— Как дела?
— Неожиданные повороты.
— Недоносок! — скривился он.
— Как твои глаза?
Он театральным жестом снял очки и нагнулся вперед, чтобы я мог лучше рассмотреть. Глаза были еще красными и воспаленными, но дело явно шло на поправку.
— Сара успокоилась?
— Она плохо себя чувствует.
— Да ну! Неужели?..
— Кто знает, — отозвался он. — Надеюсь, что нет. Я еще не хочу детей. Да и она…
— Сара — хорошая женщина.
— Она говорит, — он украдкой взглянул на меня, — что ничего не имеет против тебя.
— Но… — начал было я.
— Синдром курицы! — изрек он.
— Но ты, кажется, не похож на цыпленка.
— Я тоже так думаю. Пусть поскорее кончает со своими взбрыками: ей следует смириться с тем, что она вышла замуж не за рохлю.
— И что же она?
— Я начал переубеждать ее ночью в постели, — криво усмехнулся он.
Почему-то я вдруг подумал, насколько хороша их сексуальная жизнь. Когда-то девчонки, которые часами ожидали в нашем доме, придет или не придет Джик, рассказывали мне, что его любовь зависит от настроения, он быстро возбуждается и быстро остывает. «Где-нибудь только собака залает, и уже всему конец», — жаловались они. Скорее всего с того времени вряд ли что изменилось.
— Во всяком случае, — продолжал он, — у нас есть машина. И будет глупо, если ты не поедешь с нами на скачки.
— А Сара, — осторожно поинтересовался я, — она не будет сердиться?
— Она говорит, что не будет.
Вздохнув, я принял его предложение. Похоже, что он теперь и шага не сделает без нее. Неужели так всегда бывает, когда женятся мужчины с необузданным темпераментом? Что ж, брачное счастье ловило в свои сети и не таких орлов!
— Куда тебя понесло вчера вечером? — неожиданно поинтересовался он.
— В пещеру Аладдина. Сокровищ было навалом, куча разбойников, но мне удалось избежать кипящего масла.
Я рассказал ему про галерею, Маннинга и про свое кратковременное заключение, а потом поделился своей идеей относительно организации ограблений. Она ему понравилась. Его глаза весело вспыхнули, и в нем пробудилось знакомое мне возбуждение.
— А как мы собираемся все доказать?
Джик спохватился, как только злосчастное «мы» слетело с языка. Он принужденно засмеялся, и оживление понемногу рассеялось.
— И все-таки как? — снова спросил он.
— Пока еще не знаю.
— Я так хотел бы тебе помочь!
У меня чесался язык от желания едко ответить ему. Но я воздержался. Ведь именно я ломаю строй, а не они. Прошлое не имеет права ломать будущее.
— Ты будешь делать то, что хочет Сара. — Это прозвучало как приказ, без всякой издевки.
— Раскомандовался тут, черт бы тебя побрал! — ответил он.
Мы закончили завтракать, изо всех сил стараясь построить новые приемлемые отношения на руинах старых, причем оба прекрасно понимали тщетность своих намерений.
Когда через некоторое время мы снова встретились в холле, было видно, что Сара тоже кое-что пересмотрела в отношении меня и решила контролировать свои эмоции. Она приветствовала меня, принужденно улыбнувшись, и протянула руку. Я слегка пожал ее пальцы и многозначительно поцеловал в щечку. Она все правильно поняла. Перемирие было достигнуто, условия согласованы, договор подписан. Посредник Джик стоял с довольным видом и мысленно потирал руки.
— Вы только взгляните на него! — сделал он жест в моем направлении. — Настоящий биржевой маклер. Костюм, галстук, кожаные туфли. Если он не побережется, то наверняка очутится в Королевской академии!
— А разве это не почетно? — простодушно удивилась Сара.
— Процесс избрания академиков непредсказуем, — отозвался Джик, радостно сопя. — Художников с безукоризненными манерами выбирают после тридцати. Посредственные манеры приведут к выборам после сорока, не умеющих вести себя навряд ли изберут раньше пятидесяти. Гениев же, которые чихают на такие выборы, промаринуют до самой смерти.
— Вероятно, Тодда ты относишь к первой категории, а себя — к гениям? — спросила она.
— Естественно.
— Такое можно понять, — поддержал я. — Молодых мастеров не бывает. Они все старые.
— Ну вас! — сказала Сара. — Едем на скачки!
Мы отправились, но ехали медленно, так как улица была забита.
Стоянка возле ипподрома, куда мы наконец добрались, была похожа на гигантскую площадку для пикника, где между машинами расположились на роскошно сервированный обед сотни семей. Столы, стулья, скатерти, фарфор, серебро и хрусталь. Тенты от солнца готовы смело дать отпор грозным дождевым тучам в небе. Веселый гомон и суета, и надо всем парит транспарант: «Вот это была жизнь!»
К некоторому моему удивлению, Джик и Сара тоже приехали подготовленными. Из багажника своей нанятой на время скачек машины они достали стол, стулья, напитки и еду, после чего пояснили, что все не так сложно, просто нужно знать, где что заказывать.
— У меня есть дядя, — сказала Сара, — который у нас на Западе получил прозвище «Бар-молния». От момента торможения до наливания первой рюмки у него проходит ровно десять секунд.
«Она и вправду старается, — подумал я. — Не просто приспосабливается, но действительно хочет все поправить. А если и делает над собой усилие, то так, чтобы это не было заметно».
На ней было оливкового цвета летнее пальто, в тон к нему шляпа с широкими полями, которую она придерживала, чтобы ее не снесло ветром. Новая Сара, красивая, более непринужденная и не такая трусливая.
— Шампанское! — откупорил Джик бутылку. — Бифштексы и пироги с устрицами.
— И как только я потом смогу вернуться к какао с черствыми тостами? — спросил я.
— По крайней мере, обзаведешься телом, чтобы можно было худеть. Мы расправились с закусками, спрятали остатки в багажник и с чувством, будто принимаем участие в массовом религиозном обряде, вместе с толпой проследовали в святая святых — на трибуны.
— Во вторник будет еще хуже, — заявила Сара, уже несколько раз видевшая подобные празднества. — День Мельбурнского кубка — всенародное гулянье. В городе три миллиона жителей, и половина из них мечтает попасть сюда. — Она старалась перекричать гул толпы.
— По-моему, они сошли с ума, не лучше ли остаться дома и посмотреть состязание по телику, — заметил я, с трудом переводя дыхание после того, как шедший рядом мужчина, открывая на ходу банку с пивом, очень чувствительно ударил меня локтем по почкам.
— В Мельбурне трансляции по телевидению не будет, только по радио.
— Неужели? А почему?
— Потому что устроители хотят, чтобы пришло как можно больше зрителей. Трансляция идет на остальную Австралию.
— С гольфом и крикетом то же самое, — грустно сказал Джик. — И нельзя даже по-человечески сделать ставку.
Мы прошли по узкому проходу, а потом по унаследованным нами билетам — через другие ворота в спокойные воды зеленой прямоугольной площадки для членов клуба.
«Как у нас в День дерби, — подумал я. — Точно такая же победа воли над погодой. Горящие глаза и раскрасневшиеся лица под серым небом. Непромокаемые плащи на нарядных платьях, зонтики над цилиндрами». Когда я рисовал болельщиков на скачках в дождь — а мне случалось делать и такое, — они, рассматривая картину, откровенно хохотали. Зрители на ипподроме, конечно, понимали, что плохая погода не может лишить их удовольствия, и они могли бы заиграть на трубе и в бурю… «Тоже интересно, — размышлял я. — Почему я никогда не нарисовал болельщика, играющего в бурю на трубе? Это было бы символично даже для Джика!»
Тем временем мои друзья вступили в спор относительно первого заезда. Как выяснилось, у Сары в области скачек стаж был не меньше, чем у мужа, и она не соглашалась:
— На той неделе в Рендвике трек был разбит, но и здесь после дождя очень нетвердое покрытие, а Бен Ган любит вырываться вперед…
— Так ведь его обошел только Бойблу, и тот же Бойблу пришел с большим отрывом в Корнфилдском кубке.
— Пусть будет по-твоему, — снизошла Сара, — но для Виноградника все равно слишком мягко.
— Будешь ставить? — спросил у меня он.
— Я не знаю лошадей.
— Разве это имеет значение?
— Ладно. — Я посмотрел график заездов. — Поставлю два доллара на Генератора.
Они подняли головы и оба спросили:
— Почему?
— Если сомневаетесь, то ставьте на одиннадцатый номер. Однажды я почти во всех заездах выиграл на этом номере.
Они стали смеяться надо мной и заявили, что я могу просто подарить свои два доллара букмекеру или сдать в ФУТ.
— Что-что?
— Филиал управления тотализаторами.
Оказалось, здешние букмекеры занимаются только текущими ставками. Они не имеют больших фирм, как в Англии. А все внеипподромные заведения, где принимают ставки, подчиняются ФУТ, который значительную долю прибыли снова вкладывает в скачки. Скачки здесь богатые, ипподромы процветают, ФУТ, по выражению Джика, является национальным грабителем страны.
Мы сделали ставки, уплатили деньги, и Генератор победил один против двадцати пяти.
— Начинающим всегда везет, — объяснила случившееся Сара.
— Он не начинающий, — засмеялся Джик. — Его из спортшколы выгнали за букмекерство!
Они порвали свои билетики, помудрили над следующим заездом и пошли платить. А я поставил четыре доллара на первый номер.
— Почему?
— Двойная ставка на половину числа одиннадцать.
— О Боже! — возмутилась Сара. — Умник!
Из черных туч полил дождь, и менее стойкие болельщики начали искать укрытия.
— Пойдемте, — сказал я, — поищем сухое местечко.
— Вы идите, — сказала Сара, — а я не могу.
— Почему?
— Потому что те места для мужчин.
Я засмеялся. Я думал, что она шутит, но выяснилось, что тут не до шуток. Ничего смешного. Около двух третей лучших мест на трибунах предназначалось для мужчин — членов клуба.
— А как же быть с женами и подругами? — спросил я, все еще не веря.
— Они могут пойти на крышу.
Сара, коренная австралийка, не видела здесь ничего странного. Для меня же и, несомненно, для Джика такая традиция была нелепой. Однако он невозмутимо сказал:
— На многих крупных ипподромах мужчины — распорядители скачек расставляют для себя кожаные кресла на застекленных трибунах и устраивают бары с толстыми коврами, где они могут есть и пить как короли, а их жены тем временем едят в кафетериях и сидят на твердых скамьях на открытых трибунах вместе с остальной толпой. И никто не протестует. Кстати, все антропологические группы считают вполне нормальными собственные самые дикие племенные обычаи.
— Я думал, ты любишь все австралийское.
— Нигде не бывает настоящей идиллии, — тяжело вздохнул он.
— А я уже промокла, — пожаловалась Сара.
Мы поднялись на крышу, где на одного мужчину приходилось по две женщины. Здесь было ветрено и сыро. Стояли жесткие скамейки.
— Не переживай. — Сару забавляло, что я поражен таким отношением к женщинам. — Я уже давно привыкла.
— Мне казалось, что Австралия гордится тем, что обеспечила всем одинаковые права.
— Кроме женской половины, — сказал Джик.
С высоты неприступной крепости мы чудесно видели весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали своих избранников, но номер первый финишировал с отрывом на два корпуса при восьми против одного.
— Возмутительно, — заявила Сара, разрывая новую серию билетов. — А какой номер ты выберешь на третий заезд?
— Прости, но меня здесь не будет. Я должен встретиться с одним человеком, который знает Дональда и Регину.
Она достойно приняла удар, но ее непринужденность исчезла.
— Снова… расследование?
— Я должен.
— Конечно. — Она сглотнула и через силу добавила: — Ну… счастливо!
— Ты все-таки замечательная девчонка!
Она не надеялась, что я так действительно думаю, и заподозрила иронию. Но ей все равно было приятно. Я спустился, теша себя воспоминаниями о ее растерянном лице.
С одной стороны площадка для членов клуба была ограничена трибунами, а с другой — проходом для лошадей от загородки, где их седлают, чтобы вывести на смотровой круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30