Гарри и я посадили Мэкки на скрещенные руки. А ее руки мы положили себе на шею. Вот таким образом мы направились в сторону Шеллертона. Боб Уотсон в одной из моих сумок нес всю мокрую одежду, Фиона в другой сумке несла сухие вещи. Возглавляла шествие Ингрид в «луноходах» и с моей камерой, освещая путь моим фонариком из походного набора.
— Жмите на рычажок, — показал я ей, — у этого фонарика нет батареек. Светите на дорогу так, чтобы мы все видели.
— Слава богу, что еще не идет снег, — заметил Гарри, однако подозрительные облака уже начали заволакивать звезды. Единственным плюсом лежащего вокруг снега было то, что его белизна позволяла лучше видеть.
Меня радовало то, что идти нужно было не так далеко. Мэкки нельзя было назвать тяжелой, но шли мы все-таки по льду.
— Разве по этой дороге не ездят машины? — безнадежным голосом спросил я после того, как мы прошли полмили и не увидели ни одного автомобиля.
— На Шеллертон ведут еще две дороги, — ответил Гарри. — О боже, какой дьявольский ветер, у меня отваливаются уши.
Мою собственную голову тоже ломило от холода. Мэкки и Фиона были в вязаных шапочках, теплее всего чувствовала себя Ингрид в капюшоне моего лыжного костюма; Боба Уотсона спасала кепка. Свои перчатки я отдал Ингрид. Наши с Гарри скрещенные руки онемели. Эх, если бы у меня было еще несколько пар носков — мы могли бы использовать их как варежки.
— Осталось уже недалеко, — сказал Боб. — Еще один поворот, и станут видны дома.
Он оказался прав. Впереди вскоре замелькали электрические огоньки, обещая нам убежище и тепло. Я молил Бога, чтобы мы не выбились из сил.
Неожиданно к Мэкки полностью вернулось сознание, и она стала требовать от нас объяснения происходящего.
— Мы свалились в канаву, — ответил Гарри, не вдаваясь в объяснения.
— А лошадь! С лошадью все в порядке? Почему вы несете меня? Опустите меня.
Мы остановились и поставили ее на ноги, она покачнулась и приложила руку к голове.
— Мы не сбили ее? — спросила Мэкки.
— Нет, — ответил Гарри. — Давай мы лучше тебя все-таки понесем.
— Что случилось с лошадью?
— Она ускакала. Пойдем, Мэкки. Мы замерзнем до смерти, если будем стоять здесь. — Гарри втянул кисти рук в рукава моего халата, затем повел плечами и спрятал руки под мышками. — Пойдемте, ради всего святого.
Мэкки не разрешила нам вновь взять ее на руки, и мы медленно побрели в сторону городка, качаясь, как тени, держась друг за друга, чтобы не упасть, промерзшие до костей.
Я думал о том, что мне следовало прихватить с собой лыжи, и не верил тому, что с утра прошло всего несколько часов.
Как только мы приблизились к первым на нашем пути постройкам, стала ясна одна из причин отсутствия транспорта: два столкнувшихся автомобиля полностью перекрыли дорогу и выехать из городка по этому пути стало невозможно.
— Будет лучше, если мы зайдем к нам, — дрожащим голосом предложила Фиона после того, как мы миновали место катастрофы. — Наш дом отсюда ближе всего.
Возражений не последовало.
Мы свернули на длинную неосвещенную проселочную улицу, прошли мимо наглухо закрытых гаражей и бара, который все еще работал.
— А не выпить ли нам чего-нибудь на скорую руку? — полушутя выдвинул идею Гарри.
— Мне кажется, что на сегодняшний день ты уже вполне достаточно наслушался о выпивке. Кроме того, как можно идти на люди в таком виде? — в своей прежней резкой манере возразила Фиона.
Было слишком темно, чтобы я мог рассмотреть выражение лица Гарри. Никто никак не реагировал на их слова, и мы в свете фонаря Ингрид подошли к проезду, огибающему несколько коттеджей и выходящему на обширное заснеженное пространство перед огромной усадьбой в георгианском стиле.
— Сюда, — сказала Фиона и повела нашу молчаливую процессию к боковому входу. Она достала из-под валуна ключ и открыла дверь.
Наконец-то в наших ушах прекратил завывать пронизывающий ветер — мы испытали как бы второе рождение. Тепло же солидных размеров кухни, куда мы сразу направились, оказалось поистине жизнетворным. Именно здесь, на свету, я впервые смог хорошенько разглядеть своих попутчиков.
Глава 3
Всех, кроме Ингрид, пробирала дрожь, и Джон Кендал не был исключением. На наших мертвенно-бледных лицах застыло страдальческое выражение.
— О боже, — вырвалось у Фионы, — это был какой-то кошмар.
Фиона оказалась старше, чем я думал. Не тридцать, а где-то около сорока. В пластиковом пакете, доходящем ей до колен и сковывающем движения рук, она выглядела довольно комично.
— Снимите с меня эту чертову штуковину, — продолжала она, — и прекратите свой дурацкий смех.
Гарри услужливо стащил через ее голову пакет вместе с вязаной шапочкой, Открыв нашему взору копну светло-пепельных волос. Мы явились свидетелями поистине coup de theatre — существо, похожее на беженку, неожиданно превратилось в обаятельную, уверенную в себе женщину, одетую в спортивные верховые бриджи и голубой камзол, из-под которого выглядывал высокий завернутый воротник моей нижней рубашки и манжеты белого цвета.
Хотя Фиона была довольно высокого роста, однако рукава ей были все равно явно длинны; в этом ей повезло, поскольку она имела возможность прятать в них руки, используя как перчатки. Она пристально посмотрела на меня, в ее глазах читалось явное любопытство: кто же он такой, чью одежду она носит? Увидела она, я полагаю, высокого, худощавого, сравнительно молодого кареглазого субъекта в джинсах, красном свитере и в нелепом для данной обстановки смокинге.
Я улыбнулся ей, и она, уверенная в том, что прочитала на моем лице восхищение, повернулась к другим неожиданным гостям; скользнув по ним взглядом, подошла к массивной раскаленной печи — живительному источнику тепла, подняла крышку, выпустив наружу горячий воздух. Ее плохое настроение, вызванное поездкой в суд и последующими злоключениями, улетучилось; передо мной предстала здравомыслящая деловая женщина.
— Всем нам необходимо горячее питье, — решительно заявила она. — Гарри, налей в чайник воды и раздобудь кружки.
Гарри, мужчина моего роста, но в отличие от меня блондин с голубыми глазами, не заставил просить себя дважды. Он явно привык к подчинению: сразу же засуетился в поисках ложек, растворимого кофе и сахара. В моем голубом купальном халате он выглядел так, будто собирался ложиться спать. Кстати, он также оказался старше, чем я думал.
Жили они в явном достатке, если не сказать в богатстве. Огромная кухня — своего рода нашпигованная техникой гостиная, а также стиль поведения и манера говорить — все это несомненно свидетельствовало о весьма высоком социальном статусе хозяев этого дома.
Мэкки неуверенно подошла к массивному столу в центре кухни и села, осторожно ощупывая пальцами висок.
— Меня отвлекла лошадь, — сказала она. — Должно быть, ударилась головой о ветровое стекло. С джипом все в порядке?
— Не думаю, — бесстрастно ответил Гарри. — Машина лежит в воде, которая за ночь превратится в лед. Дверь с моей стороны прогнулась во время удара, и грязная вода из канавы так и хлынула в салон.
— Проклятье, — устало произнесла Мэкки, — этого нам еще не хватало. Все одно к одному.
Ее продолжало трясти, и она зябко куталась в свое желтовато-коричневое пальто; я даже не мог представить, как бы она выглядела согревшейся и улыбающейся. В данный момент я видел лишь рыжеватые кудряшки надо лбом, полузакрытые глаза и бледные губы на страдальчески напряженном лице.
— Перкин дома? — спросила ее Фиона.
— Должен быть, я надеюсь.
Фиона, которая, видимо, от того, что находилась в собственном доме, пришла в себя быстрее нас всех, взяла трубку висящего на стене телефона и набрала номер.
Перкин — хотел бы я знать, кто это такой, — вероятно, снял трубку сам, потому что Фиона сразу же сообщила ему все безотрадные новости.
— Да, — вновь повторила она, — я же сказала, что джип в канаве... В той низине, да, у этого холма, после выезда с магистрали А34... Не знаю я, черт побери, чья это лошадь... Нет, мы провели ужасный день в суде. Послушай, ты можешь приехать ко мне и забрать всех их? С Мэкки все в порядке, но она ушибла голову... Боб Уотсон с женой у меня... Да, мы встретили этого писателя, он с нами. Скорее приезжай, Перкин. Ради всего святого. И прекрати мандражировать.
Фиона с треском опустила трубку на рычаг.
Гарри разлил кипяток по кружкам с растворимым кофе и, держа в одной руке пакет с молоком, а в другой — бутылку бренди, предложил нам сделать свой выбор. Все, кроме Ингрид, предпочли кофе с бренди. Гарри плеснул в кружки такое количество коньяку, что отпала необходимость остужать кипяток, и, хотя мы уже находились не на холоде, а в теплом помещении, выпивка все равно пришлась очень кстати — дрожь начала стихать, а затем и вовсе исчезла. Боб Уотсон снял кепку и оказался значительно моложе, чем я предполагал, — коренастый мужчина с жесткими как проволока волосами и непреходящим налетом независимости. Со стороны он казался школьником: круглые щечки и природное высокомерие, находящееся, однако, под постоянным контролем, позволяющим избегать всевозможных неприятностей. Я вспомнил, как в машине он назвал Гарри лжецом, однако сказал это слишком тихо, явно в расчете, что тот не услышит. В этом, на мой взгляд, был весь Боб Уотсон.
Ингрид, утонувшая в моем лыжном костюме, взирала на мир молча и только периодически шмыгала носиком, прилепившимся к хорошенькому, с тонкими чертами личику. Она сидела за столом рядом со своим мужем. Судя по всему, ей на роду было написано вечно находиться в его тени.
Стоя спиной к печи и обхватив горячую кружку руками, Гарри обратил на меня свои насмешливые глаза. Это насмешливое выражение, видимо, было вообще характерно для него и отражало привычный образ мыслей в нормальных, не связанных с дачей свидетельских показаний ситуациях.
— Добро пожаловать в Беркшир, — сказал он.
— Покорнейше благодарю.
— Мне кажется, что я смог бы продержаться у джипа после аварии до прихода подмоги.
— Кто-нибудь наверняка бы помог, — согласился я.
— Надеюсь, что с лошадью ничего не — случилось, — вновь начала прокручивать свою навязчивую мысль Мэкки, причем, кроме нее, как мне показалось, никого не волновала судьба животного, ставшего причиной всех наших злоключений; я также подозревал, впрочем, может быть, и безосновательно, что ее постоянные упоминания о лошади — это не что иное, как стремление убедить нас в своей невиновности: дескать, не моя ошибка является причиной аварии.
Постепенно к нам стало возвращаться внутреннее тепло; подобно вину в буфете, мы обрели комнатную температуру. Ингрид сбросила капюшон моей лыжной куртки — ее пушистые, пепельно-каштановые волосы явно нуждались в расческе.
Никто из нас не имел особого желания разговаривать, и какое-то уныние, вроде того, что было перед аварией, повисло в воздухе. Поэтому, услышав шум подъезжающей машины, звуки хлопнувшей двери и приближающихся шагов, возвестивших о приезде Перкина, все мы испытали истинное облегчение.
Перкин приехал не один. Первым в кухню ворвался Тремьен Викерс, его громкий голос и мощная фигура подействовали на нашу подавленную кофейную компанию подобно живой воде.
— Ухитрились вляпаться в кучу дерьма, не так ли? — громыхнул он с порога, однако без злобы, даже с оттенком дружелюбия. — Дорог вам мало, а?
Мэкки, оправдываясь, вновь завела свою пластинку насчет лошади, причем говорила так, будто репетировала заранее.
Мужчина, вошедший вслед за Тремьеном, являл собой как бы смазанную копию первого: тот же рост, то же телосложение, почти те же черты лица, однако я не ощутил в нем внутренней силы и природной задиристости, свойственных Тремьену. Это Перкин, подумал я. Скорее всего, он сын Тремьена.
Копия, обращаясь к Мэкки, раздраженно молвила:
— Почему ты не поехала в объезд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52