Мы пировали, сидя за столом в каюте, а дождь хлестал по иллюминаторам и крыше, и ветер, становившийся все свежее, плескал морскую воду в борта. За кофе, поскольку Джик настаивал, я рассказал им, зачем я прилетел сюда.
Они молча выслушали меня. Потом Джик, чьи взгляды не изменились со студенческих времен, пробормотал что-то неразборчивое о «сволочах», а Сара была откровенно обеспокоена.
— Не волнуйся, — сказал я ей. — Теперь, узнав о том, что Джик женился, я не собираюсь просить его о помощи.
— Я помогу! Помогу! — зажегся Джик.
— Нет, — помотал я головой. Помолчав, Сара спросила:
— С чего ты планируешь начать, Тодд?
— Попробую установить происхождение обеих картин Маннинга.
— А потом?
— Хорошо бы найти их бывших владельцев.
— Мне кажется, что это необязательно, — протянула она.
— Мельбурн? — проговорил вдруг Джик. — Ты сказал, что одна картина куплена в Мельбурне? Конечно, мы поможем. Сразу же отправимся туда. Лучше и быть не может. Ты знаешь, что будет в следующий вторник?
— Конечно нет, — ответил я. — А что?
— Во вторник разыгрывается Мельбурнский кубок. — В его голосе чувствовалось торжество.
— Лучше бы ты не приезжал, — хмуро взглянула на меня Сара, сидевшая напротив.
Глава 6
Той ночью я спал в переоборудованном эллинге, который считался постоянным местом проживания Джика. Кроме уголка, отгороженного для коек, новой ванной и примитивной кухни, все остальное пространство эллинга использовалось как студия.
Посреди стоял старый массивный мольберт, а по обеим сторонам от него — столики с разложенными на них красками, кистями и банками с маслом, скипидаром и растворителем.
Ни одной начатой работы, все закрыто и прибрано. Как и когда-то в Англии, мат перед мольбертом пестрел пятнами краски. Джик имел привычку, меняя цвет, вытирать о мат недостаточно чисто промытые кисти. Тюбики с краской тоже были характерно примяты посредине, потому что от нетерпения он никогда не выдавливал краску по правилам, с конца тюбика. Палитра была ему не нужна, потому что он преимущественно накладывал краску прямо из тюбика и достигал своих эффектов, нанося слои один поверх другого. Под столом стояла коробка с тряпками, которыми можно было вытереть все, что использовалось для нанесения краски на полотно: не только кисти, но и пальцы, ладони, ногти — все что угодно. Я мысленно усмехнулся. Мастерскую Джика было так же легко опознать, как и его картины.
Вдоль стены на двухъярусном стеллаже стояли ряды картин, которые я вытаскивал по одной. Сильные и резкие цвета, так и бьющие в глаза. Все то же тревожное видение, чувство обреченности. Распад и страдание, унылые пейзажи, увядшие цветы, умирающие рыбы — и обо всем нужно догадываться, ничего явного, определенного.
Джик не любил продавать свои картины, а если и расставался с ними, то очень неохотно, что, на мой взгляд, было правильным, потому что от их присутствия в комнате нормальному человеку становилось не по себе. Безусловно, его полотнам нельзя было отказать в силе эмоционального воздействия. Каждый, кто видел его работы, запоминал их надолго, они пробуждали мысли и даже, может быть, меняли мировосприятие. И в этом смысле он был выдающимся художником, каким я не стану никогда. Но легко завоеванное признание общества он воспринял бы как личное творческое поражение.
Утром, когда я спустился в кеч, Сара была там одна.
— Джик пошел за молоком и газетами, — сказала она. — Сейчас я приготовлю завтрак.
— Я пришел попрощаться.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Это уже не имеет значения.
— Все поправится, когда я уеду.
— Обратно в Англию?
Я покачал головой.
— Так я и думала, что нет. — Тень усмешки мелькнула в ее глазах. — Джик сказал вечером, что он не знает другого такого человека, способного с достаточной точностью определить координаты судна ночью, после четырехчасовой борьбы со штормом, имея пробоину в корпусе и помпу, которая вышла из строя, для того чтобы подать сигнал «у меня авария» по любительскому передатчику.
— Но он сам залатал пробоину и исправил помпу. А на рассвете мы ликвидировали наш радиосигнал.
— Вы оба были дураками.
— Лучше сидеть дома?
— Мужчины, — она отвернулась, — не знают покоя, пока не рискнут своей жизнью.
Отчасти она была права. Ощущение опасности, особенно если она позади, действовало как допинг. Страх делал человека слабым и отбивал охоту снова взяться за настоящее дело.
— Женщины тоже бывают такими.
— Но я не такая.
— Я не возьму Джика с собой.
Сара все еще стояла спиной ко мне.
— Он погибнет из-за тебя, — сказала она.
Маленькая пригородная галерея, где Мейзи приобрела свою картину, не сулила никакой опасности. Сквозь витрину можно было разглядеть пустые залы, а табличка за стеклянными дверями сообщала: «Закрыто».
В лавочках по обе стороны галереи только пожимали плечами:
— Она работала всего два месяца. Похоже, что большого оборота у них не получилось, и они решили закрыться.
— Может быть, кто-то знает, — интересовался я, — кто именно снимал помещение?
Нет, они не знали.
— Конец расследования, — изрек Джик.
— Нет, рано, — возразил я. — Попробуем расспросить местных посредников.
Мы разделились и зря потратили два часа. Все фирмы, занимающиеся продажей недвижимости, ответили, что такой галереи в их реестре не числится. Мы снова встретились у двери галереи, не добыв никакой информации.
— Куда теперь? — спросила Сара.
— Где городская галерея?
— В Домайне, — кратко ответил Джик.
Этот район был парком в центральной части города. Художественная галерея имела снаружи соответствующий фасад с шестью колоннами и Маннинга — внутри.
Но, увы, никто не подошел к нам, чтобы поболтать и посоветовать дешево купить Маннинга в какой-нибудь маленькой галерее.
Мы постояли немного, пока я любовался поразительным мастерством, с которым пара серых пони была помещена в полосах предштормового света перед притемненным табуном, и Джик нехотя признал, что художник все-таки разбирался в том, как надлежит пользоваться красками.
Больше ничего не случилось. Мы поехали назад, и ленч немного развеял нас.
— Что теперь? — спросил Джик.
— Я немного поработаю с телефоном, если таковой имеется в твоем ангаре.
На разговоры ушло все послеобеденное время. Я вооружился телефонным справочником и по алфавиту обзванивал все фирмы по найму помещений, и в конце концов зацепился за ниточку. Указанное помещение, ответили в конторе «Холоуэй энд сан», снималось на короткий срок галереей изобразительных искусств.
— На какой именно срок?
— На три месяца, с первого сентября.
Нет, они не знают, что помещение уже свободно. Фирма не может сдать его до первого декабря, так как уплачено вперед. Нет, они не могут пересмотреть это соглашение.
Я представился как посредник, у которого есть клиент на освободившееся помещение. Контора назвала мне какого-то мистера Джона Грея и дала вместо адреса номер почтового ящика. Я рассыпался в благодарностях. Мистер Грей, сказали они, немного оттаяв, снимал галерею для небольшой частной выставки, и потому они не удивляются, что помещение уже пустует.
Как мне узнать мистера Грея при встрече? Им трудно объяснить. Все переговоры велись по телефону или в письменной форме. Если моему клиенту помещение понадобится еще до первого декабря, то лучше всего написать мистеру Грею.
«Спасибо и на том», — подумал я.
Хуже, во всяком случае, не будет.
Я нашел подходящий лист бумаги и черными чернилами в самых изысканных выражениях написал мистеру Грею, что его фамилию и номер почтового ящика мне сообщили в фирме «Холоуэй энд сан», и попросил перепродать мне право на последние две недели ноября из трехмесячного срока, чтобы я мог организовать выставку акварелей своего клиента. Назовите свою цену, писал я, в пределах разумного. И подписался: «Искренне ваш Перегрин Смит».
Я спустился в кеч и спросил Джика и Сару, не имеют ли они ничего против того, чтобы я указал номер их почтового ящика как свой обратный адрес.
— Он просто не ответит, — заявила Сара, прочитав письмо, — если он и вправду преступник. Я бы на его месте не отвечала…
— Первый закон рыболова, — вступился за меня Джик, — приманить рыбу.
— На такую приманку не клюнет даже пиранья, умирающая с голоду.
Все-таки Сара нехотя дала согласие, и я послал письмо. Никто из нас не надеялся, что это что-то даст.
Зато звонки Джика по телефону оказались несомненно успешнее. В Мельбурне, в дни, предшествующие самым знаменитым скачкам года, отели всегда забиты. Но он решил воспользоваться отказами от брони, сделанными в самую последнюю минуту.
— Что и говорить, посчастливилось, — удовлетворенно констатировал он.
— Где?
— В «Хилтоне», — ответил он.
Я долго колебался, побаиваясь больших расходов, но в конце концов мы все отправились в Мельбурн. В колледже Джик жил на небольшой доход от семейной компании. Оказалось, источник хлеба насущного не исчерпался до сих пор. Судно, эллинг, спортивный автомобиль и жена — денежки на все шли не от живописи.
Утром следующего дня мы вылетели на юг, в Мельбурн. Даже затылком я ощущал неодобрение Сары, но остаться в Сиднее она отказалась. Природную склонность Джика к рискованным приключениям теперь связывала любовь, и перед лицом опасности он будет предусмотрительным. Хотя вряд ли нам что-то грозит. След в Сиднее — дело дохлое. В Мельбурне тоже может найтись частная галерея, которая уже закрылась. И что в таком случае делать? Перспектива весьма неопределенная, а тут еще мрачные горы, над которыми мы пролетаем…
Если бы мне удалось привезти домой доказательства, свидетельствовавшие, что нити ограбления дома Дональда ведут в Австралию, то полиция оставила бы его в покое, он ожил бы, а Регина была бы наконец похоронена.
Если бы…
И у меня совсем мало времени, потому что может оказаться поздно. Дональд долго не выдержит.
В Мельбурне было холодно и дул сильный ветер. Мы зарегистрировались в «Хилтоне» и с удовольствием нырнули в его плюшевые недра. Душу ласкали прямо с порога ярко-красные, пурпурные и голубые цвета, бархатная обивка, медь, позолота и хрусталь. Персонал отеля улыбался. Лифты работали. То, что я сам понес свой чемодан, вызвало легкий шок. Все это никак нельзя было сравнить с голыми стенами, в каких я жил в Англии.
Я распаковал свои вещи, то есть повесил в шкаф единственный костюм, немного помявшийся в сумке, и снова взялся за телефон.
Фантастика. В мельбурнской конторе «Монга Вайнъярдз Пропрайе-тари» меня бодро уведомили, что с мистером Дональдом Стюартом из Англии дело вел сам управляющий мистер Хадсон Тейлор, пребывающий сейчас в своем офисе, расположенном в его имении — на виноградных плантациях. Дать его телефон?
— Буду очень признателен.
— Пустое! — ответили из конторы, и я понял, что так звучит австралийское сокращение от нашего «не стоит благодарности».
Я достал карту Австралии, купленную по дороге из Англии. Мельбурн, столица штата Виктория, находился в юго-восточном углу. Аделаида, столица Южной Австралии, располагалась приблизительно в 450 милях на северо-запад… Поправка! В 730 километрах — австралийцы уже перешли на метрическую систему единиц, и это путало мои расчеты.
Хадсона Тейлора не оказалось там. Снова бодрый голос уведомил меня, что он поехал в Мельбурн на скачки. Его лошадь принимает участие в розыгрыше кубка. Интонации бодрого голоса свидетельствовали о том, что к такому сообщению следует относиться с уважением.
— А могу ли я позвонить ему?
— Конечно. Он остановится у друзей. Запишите телефон и позвоните ему после девяти вечера.
Переведя дух, я спустился на два этажа и увидел, что Джик и Сара с радостным визгом скачут по номеру.
— Мы достали билеты на завтра и на вторник на скачки! — объявил Джик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30