– Что это, Митя?
Митя обследовал приборчик, даже понюхал.
– Да что угодно это может быть. Внимание! Нажимаю кнопку.
– Ой! – испугалась Даша. – Не надо, Митя. Вдруг взорвётся?
Митя беззаботно рассмеялся: наивные девичьи страхи. Вдавил зелёный пупырышек, экран засветился, и раздражённый голос произнёс:
– Чего вам, ребята? Выспались, что ли?
– Видишь, типа рации, – авторитетно сообщил Митя, радуясь, что соображает. – А ты боялась.
– Спроси у него, спроси, – заспешила Даша.
– Что спросить?
– Да что-нибудь, какая разница.
Митя поднёс коробочку к губам и строго потребовал:
– Кто ты? Жду ответа!
После шороха и потрескивания мини-рация, по-прежнему раздражённо, отозвалась:
– Включаю настройку. Проверка на вшивость. Не рыпаться, господа.
– Какая про… – заблажил Митя, но прикусил язык. Кубышка на курьих ножках завибрировала, через пол, через пятки потекло дурманное тепло, в помещении посветлело. Даша, постанывая, вцепилась в Митино плечо. Неприятные ощущения кончились так же быстро, как и начались: капсула замерла, свет потух, но результат был поразительный – у обоих сознание словно промыли ключевой водой.
– Дозу, что ли, впендюрили? – хмуро предположил Митя. – Ты как?
Даша смущённо улыбалась.
– Кажется, кончила, Митя.
– Паршивой куме одно на уме, – начал Митя, но его перебил голос из коробочки:
– Готовность установлена. Реакции в норме. Выходи по одному, молодёжь.
Что имелось в виду, стало понятно, когда узкая дверь в стене отворилась и в проём хлынул чистый лесной воздух, наполненный множеством знакомых звуков. Митя спрыгнул на землю – ступенек и крыльца у капсулы не было – и протянул снизу руку «матрёшке». Неожиданный учтивый жест из какого-то далёкого прошлого. Даша с улыбкой оперлась на руку мужчины, хотя и раскраснелась.
Двух шагов не отошли, как из-за деревьев появилась загадочная фигура. Кривоногий подбористый мужичок с обветренным, иссечённым шрамиками лицом, одетый не по-летнему и не по-русски – в короткой кольчужке, сверкающей начищенными латунными звеньями, в кожаных штанишках до колен, в меховых унтах. Кудлатая голова не покрыта, на поясе клинок с наборной рукоятью в расписных ножнах. Даша спряталась за Митину спину.
– Не боись, – успокоил мужичок простуженным голосом. – Я свой. Егоркой кличут. Велено проводить.
– Куда проводить? – спросил Митя.
– К батюшке полковнику на правёж.
– А где мы, Егорка?
– Того знать не положено.
Пока пробирались едва зримой лесной тропой, Мите чудилось, что их отовсюду провожают чьи-то зоркие глаза. Он ещё сделал несколько попыток разговорить проводника, но безуспешно. Мужичок был настроен дружелюбно, контактно, но на большинстве вопросов его словно заклинивало. При этом он не производил впечатления изменённого. Может быть, был даже нормальнее всех тех редких нормальных, нетронутых, кого Мите изредка доводилось встречать в прежней скитальческой жизни. Прежде всего это выражалось в открытой и простодушной улыбке. Изменённые же лыбились, кривились, ухмылялись, но всегда с опаской, с настороженностью, без знака дружбы. Егорка улыбался по-человечески, беззаботно, с любопытством и приветом. Но всё же его клинило, а это верный знак повреждённой психики. Присмиревшая Даша тоже попробовала выведать у него хоть какую-то информацию. Льстиво поинтересовалась:
– Егор-джан, куда вы всё-таки нас ведёте с Митей?
– К полковнику, девица, куда ещё.
– Кто такой полковник? Большой человек, да?
– Полковник – он и есть полковник. Улита Терентьич. Кого хошь спроси.
– Он, раз полковник, командует кем-то?
– А как же. Дружина у него. Я тоже в ней состою. Гонец по особым поручениям.
– Это мы с Митей – особое поручение?
– Не наше дело, – засбоило мужичка. – С вами без нас разберутся.
– Убьют, да?
Егорка сбавил шаг, поглядел с удивлением.
– Почему убьют? Необязательно. Смотря какая вина. Может, помилуют. Бывает, и наградят.
– Выходит, судить будут?
– Скажешь тоже, девушка. Не такая ты величина, чтобы судить. Определят по анализу.
– Полковник определит, да?
Очередной сбой с синей вспышкой в глазах и всё тот же неопределённо-глуповатый ответ:
– Нам неведомо, кто определит. Сказано – на правёж, значит, на правёж… Ух ты, мать честная!
Возглас относился к крупному пушистому зверьку, похожему на рысёнка, выкатившемуся Егорке под ноги. На Митю и Дашу зверёк угрожающе рыкнул, потом заскакал вокруг мужичка, как припадочный.
– Ну хватит, хватит, Петюня. – Мужичок беззлобно отбивался от назойливых прыжков, зверёк норовил то ли лизнуть, то ли укусить в губы. – Поозоровал – и баста. Отрыщь, тебе говорят!
– Кто это? – спросил Митя. – Мутант?
– Сам ты мутант, – неожиданно обиделся Егорка. – Поостерегись в другой раз, пришелец, Петюня не всегда ласковый.
Зверьку тоже не понравилось, как его обозвали, он задержал на Мите продолжительный изучающий взгляд.
– Да я без намёка, – смутился Митя. – Для меня все животные – братья родные.
– Сам ты животное, – ещё больше построжал Егорка и надолго замкнулся, не отвечая ни на какие вопросы, будто оглох.
Шли часа три буреломом, потом тропа перетекла в узкий, хорошо утрамбованный тракт с отпечатками гусениц волокуш. Рысёнок Петюня, трусивший рядом с проводником, забежал вперёд, плюхнулся на задницу и коротко, жалобно взвыл. Егорка потрепал его по холке, и они любовно потёрлись лбами.
– Дальше ему нельзя, – пояснил Егорка попутчикам. – Ничего, Петюня, не навек расстаёмся.
Петюня остался на дороге и с укоризной глядел им вслед, пока тропа не свернула.
– Какой хорошенький, – пожалела Даша. – Господин Егор, почему ему нельзя с нами?
– Петюня стиховой, а там соблазнов много. – Мужик сам явно был огорчён, что пришлось оставить зверя. – Никакой я тебе не господин, девушка. У нас господ нету, все равнозначные.
Вскоре лес кончился, и прямо перед ними в излучине реки открылось поселение. Отсюда, с бугорка, оно было видно как на ладони. Десятка четыре неровно разбросанных изб, огороженных общим высоким забором да ещё окольцованных рвом, похожим издали на чёрную свернувшуюся змею. Среди изб выделялось двухэтажное здание из кирпича, вдруг напомнившее Мите родной многоквартирный барак в Раздольске.
Их впустили в городище через узкую, обитую железными пластинами дверь сбоку от деревянных ворот, в которые упирался дощатый настил. Двое стражников, одетые так же причудливо, как Егорка, да ещё вооружённые музейными арбалетами, поочерёдно с ним обнялись, хлопая по спине, как после долгой разлуки. На Митю с Дашей лишь повели раскосыми очами, а один вдобавок сплюнул в их сторону. И позже, когда шли по улице, на них подчёркнуто не обращали внимания, хотя людей в палисадниках на грядках копошилось изрядно: преимущественно пожилые бабы да малые ребятишки, мужчин не было видно. Бабы выпрямлялись от земли, весело окликали Егорку, поздравляли с благополучным возвращением, будто он прибыл с того света, а на попутчиков взглядывали как на пустое место. Всё это было немного странно. Весь посёлок затронул в Мите какое-то давнее воспоминание, будто выплывшее из ночного сновидения. По Дашиному лицу он видел – она тоже испытывает что-то подобное. Можно было предположить, что они очутились в голографическом мире, если бы не вполне осязаемые запахи и звуки. Митя сорвал яблоко с дерева, перекинувшего ветки через штакетник, надкусил, дал попробовать Даше. Яблоко было настоящее, незрелое, кислый сок обжёг гортань, усилив стократно ощущение, что всё это уже было с ним когда-то: низкие закопчённые избы, похилившиеся оградки, картофельные и овощные плантации… и, главное, свежие голоса и обветренные лица женщин… Где было, когда было, да и было ли вообще…
– Что ты сказала? – переспросил он Дашу.
– Не знаю, – испугалась она. – Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело.
– Какое горе? – разозлился он. – Не каркай, накличешь ещё.
– Митенька, мне страшно. Как будто, как будто…
На кирпичном доме над дверью полыхал чудной плакат: суровая женщина с взволнованным лицом, в распахнутом платке на тёмных волосах, грозила пальцем прохожему. На плакате грозная надпись: «Ты записался, сволочь, в военно-морской флот?»
На каменном крылечке восседал здоровенный детина в тельняшке, с непримиримым лицом. Подождав, пока они приблизились, детина ловким движением выдернул из-за спины звуковой ускоритель. Митя от удивления аж заморгал. Он знал, как действует эта продолговатая чёрная штука, похожая на полицейский жезл. Если детина чокнутый, от них с Дашей останется только голубоватый дымок.
– Стой, кто идёт? – рявкнул детина.
– Не дури, Тимоха,– засмеялся гонец-порученец Егорка. – Оставь свои хохмы для клуба. Полковник на месте?
– Ничего не знаю, – не сдавался страж. – Говори пароль. Стреляю без предупреждения.
– Счас так стрельну, – окрысился Егорка, – язык проглотишь.
После этого детина смягчился, убрал ускоритель за спину, заискивающе прогудел:
– Куревом не богат, Егорий?
– И было бы, не дал. Ишь, шутник. Мало вас песочат, всё бы лемеха крутить. А у нас дело срочное.
– Проходи, коли так. – Детина отстранился, толкнул дверь ногой, но когда протискивались мимо, успел прихватить Дашу за бочок.
Полковник Улита принял их в обыкновенной комнате с одним окном и почти без мебели – тёсаный стол с компьютером, три табуретки да деревенские полати поперёк стены, – и если Митя ожидал увидеть одного из тех головорезов, чьи портреты красовались на расклеенных по Москве листовках с надписью «Враг свободной России. За укрывательство – смертная казнь», то здорово ошибся. На полатях сидел человек преклонного возраста, предельно измождённого вида и с таким выражением в запавших глазах, будто сидеть ему трудно и он сейчас ляжет, за что заранее просит прощения. Но вокруг реденьких кудрей Митя различил характерное свечение, знак высшей принадлежности; из всех встреченных Митей прежде людей таким знаком обладал лишь Истопник, но у того аура не имела такой упругой насыщенности. У Мити сердце оттаяло: больше не надо хитрить и изворачиваться. Дошёл.
– Именно так, Климов, – подтвердил его мысли полковник Улита. – Дошёл, и, полагаю, это было не так-то легко… Что ж, располагайтесь, детишки, разговор будет долгий. А ты ступай себе с богом, Егорка.
Гонец-порученец склонился в почтительном поклоне и приложился губами к желтоватой руке старика. Митя воспринял увиденное как должное, как что-то вполне естественное, но Даша испуганно ойкнула. Полковник с улыбкой обернул к ней страдальческий лик.
– Ишь как изломали тебя окаянные. Ничего, дай срок, вернётся покой в твою душу.
Даша, не выпуская Митиной руки, опустилась на табуретку.
Егорка, пятясь, покинул комнату, и полковник снова заговорил. Его голос звучал как течение глубоководной реки; серебристое сияние над головой покачивалось и меняло очертания, словно поддуваемое ветерком. Он поздравил их с тем, что они находятся в зоне отчуждения, где не действует власть супостата. Если они не таят в сердце зла, то бояться им больше нечего, у них будет время, чтобы заново понять смысл земного бытования и самим решить свою дальнейшую судьбу.
К Даше он обратился отдельно и сказал нечто такое, от чего «матрёшка» зарделась как маков цвет.
– Беду твою вижу, девушка, но шибко не кручинься. Любовь всё превозмогает.
Даша метнула быстрый взгляд на Митю.
– Любовь тут ни при чём, господин Улита. Это физиология. С ней не поспоришь.
– Про умные слова забудь, они для того придуманы, чтобы правду темнить. Пятерых детишков родишь, помяни моё слово. Нам солдатиков много понадобится.
После этого Даша затуманилась и умолкла, а Митя остро ощутил, что наступил час откровения, и если он им не воспользуется, другого раза может не быть.
– С детишками понятно, господин полковник, – сказал он с вызовом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63