«Наш мистер Робинсон», то есть Гарри, энергично кивнул головой.
— Он… мистер Грин… ясно заявил, что он ваш представитель, — настаивала Мейзи.
— Ладно. Как он выглядел?
— Льстивый, — не колеблясь, сказала она. — Не такой молодой, как Чарльз, — широким жестом она показала на меня, — и не такой старый, как вы. — Она передернула плечами. — Он был очень похож на страхового агента, вот.
Легланд мужественно проглотил намек.
— Рост около пяти футов и десяти дюймов, загорелый, серые глаза, широковатый нос, темные вислые усы, темно-каштановые прямые волосы, зачесанные назад, у лба залысины, зеленоватая шляпа из гладкого фетра, сорочка, галстук, желтовато-коричневый дождевик, золотой перстень на мизинце правой руки, — сказал я скромно.
Он возник в моем воображении так же отчетливо, как если бы был здесь, на пожарище, и снова снимал шляпу, величая Мейзи «мадам».
— Ого! — только и сказал Легланд.
— Глаз художника, дорогой! — восторженно воскликнула Мейзи. — В жизни я не встречала ничего подобного!
Инспектор заверил нас, что в их отделе такого нет и не было, и Гарри согласился с ним.
— Ладно, — рассердилась Мейзи. — Я догадываюсь, что вы ищете следы поджога, но кому в здравом уме могла прийти в голову мысль спалить дотла свое любимое жилище, а заодно и все ценности, находящиеся в нем? Этого я не могу понять.
Конечно, Мейзи, многоопытная Мейзи на самом деле не была так наивна. Я уловил быстрый взгляд, который она бросила на меня, и понял его. Легланд ничего не заметил и лишь разводил руками, избегая объяснений. А я с трудом удерживался от улыбки.
— Как вы представляете себе картину? — обратился я к ней. — Солнечный день? Пасмурно или ненастье?
Она посмотрела на чистое небо:
— Немного драматизируйте, дорогой!
После обеда страховые агенты шаг за шагом обследовали пожарище, а я старался внести в свою картину немного готической романтики. Ровно в пять я закончил работу.
— На отдых? — саркастически спросил Легланд, наблюдая, как я укладываю чемодан.
— К вечеру в естественном освещении преобладают желтые цвета.
— Вы будете здесь завтра?
Я кивнул и в свою очередь спросил:
— А вы?
— Вполне возможно.
Я добрался на автобусе до «Бич-отеля», вымыл кисти, поразмыслил немного и около семи встретился с Мейзи внизу в баре.
— Ну что, дорогой, — спросила она, как только первая порция джина с тоником теплом разлилась по ее телу, — они нашли что-нибудь?
— Насколько я видел — ничего.
— Хорошо, дорогой.
— Не совсем, Мейзи.
— Почему?
— А что именно из ваших ценностей сгорело? Перечислите поподробнее.
— У меня с ними связано столько воспоминаний! Как мы с Арчи их покупали, а после его смерти как я этим занималась уже одна. Так вот: там была коллекция старинных копий, раньше они принадлежали старому лорду Стеккерсу — в свое время я присматривала за его племянницей; целая стена очаровательных бабочек, на которых приходили смотреть профессора; кованая дверь между холлом и гостиной из дома старой леди Тит, шесть котелков из какого-то ирландского замка, две вазы с вензелями Анжелики Кауфман на крышках, которые когда-то принадлежали кузену Мата Хари — в самом деле, дорогой! — и медный каминный экран с выпуклым серебряным орнаментом, ужасно неудобный для чистки, и мраморный стол из Греции, и серебряный чайник, которым пользовалась королева Виктория… Да что там говорить, все это только малая толика!
— Скажите, Мейзи, страховая компания имеет полный список ваших вещей?
— Да. А почему вас это интересует?
— Потому, — сказал я с сожалением, — что, как мне кажется, в доме уже не было многих вещей, когда он горел.
— Что? — искренне поразилась она. — А куда же они подевались?
— Из того немногого, что сказал мистер Легланд, я понял, что они ищут остатки сгоревших вещей, но я сомневаюсь, нашли ли они хоть что-то.
Внутренняя борьба между недоверием и яростью вынудила Мейзи выпить сразу два двойных джина. Недоверие в конце концов победило.
— Вы что-то неправильно поняли, дорогой.
— Возможно.
— Вы еще молоды и неопытны, дорогой.
— Пусть будет так.
— Разумеется, все было на месте, когда я на прошлой неделе, в пятницу, поехала к Бетти, с которой давно не виделась. Просто смешно, если вдуматься: сидишь вечно дома, оберегаешь его от пожара и грабежа. Но я все-таки совершила путешествие в Австралию, и все обошлось, а здесь…
Она замолчала, чтобы перевести дух. «Случайное совпадение!» — подумал я.
— Просто чудо, дорогой, что я прихватила с собой к Бетти большую часть своих драгоценностей, потому что раньше я никогда так не делала. Арчи обычно говорил, что так безопаснее, он всегда был заботливым, милым и предусмотрительным…
— Значит, Австралия? — переспросил я.
— Да, дорогой. А что здесь такого? Я поехала туда проведать сестру Арчи, она живет там Бог знает сколько и почувствовала себя одиноко после того, как овдовела, бедняжка. Мне было очень интересно поехать, потому что я, собственно, никогда не виделась с ней, мы лишь обменивались открытками, и я прожила у нее полтора месяца. Она хотела, чтобы я у нее осталась, а мы так ладили, как огонь с керосином… О дорогой, просто к слову пришелся огонь. Я ей и говорю, что хочу вернуться в свой домик над морем и все обмозговать… Конечно, в ту поездку я тоже прихватила с собой драгоценности, дорогой…
— Может, вы и Маннинга купили, когда были там? — спросил я неожиданно даже для самого себя.
Не знаю, почему я так сказал. Может, потому, что вспомнил о Дональде, который тоже ездил в Австралию. Но я был совершенно не готов к ее реакции. Ее словно громом поразило. Раньше она была недоверчива и сердита, а теперь — недоверчива и испуганна. Она одним глотком прикончила свой джин, соскользнула с табурета и прикрыла рот дрожащими пальцами с красными ногтями.
— Неужели это так? — спросил я взволнованно.
— Откуда вы знаете?
— Я ничего не знаю.
— Вы не с таможни?
— Конечно нет.
— Ой, дорогой, дорогой… — Она дрожала и была в отчаянии так же, как и Дональд.
Взяв ее за руку, я подвел к креслу.
— Садитесь, — сказал я ободряюще, — и рассказывайте. Все по порядку.
Пришлось принести еще один двойной джин. Через десять минут она пришла в себя.
— Так вот, дорогой, я не искусствовед, как вы, возможно, догадываетесь, но там была картина сэра Альфреда Маннинга… подпись, документы и все как полагается, да и недорого, и я подумала, как был бы доволен Арчи, если бы у нас висел настоящий Маннинг. Мы оба очень любили скачки, а еще сестра Арчи подбила меня, и я, как вы могли бы выразиться, воодушевилась и купила ее… — Она замолчала.
— Дальше, — сказал я.
— Я полагаю, дорогой, что вы уже и сами обо всем догадались из того, что я вам рассказала.
— Вы привезли ее в Англию, не указав в таможенной декларации?
— Да, дорогой… — Она вздохнула. — Конечно, вышло все по-дурацки, но я даже не подумала про таможню, когда покупала картину, и даже когда вернулась домой. Только через неделю сестра Арчи спросила, не собираюсь ли я записать картину в декларацию, а меня просто в ярость приводит требование выплачивать таможенную пошлину… Во всяком случае, я подумала, что мне следует разузнать о размерах пошлины, и выяснила, что пошлины в полном понимании не существует на картины, купленные в комиссионном магазине и вывозимые из Австралии… Хотите, верьте, хотите, нет, но они сказали, что мне придется заплатить налог на добавленную стоимость — это такой налог, который взимается с каждой покупки, вы знаете. То есть мне пришлось бы, дорогой, выплатить восемь процентов от суммы, которую я заплатила в магазине. Вы только представьте себе! Я просто была вне себя, дорогой! Сестра Арчи пожалела, что я не оставила картину у нее, потому что если я решусь переехать в Австралию, а она уговаривала меня переехать, выйдет, что я ни за что заплатила пошлину. Но я не была уверена, что вернусь, и, что бы там ни было, хотела видеть Маннинга на стене нашего дома, чтобы сделать приятное Арчи… Так вот, дорогой, картина была аккуратненько упакована в бумагу, я спрятала ее в ночной рубашке, и мне удалось протащить ее через таможню. Ну, и меня… никто не остановил.
— Сколько вы должны были заплатить?
— Ну, дорогой, если быть точной, то где-то чуть больше семисот фунтов. Я понимаю, деньги не Бог весть какие, но смириться с этим я просто не могла.
Я прикинул в уме.
— Значит, картина стоила девять тысяч?
— Ну да, дорогой. Ровно девять… Я не прогадала? Вернувшись, я спрашивала у знающих людей, и они сказали, что картины Маннинга стоят по пятнадцать тысяч…
— Примерно так, — подтвердил я, — хотя некоторые можно купить за полторы тысячи, а то и дешевле.
— Во всяком случае, дорогой, подумав о страховке, я спохватилась: что делать, если страховые агенты потребуют, скажем, квитанцию… Может, оно так и было бы, но я ничего не стала предпринимать, потому что если бы я решила переезжать в Австралию, то могла бы просто взять картину с собой. И никому не причинила бы ущерба…
— Складно, — согласился я.
— А теперь все сгорело, вы вправе думать, что так мне и надо, потому что девять тысяч улетели с дымом, и я из них не увижу даже одного пенни.
Она допила джин, и я заказал еще.
— Я понимаю, что дело не мое, но как у вас в Австралии под рукой оказалось девять тысяч? Есть же закон, по которому нельзя вывозить столько наличных.
Она самодовольно хихикнула:
— Не очень-то вы знаете жизнь. Не бойтесь, все было блеск! Я лишь заглянула с сестрой Арчи к ювелиру и продала ему брошку — такая гадкая лягушка, дорогой, с большим алмазом посредине лба, что-то из шекспировских сюжетов, хотя я и не уверена, во всяком случае, я ее никогда не носила, такая она была уродина, но я, конечно, прихватила ее с собой, потому что она того стоила, и я продала ее за девять с половиной тысяч австралийских долларов, одним словом, проблем не было…
Мейзи сочла, что я должен с ней поесть, и мы приступили к обеду. Аппетит у нее был отменный, но настроение грустное.
— Вы никому не скажете про картину?
— Конечно нет.
— Я могу попасть в передрягу, дорогой.
— Понимаю.
— Самое меньшее — штраф, — продолжала она. — На мне постараются отыграться, хотя речь пойдет лишь о маленькой контрабанде…
— Никто не догадается, если вы сами будете молчать. — И вдруг меня осенило: — Вы кому-нибудь уже говорили, что купили картину?
— Нет, дорогой, поскольку я думала, что лучше делать вид, будто картина у меня не первый год, и я даже не повесила ее на стену, потому что одно колечко болталось, и я боялась, что она может упасть, но я так и не смогла решить, кого бы попросить закрепить ее… — Она замолчала, смакуя креветки. — Вы, наверное, думаете, какая я глупая, но мне кажется, я просто боялась, хоть и не чувствовала себя виноватой. Я до сих пор не понимаю, почему мы должны платить этот чертов налог. Вот потому взяла и спрятала картину.
— Спрятали? Завернутой?
— Конечно, дорогой, я ее завернула. Разумеется, я открыла ее, когда вернулась домой, вот тогда-то и увидела, что колечко оторвалось вместе с веревкой. Поэтому я завернула ее снова и сказала себе: пусть пока так полежит.
— И где же вы ее спрятали?
— Не очень далеко, дорогой, — рассмеялась она. — Я засунула ее за радиатор в комнате, и не смотрите так испуганно, центральное отопление не работало.
Весь следующий день я рисовал дом. Никто так и не пришел. В паузах между сеансами я по собственной инициативе искал сокровища Мейзи. Я нашел много обгоревших предметов, в которых можно было распознать остатки металлических кроватей, кухонных машин и радиаторов отопления — все скрученное и погнутое не только от огня, но и от тяжести крыши, свалившейся во время пожара. Кроме случайно уцелевших обломков тяжелых стропил, черневших в толстом слое пепла, все, можно сказать поддающееся горению, сгорело.
Из описанных Мейзи вещей я нашел лишь кованую дверь из дома леди Тит, отделявшую холл от гостиной, ни медных котелков, которые могли бы выдержать огонь, ни металлического каминного экрана, ни мраморного стола, ни старинных копий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30