А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Это может дать совершенно неожиданный результат. Это…
– Неожиданных результатов не надо, – поумерил мой пыл Оболдуев. – Ладно, ступай, Витя, работай. Но больше не показывай такую чепуху… Погоди-ка, – окликнул, когда я уже был у дверей. – Вернись-ка!
Я повиновался, неся на лице выражение абсолютного внимания. В армии это называется – пожирать глазами.
– Вечером за тобой заедут, поприсутствуешь на допросе одного человечка.
– На допросе?
– Ты писатель, верно? Значит, психолог. Понаблюдаешь за ним. Человечек задолжал мне большие деньги, а строит из себя невменяемого. Вот и определишь, симулирует или нет.
– Леонид Фомич…
– Кстати, – он поднял руку, – мне понравилось, как ты управился на телевидении. Молодец. Ну а как тебе понравилась Буркина? Не обманула ожиданий?
По его кривой усмешке можно было догадаться, что он удосужился просмотреть видеозапись наших с Аринушкой развлечений.
– Леонид Фомич, я ведь не отказываюсь выполнять ваши поручения, но какие-то они… не совсем адекватные, что ли. Сперва Сулейман-паша, внезапно скончавшийся. Потом эта нимфоманка… Не улавливаю, почему я…
– Тебе, Витя, и не нужно ничего улавливать.
– Простите, Леонид Фомич, но, кажется, в нашем договоре… Я не подписывался на противоправные действия.
Реакция на мою дерзость была на удивление мягкой. Правда, Оболдуева немного перекосило, шевельнулся мох в ушах, похожих на два лопуха, в тусклых, навыкате глазах на мгновение вспыхнул нехороший огонёк, но ответил он без раздражения:
– Позволь мне, дорогуша, самому решать, как использовать тех, кому плачу. Или тебя не устраивает сумма?
– Вполне устраивает, спасибо. Но…
– Ступай, Витя, ступай. Ты и так отнял массу времени неизвестно на что…
Лиза ждала в каминном зале, где мы обычно занимались. Накануне я дал ей задание – написать заметку о романе Толстого «Война и мир». Хотел прояснить непонятный момент: Лиза была грамотной, даже сверхграмотной девушкой, без затруднений, блестяще справлялась с экзаменационным вузовским диктантом, но стоило ей чуть-чуть разволноваться, как она начинала делать одну за другой самые нелепые ошибки. Штука в том, что за мной водился тот же самый недостаток: увлекшись текстом, возникающим из-под пальцев, я пропускал слова, ставил как попало знаки препинания и в слове «корова» путал гласные. Значило ли это, что у нас родственные души, – вот что я хотел узнать. В том, что я хотел обладать ею, как никакой другой женщиной прежде, у меня сомнений не было. К этому понятному мужскому чувству, сопровождаемому гипертоническим звоном в ушах, на сей раз примешивались страх и… благоговение, иначе не скажешь. Благоговение, страх и похоть – совместимо ли это? Могу засвидетельствовать: вполне.
В лаконичном, на четыре странички, Лизином эссе меня поразила одна мысль. «Человеческую жизнь, – написала она, – можно, наверное, сравнить с чёртовым колесом: в ней всё постоянно повторяется, только на разных уровнях. Лев Толстой, описывая любовь князя Андрея…»
Лиза сидела в низком кожаном кресле. На ней было короткое летнее платьице персикового цвета, длинные стройные ноги упирались в каминную решётку. На худеньком личике застыла обычная холодноватая полуулыбка. Её волнение выдавали лишь плотно сцепленные пальцы рук.
– Да, – сказал я, – очень хорошо. Есть предмет для размышлений. Посмотри сама. Первые две странички чистые, а дальше… Вот, вот, вот… А это что? Лизетта! Как пишется «восприятие» (у неё было написано «васприетие»)?
Её щёки словно окрасились солнечным лучом.
– Ты вычитывала собственный текст?
– Да, – едва слышно.
– И ничего не заметила?
– Не надо со мной так, Виктор Николаевич.
– Как?
– Как будто я дефективная.
– О-о, нет. Скорее я дефективный, раз впутался в такую аферу.
Лиза была не из тех, кому надо что-то разжёвывать, и резкие переходы её не смущали.
– Вы предубеждены в отношении папы, как и многие другие, – заметила она с укоризной. – Когда-нибудь вы поймёте, как заблуждались. Если бы у меня был ваш талант, Виктор Николаевич, я написала бы о нём десять книг, а не одну.
– Не сомневаюсь. Тогда прочти вот это. – Я протянул ей забракованные олигархом три листочка.
Лиза читала внимательно, но на второй странице сдавленно хихикнула, потом рассмеялась звонким, ликующим смехом. Смутилась и прижала ладошку к губам.
– Извините, Виктор Николаевич, но очень смешно. А папа что сказал?
– Примерно то же самое, – буркнул я. – И что здесь смешного?
– Но вы же это понарошку написали, да?
– Почему понарошку? Нормальное предисловие. Не понимаю, что тебя так развеселило. Правда, есть девушки, палец покажи – со смеху помрут. Ты вроде не такая.
Лиза покраснела ещё пуще.
– Не хотела вас обидеть, Виктор Николаевич, но… Наверное, не сумею объяснить… Я где-то читала или слышала, что дурака в глаза хвалят. И тут получается что-то похожее. Папа великий труженик, а не чудо-юдо морское. Представляю, меня кто-нибудь сравнил бы с Жанной д'Арк или Ахматовой. Я сразу поняла бы: издевается.
– Вопрос не в том, с кем сравнивают, а насколько искренне. Для меня твой отец – пример бескорыстного служения отечеству, как можно иронизировать?.. Ладно, проехали. Давай вернёмся к твоим ошибкам. Если учесть, что ты в принципе грамотная девушка и вполне способна их не делать, – это настораживающий симптом. Твои грамматические ляпы, на мой взгляд, – следствие разбалансированной психики. (Я не упомянул, что то же самое могу отнести к себе). Может быть, тебе вообще нужен не учитель русского языка, а хороший психиатр.
– Думаете, я чокнутая?
– Не больше, чем каждый из нас. Но у тебя переходный период, когда многие элементарнейшие житейские проблемы кажутся неразрешимыми. Будем откровенны, Лиза. Жить, как ты живёшь, не совсем нормально для девушки. Согласна?
– Допустим. И чем тут поможет психиатр?
– Добрым советом, участием. Возможно, лекарственными препаратами.
– У вас уже не осталось житейских проблем, Виктор Николаевич? Вы со всеми с ними справились?
– С житейскими проблемами справиться нельзя, они преследуют до последнего часа. Но можно переменить своё отношение к ним. Давай попробуем разобраться. На сегодняшний день что тебя мучает больше всего? Неволя? Отношения с молодой мачехой?
– С этой прекрасной дамой, Виктор Николаевич, у вас тоже, кажется, отношения складываются не совсем так, как вам хотелось бы?
Лиза выпалила эту фразу скороговоркой, глядя мне прямо в глаза, и я с удивлением обнаружил, что между нами, по всей видимости, затеялась маленькая война, обыкновенно вспыхивающая перед тем, как мужчина и женщина лягут в постель, а потом либо затухающая, либо приводящая к неизбежной разлуке. Очутившись на этой опасной черте, я испытал приступ животного страха.
– Лиза, – сказал я как можно мягче, – как тебе не стыдно!
– Мне? – Изумление было не наигранным. – Скорее вам должно быть стыдно, Виктор Николаевич. Разве вы не видите, кто она такая?
– Лиза, опомнись, ты говоришь о законной супруге своего отца.
– Отец тут ни при чём. Для него все женщины на одно лицо. Он берёт первую, какая подвернётся под руку, а когда она ему надоест, меняет на другую, обычно равноценную. Женщины не задевают его души. Вы совсем другой, Виктор Николаевич, вы – художник. Такая женщина, как Иза, способна причинить вам большое зло.
– Вон оно что… А я было подумал, ты заботишься о моей нравственности. Лиза, ты как-то странно смотришь на меня. У меня что-нибудь на лбу?
Её глаза затуманились, с ужасом я увидел, как она приближается ко мне, соскальзывает с кресла, по-прежнему упираясь ногами в каминную решётку.
– Виктор Николаевич, – выдохнула, словно ветерок по траве прошелестел, – вам ведь хочется меня поцеловать?
– Допустим, – сказал я, сохраняя присутствие духа. – Что же из этого следует?
– Почему не решаетесь?
К чему-то подобному я был готов уже несколько дней, но надеялся, что ситуация под контролем и уж во всяком случае инициатива принадлежит мне. Оказалось, ошибся.
– Тому есть много причин, Лиза, но думаю, и так всё понятно. Эти игрушки не для нас.
– Ах, игрушки? Тогда я сделаю это сама.
И сделала. Обвила мою шею руками и приникла к моему рту. Её поцелуй был искушённее, чем я ожидал. В открытых глазах мерцало сумрачное любопытство. Я вёл себя с достоинством и, как герой под пыткой, даже не разжал губ. Только в голове что-то жалобно скрипнуло. Лиза резко отстранилась, и я вынужден был поддержать её за талию.
– Вам неприятно?
– Нет, почему… Помнится, лет десять назад…
В это роковое мгновение, как в сотнях плохих киношек, в комнате возник не кто иной, как Гата Ксенофонтов. Этот маленький востроглазый полковник имел обыкновение появляться неслышно, подобно материализовавшемуся фантому.
– Прошу прощения, господа. – Он смущённо кашлянул. – Профилактический обход.
Лиза уже переместилась в кресло и нервно смеялась.
– Вы всегда так подкрадываетесь, Гата, как рысь на тропе.
– Привычка, – конфузливо проговорил полковник, оправдываясь. – У нас ведь как, барышня, – кто тихо ходит, тот долго живёт.
– Не называйте меня барышней, пожалуйста.
Я почувствовал, что пора и мне вставить словцо. Но что-то в глотке застряло, вроде банного обмылка.
– Не смею мешать, – откланялся полковник. – Ещё раз извините.
Вот ты и спёкся, писатель, пронеслось у меня в голове.
Не взглянув на Лизу, я вышел следом за Ксенофонтовым. Догнал его в длинном коридоре со сводчатыми потолками, со стенами, увешанными картинами, в основном первоклассными копиями передвижников.
– Господин Ксенофонтов, не подумайте чего-нибудь плохого. Мы тут с Лизой репетируем сценки из жизни российской буржуазии. У девушки, знаете ли, несомненный артистический талант.
Гата приостановился, взглянул на меня без улыбки.
– Вам нечего опасаться. Кроме службы, меня ничего не касается.
Он видел меня насквозь.
Распрощавшись с полковником, я вышел под палящее июньское солнце. Пейзаж привычный: контуры парка, стрелы дорожек, мощённых разноцветной плиткой, благоухающие цветочные клумбы, живописные беседки, японские горки, пруд с красными карпами, где по зеленоватой, словно мраморной поверхности величественно скользила лебединая пара, – далеко не полный перечень красот, располагающих к созерцательной неге. Умеют люди жить и с толком тратить деньги. У меня денег не было, и жить к тридцати шести годам я так и не научился. Грустный итог.
Невесть откуда подобрался к ногам дог Каро. Я присел на ступеньку и осторожно почесал у него между ушами. Пёс покосился красноватым глазом, зябко засопел и тоже перевёл могучее туловище в сидячее положение. Ну что, брат, говорил его мутноватый взгляд, опять чего-то натворил? Мы с ним давно подружились и частенько, когда выпадала минутка, беседовали на отвлечённые темы. Каро был внимательным слушателем, и, кроме того, это было единственное живое существо в поместье, которого я не боялся. Если ему что-то не нравилось в моих рассуждениях, он лишь пренебрежительно сплёвывал на землю жёлтые слюни.
– Видишь ли, дружище, – сказал я на этот раз, – обстоятельства, видимо, складываются так, что скоро нам придётся расстаться. Правда, если повезёт, меня зароют в одну из этих прекрасных клумб, куда ты любишь мочиться. Самое удивительное, Каро-джан, я сам себе не могу объяснить, зачем ввязался во всё это. Сочинитель хренов. Неужто алчность так затуманивает мозги, как думаешь?
Под тяжестью вопроса пёс покачнулся и издал короткий хриплый рык, похожий на воронье «кар рк».
Глава 11 Год 2024. Одичавшее племя
В первый день одолели лесом тридцать вёрст с лишком и к вечеру вышли к заброшенной деревушке, где от большинства домов остались лишь обгорелые головешки. По всем приметам, сюда давно, может быть, уже несколько лет, не ступала нога человека, и это понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63