— Там внизу вам нужно будет взять три препятствия, — напутствовал меня Тремьен. — Преодолевайте их на оптимальной скорости и с наиболее выгодной позиции. Помните, что это не реальные скачки, а тренировка. Простой галоп вполсилы. Боб Уотсон составит вам компанию. Бахромчатый достаточно хорошо выполняет прыжки, но любит, чтобы им управляли. Если вы вовремя не дадите ему сигнал к прыжку, он будет колебаться. Не забывайте также, что это вы тренируете лошадь, а не наоборот. Все готовы?
Я кивнул.
— Тогда вперед.
По поведению Тремьена я не заметил какой-либо озабоченности тем обстоятельством, что его половинная доля оказалась в моих неопытных руках, и всячески пытался убедить себя в заурядности стоящей передо мной задачи: дескать, три быстрых прыжка через элементарные препятствия, к тому же и не в новинку мне проходить испытания на мои жокейские способности. На моем счету было уже достаточное количество прыжков, но до сих пор мне ни разу не доводилось исполнять этот прием в седле настоящей скаковой лошади и ни разу я не был так озабочен тем, что из этого выйдет. Сам того не ведая, я прошел путь от неуверенности первых дней моего пребывания здесь до сильного, осознанного желания очутиться у стартового ограждения — в любом месте, на любом ипподроме. Признаться, я завидовал Сэму и Нолану.
Боб дожидался меня у старта на своем гарцующем скакуне. Обе наши лошади, предчувствуя, что им предстоит прыгать, были возбуждены и сгорали от нетерпения.
— Хозяин сказал, чтобы вы скакали по ближней к нему стороне дорожке, — коротко заметил Боб. — Он хочет лучше вас видеть.
Я кивнул, во рту слегка пересохло. Боб умело заставил своего жеребца занять позицию, молча, глазами, спросил о готовности и пустил свою лошадь ускоренным галопом. Бахромчатый спокойно и уверенно занял положение рядом — скакун честно и с удовольствием отрабатывал свой хлеб.
Первое препятствие. Рассчитай дистанцию... дай команду Бахромчатому замедлить шаг... Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас.
Проклятье, подумал я. Проклятье.
Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено.
Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке... все шиворот-навыворот.
Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво.
Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал:
— Вторая попытка, Боб. Вперед.
Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала.
На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле.
Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока «лендровер» не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой — не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, — это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках.
— Я буду стараться и научусь, — уверенно ответил я.
Тремьен промолчал.
Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись.
Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ.
Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору, но тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону.
— Скажу откровенно, — добавил он, разъясняя мне суть дела, — ни та ни другая не желают ехать без вас. Гарри тоже хочет, чтобы вы поехали, и... ну... мне бы тоже этого хотелось.
— Тогда не может быть никаких разговоров.
— Вот и хорошо.
Он вновь исчез, а я после секундного размышления зашел в контору и набрал номер телефона Дуна в полицейском участке. Мне ответили, что он выходной и что я могу сообщить свою фамилию и передать для него информацию.
Я сообщил свою фамилию.
— Спросите его, — сказал я, — почему доски, упавшие в воду, же всплыли.
— Э-э... повторите, пожалуйста, ваш вопрос, сэр.
Я повторил и получил весьма скептическим тоном высказанное подтверждение, что мой вопрос принят.
— Все правильно, — сказал я. — Не забудьте передать.
В Ньюбери Нолан на Фионином жеребце по кличке Принципиальный проиграл целый корпус своему сопернику и пришел к финишу вторым. Сэм выступил в двух заездах на лошадях Тремьена и в обоих проиграл, правда, потом пришел к финишу первым, но уже на лошади другого тренера.
— Когда-нибудь наступит и для нас счастливый день, — философски изрек Тремьен.
По дороге на скачки Фиона рассказала нам, что Гарри звонили из полиции и сообщили, что его машина была найдена на автомобильной стоянке в Ридинге.
— Они сказали, что машина в порядке, но им надо хорошенько обыскать ее в поисках ключей к разгадке. Я до сих пор не встречала никого, кто бы сказал «искать ключи», но эти сказали именно так.
— Они говорят точно так же, как пишут в своих блокнотах, — кивнул Тремьен.
С автомобильной стоянки в Ридинге можно отправиться в кругосветное путешествие. Вот уж действительно скала в метафорическом плане, подумал я. Сценарием явно предусматривалось исчезновение подозреваемого, а не инсценировка самоубийства. Естественно, не воскресни Гарри из мертвых, то и машина бы не появилась.
На устах ипподромных завсегдатаев была одна тема для разговоров — скандал на вчерашнем банкете, устроенном в честь Тремьена; в основном это были домыслы и пересуды падких на сенсации сплетников, которые черпали информацию из искаженных и приукрашенных газетных сообщений.
Тремьен мужественно и философски реагировал на шутки, довольный отсутствием какого-либо расследования и вообще замечаний со стороны жокей-клуба; даже пресловутой фразы о том, что «подобные действия подрывают авторитет скачек», которая, как я понял, являлась универсальным средством наказания провинившегося в приватной беседе и в домашней обстановке, и то сказано не было.
Поскольку слухами, как говорится, земля полнится и из-за утечки информации, Сэм и Нолан уже знали детали моей тренировочной проездки Бахромчатого.
— В следующий раз займитесь и моей долбаной работенкой, — съехидничал Сэм, явно не придавая значения сказанному.
Нолан же сверкал глазами и изрыгал проклятия, однако, натолкнувшись на предупреждающий взгляд Тремьена, угомонился, затаив в душе исходящую желчью злобу.
— Как они ухитрились так быстро узнать? — спросил я в недоумении.
— Сэм позвонил Бобу, чтобы выяснить, — кратко ответил Тремьен. — Боб ответил, что вы справились неплохо. Сэм, естественно, тут же сообщил Нолану. Я слышал их разговор. Чертова пара идиотов.
Весь день Фиона не отпускала меня от своей юбки ни на шаг, стоило мне отстать, она сразу же начинала вертеть головой, озираясь по сторонам. Фиона тщетно пыталась скрыть то, что она называла «абсурдным страхом», и я сразу понял: этот страх ни на ком конкретно не сфокусирован и абсолютно алогичен, однако настораживал сам факт постепенного подчинения ее психологического настроя и душевного состояния этому страху.
Тремьен, также чувствуя это, старался быть с ней вместе как можно чаще, и сама Фиона делала видимые попытки вести себя естественно и, как она выразилась, быть разумной.
В те редкие моменты, когда Мэкки активно не помогала Тремьену, она тоже мчалась к Фионе, и как я ни пытался, все равно не смог избавить женщин от чувства беспокойства, глубоко засевшего у них в глазах.
Склонив, как обычно, друг к дружке свои головки — серебристую и рыженькую, — они разговаривали с Ноланом, кузеном одной и бывшим женихом другой. В их разговоре прослушивалась странная смесь страха, обеспокоенности, раздражения и сострадания.
Нолан выглядел расстроенным и смущенным из-за своего проигрыша на Принципиальном, хотя я не заметил, что он где-нибудь ошибся. Тремьен не высказал ему никаких претензий, о Фионе и говорить не приходится, однако эта неудача, несомненно, подогрела его злую волю по отношению ко мне. Я и сам был расстроен тем, что, сам того не желая, обрел такого вспыльчивого врага, и сейчас мне не виделось иного решения этой проблемы, как мое полное отступление; вся загвоздка заключалась в том, что моя сегодняшняя утренняя проездка поставила крест на моем намерении ретироваться.
Чтобы как-то успокоить себя, я постоянно с огромным удовольствием возвращался мысленно к сегодняшнему утру: к звонку Ронни, к удачным прыжкам через препятствия. Везде передо мной открывались двери. И это только начало...
К вечеру мы отвезли Фиону домой, а сами поехали в Шеллертон.
В урочный час явился за выпивкой Перкин, Тремьен ушел осматривать лошадей, Гарет вернулся с футбольного матча. Обычный вечер в этом доме, но для меня он был переломным в моей жизни.
На следующий день, в воскресенье, Гарет напомнил о моем обещании взять его и Кокоса в очередной поход с элементами выживания.
Погода была значительно лучше: солнечная, несмотря на мороз и слабый ветер. Хороший денек для прогулок. Я предложил семь миль туда и семь миль обратно. Гарет, ужаснувшись, предложил две. Сошлись на том, что мы возьмем «лендровер», доедем до леса и на месте выберем исходную позицию, а затем пешком пройдем расстояние, на которое хватит духа.
— Куда вы направляетесь? — спросил Тремьен.
— По дороге через холмы в направлении Ридинга, — ответил я. — Там огромный лесной массив, не огражденный заборами и лишенный предупреждающих и заградительных надписей. Тремьен кивнул.
— Я знаю, что вы имеете в виду. Эти леса — часть Квиллерсэджских угодий. Перед Рождеством допуск туда закрыт — иначе там начинают рубить и воровать елки.
— Костер там лучше нам не разжигать, — сказал я. — Поэтому захватим с собой еду и воду.
— Следовательно, обойдемся без жареных червей? — вздохнул Гарет с облегчением.
— Нет, еду для выживания мы тем не менее будем искать — ту, которую можно сорвать, поднять или поймать.
— Идет, — сказал Гарет, убедившись в молчаливом одобрении отца. — А как насчет шоколада вместо листьев одуванчика?
Пришлось согласиться и на шоколад.
День обещал быть вполне приличным. Мы стартовали в десять, по дороге захватили Кокоса и поехали к лесу.
Остановить машину на дороге можно было в любом месте. Это были не официальные парковки, а крохотные площадки примятой земли от несметного количества останавливающихся то там то здесь автомобилей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52