковых лошадей откладывается на следующую неделю, поскольку дрессировщик обнаружил, что по гороскопу эта неделя у него неблагоприятна для путешествий. Ярдман не скрывал своего отвращения к астрологии, которая только мешает работе.
— Значит, в пятницу Милан, — сказал он, вертя в руке карандаш. — Я и сам бы слетал, если бы удалось вырваться. Очень не вовремя Серл нас оставил. Я дал объявление о вакансии. Не знаю... В общем, если получится, я обязательно слетаю в Милан пообщаться с нашими контрагентами. Такие поездки только идут на пользу делу. Я всегда посещаю страны, в которые мы экспортируем товар. Хотя бы раз в год.
Я кивнул. Конечно, делу от этого только польза.
— Вы не спросите у наших контрагентов, не видели ли они Саймона после того, как он доставил в Милан лошадей?
Ярдмана это удивило, кожа натянулась на его худом лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35