– В глаза еще попадешь.
– Краска это, дура, краска! – крикнул ей Трахтенн. – Все пончо мне испортила.
И Клеопатра поняла, что обманута и, мгновенно сорвавшись в истерику, схватила автомат за сам собой откинувшийся приклад, обернулась к коварной машине и стала ее дубасить.
Громкие звуки ударов металла по металлу саданули по барабанным перепонкам.
– Эй, ты почто имущество портишь! – морщась, бросился регенерат Гена спасать бетоносмеситель. Схватив сзади за талию завизжавшую девушку, потащил ее в центр зала.
– Подлец, подлец! – пытаясь вырваться, костерила Клепа бетоносмеситель. – Грязный, похотливый подлец.
– Не подлец, а ревнивец! – поправил ее регенерат. – Прознал, что ты с Трахтенном в сапогах трахаешься, и отомстил простенько и со вкусом. А мог бы змею подложить, если бы грамотным был. – И чуть ослабил хватку, с тем, чтобы тело девушки проскользнуло вниз и застряло в его объятиях уже на уровне пухленьких грудей.
– Никакой он не ревнивец, – махнул рукой Трахтенн. – Просто это агрегат не может делать оружия по определению. Вот он и сделал игрушку.
А Бармалей уже крутился вокруг бытового генератора, интересуясь, не изменилось ли в лучшую сторону ее к нему отношение. После того, как он потерся головой о смесительный барабан, машина ласково заурчала. Обрадовавшись, муравей бросился к регенерату и взглядом попросил его включить агрегат, после того, как он в него залезет, и тут же поскакал назад. Когда Гена подошел, Бармалей уже сидел в барабане. Глаза его светились вожделением. Закрыв крышку, регенерат несколько неуверенно (вспомнил фигу с маслом) нажал синюю кнопку.
Машина работала несколько минут. Звуки, издаваемые ею, были столь оптимистичными, что посмотреть на результат ее творчества подошли и Трахтенн и Клеопатра, по всей видимости, уже смирившаяся с ситуацией. Когда крышка была откинута, смеялась она одна – в барабане сидела... зеленая лягушка!
Справившись с брезгливостью (Баламут не любил лягушек), регенерат хотел вынуть бывшего муравья из машины, но тот не давался: подпрыгивал, выскальзывал из рук и злобно квакал. Гена догадался, что земноводное требует второй попытки. И, захлопнув крышку, нажал синюю кнопку.
...Лишь только крышка была открыта, Клепа чуть не упала со смеху: в бытовом генераторе лежала бутылка водки с выцветшей этикеткой! Ноль пять кустанайского разлива времен гагаринских и покоренья Нила. Регенерат Гена импульсивно взял ее в руки и вопросительно посмотрел на Трахтенна, но тот, щелкнув по кадыку указательным пальцем, тут же, отказывая, покачал им из стороны в сторону, затем отнял бутылку и вернул ее в барабан. Перед тем, как нажать синюю кнопку, угрожающе постучал по пульту кулаком.
В третий раз в барабане оказался нулевой вариант, то есть муравей Бармалей собственной персоной. Пряча глаза и не делая попыток выскочить, Нулевой вариант лежал в барабане чернее тучи.
– Да ладно тебе! – начал его успокаивать Гена. – Нам вообще жить осталось тридцать часов, так что потерпи немного, не теряй головы. И, оставив в покое муравья, никак не отреагировавшего на его слова, повернулся и пошел к Трахтенну, который уже колдовал у пульта управления ракетой: через час он начинал пробное торможение.
Но, как говорится, человек предполагает, а Координатор располагает. В течение следующего часа случилось нечто такое, что о торможении не могло быть и речи. И опять все раскрутила зловредная Клеопатра, безответственно оставленная без присмотра (Трахтенн и Гена работали, не поднимая головы, а муравей, окончательно потерявший вкус к жизни, безвылазно сидел в ХЕХХе).
Так вот, Клепа бочком-бочком проникла в санузел, о чем-то там поговорила с Гороховым (минуту, не больше), тут же спустилась назад, в командный пункт и устроилась в кресле отдыха – нога на ногу так, чтобы были видны кружевные трусики, белые и в мелкий голубой горошек. Трусики и ноги не давали Трахтенну сосредоточиться, и он попросил их обладательницу чем-нибудь заняться, ну, хотя бы принести чаю.
Через двадцать минут поднос с тремя чашками благоухающего напитка стоял рядом с командиром корабля. Одну из чашек, якобы шутки ради, Клепа поднесла Бармалею. Тот чаевать отказался. Девушка же, воровато оглянувшись, вылила Принцессу Гиту на голову муравью и тут же захлопнула крышку барабана. И принялась наблюдать за Трахтенном, задумчиво попивавшим чай. С каждым новым глотком интерес в лице Клепы сменятся все большим и большим недоумением. Когда, допив чай, вон Сер принялся за работу, недоумение ее и вовсе переросло в нескрываемое раздражение, которое, однако, сменилось некоторой удовлетворенностью после того, как свою чашку выпил регенерат... Девушке было от чего радоваться – как только пустая чашка прикоснулась к подносу, регенерат ойкнул и медленно, очень медленно опустился на пол. Сев, застыл, глядя перед собой не видящими глазами.
Весь поглощенный работой Трахтенн заметил изменение в состоянии товарища лишь после того, как бросив взгляд на Клепу, увидел, что она смотрит на него с откровенной ненавистью. Осмотревшись, а потом и оглянувшись, чтобы выяснить причину появления у девушки такой неприязни, он увидел безучастно сидящего на полу Гену. Бросился к нему, взглянул в глаза и с ужасом прошептал:
– Волосы Медеи! Это Волосы Медеи! Она вытрясла из него душу!
* * *
...Да, Клеопатра по наущению Горохова опоила регенерата и вон Сера высококонцентрированным раствором медеита (марианин знал о нем от Баламута). Муравью тоже досталось – так же, как и у Гены, душа от него отлетела, впрочем, оставшись в пределах смесительного барабана. А душа регенерата сизым дымом заголубела под самым потолком командного пункта.
С трудом смирившись с потерей друзей, – хотя, что там, все равно погибли бы, – Трахтенн потащил Клеопатру к решетчатому кожуху замедлителя нейтронов с тем, чтобы приковать ее к нему наручниками. Но девушка, прижавшись к инопланетянину всем телом, заплакала так по-детски, что он не смог совершить насилия (вот ведь гуманоид!) и оставил ее на свободе. И вновь принялся за попытки затормозить ракету. И через час, к его великому удивлению, скорость космической торпеды начала медленно падать. Потирая руки, он обернулся к девушке, только что вернувшейся из кухни:
– Похоже, девочка, все у нас получится...
– Мы перейдем на околоземную орбиту?
– Да... – ответил инопланетянин и, что-то заметив тревожное на приборах, отвернулся к пульту управления.
– Послушай, – окликнула его Клепа. – А почему у тебя душа не улетела? Как у регенерата?
– Я сам сначала удивился. Но, подумав, понял, что стал человеком не вполне...
– Как это не вполне стал человеком?
Трахтенн, улыбнувшись, рассказал, как на подлете к Млечному пути превратился в Homo sapiens.
– У ксенотов нет душ, и потому я превратился в бездушного человека... – заключил он.
– У ксенотов нет душ? – удивилась девушка.
– Видишь ли, развитие нашей расы пошло другим путем... Мы постепенно отказались от использования души, как средства передачи жизненного импульса от одного органического тела в другое. Мы перестали о ней заботиться, и она отсохла у нас, как у вас отсох хвост. И поэтому у нас нет никаких религиозных институтов, нет ментальных сооружений наподобие вашего ада и вашего рая. Мы живем одной жизнью, но вечно...
– За все надо платить... – вспомнила девушка фразу.
– Понимаешь, у мариян нет болезней, и потому каждый из нас может в принципе жить столько, сколько ему заблагорассудится. Мы живем вечно, но и вечно стареем, психологически, конечно... И наступает момент, когда мы перестаем хотеть жить, и наступает момент, когда наши более молодые родственники перестают хотеть, чтобы мы жили. И тогда мы по собственному желанию переселяемся на Затаенный остров и расстаемся там с жизнью по сценариям, разработанным лучшими драматургами Марии.
– Расстаетесь с жизнью по сценариям?
– Да... И ты знаешь, их содержание держится в тайне от ксенотов, желающих жить. Такие они захватывающие.
– Понимаю... Романтика, наверное, сплошная... Дуэли из-за прекрасных дам... Последний поцелуй в холодеющие губы... Или возвышенный красавец травит неверную возлюбленную и вешается потом над ней, еще не умершей... И раскачивается, раскачивается...
Мариянин качнул головой. «Ох уж эти синийцы!»
– Не знаю... С Затаенного острова никто и ничто не возвращается.
Сказав, Трахтенн неожиданно напрягся. На дисплее обезличенного Мыслителя зашевелились строчки цифр.
– Вместо вечной жизни – вечная старость... – задумалась Клепа. – Это скучно.
– Представители вашей расы поэтичны... – улыбнулся Трахтенн, принявшись стучать по клавише Enter. – У вас меньше знаний и больше воображения. Это от наличия души.
– Да уж, что есть, то есть. Не в пример вашей милости. У тебя два друга улетучились, а ты со мной научно-популярные беседы проводишь...
Трахтенн молчал, набирая что-то на клавиатуре. Закончив, спросил, не поднимая лица:
– Это Горохов тебе дал медеита?
– Да. После того как в Кырк-Шайтане из него дважды вынули душу, он его на всякий пожарный случай в медальоне носил.
– А почему ты не попыталась освободить его от наручников? Вон, ключик на пульте лежит?
– Не хотела рисковать. Вдруг ты увидел бы, что его нет. Вместо ключика я ему скрепку дала...
– Скрепку? – воскликнул Трахтенн, повернувшись к девушке. И застыл с открытым ртом – над ним, с занесенным над головой гаечным ключом, стоял Горохов. Синяк на его глазу горел злорадно.
* * *
...Перевязав бесчувственного Трахтенна, Клеопатра обмыла ему лицо, перетащила в спальню, там положила на кровать и прикрепила к ней наручниками. Затем подошла к бытовому генератору и собрала душу Баламута-Бармалея (так, из озорства) в баночку из-под малинового варенья. Закрыв и поставив ее в сторону, достала безжизненное муравьиное тело и забросила его (так, из куража) в дальний угол командного пункта. Тело же регенерата Гены перенесла в санузел (чтобы глаза не мозолил). Тем временем Горохов, сидя за командным пультом, менял вариант приземления. Закончив со всеми делами, включил автопилот, обернулся к Клеопатре (уже сидевшей в кресле с вязанием) и сказал, потирая руки:
– Ну, что, дорогая, мы выиграли! И у нас с тобой в этой юдоли печали еще есть целые сутки. Давай, отпразднуем событие?
– Давай, милый мой камикадзе, – согласилась Клеопатра, отложив вязание. – Вот только как к этой идее отнесется наша киска?
«Киска», то есть бытовой генератор, отнесся к идее Мстислава Анатольевича положительно и сотворила все, что девушка пожелала. Даже прибавила к заказанному кое-что из вселенских деликатесов – копченые клыки кожистого армагедонта с Омеги Штеры Кртоплекса, икринку ихтиоканопуса с Тау Кита и дюжину нежнейших яиц эквисасинуса с третьей планеты Ра. Благожелательность «киски» Клепа объяснила ее удовлетворенностью менее тяжким повреждением головы Трахтенна и его последующим пленением (к Горохову она не ревновала – муж все-таки).
Когда все было готово, сели праздновать. Настроение у них было просветленное: они все выполнили, и теперь перед ними открывались сияющие перспективы вечной благодати. Предстоящая гибель их бренных оболочек их не тревожила.
Мстислав Анатольевич за двадцать лет сознательной жизни так и не смог найти себя. Вдумчивый, глубоко эрудированный ученый, он редко бывал счастлив. У него не было друзей (уму друзья не нужны, уму нужны соперники); тонкий (и строгий) ценитель женской красоты, он не мог относиться к женщинам по достоинству, и потому большую часть жизни был одинок; любящий отец, он не имел возможности достаточно часто встречаться со своими детьми, и со временем стал им чужим... И он, пламенный приверженец Дарвина, глубоко поверил в потустороннее существование, обещанное ему на планете с зеленой атмосферой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Краска это, дура, краска! – крикнул ей Трахтенн. – Все пончо мне испортила.
И Клеопатра поняла, что обманута и, мгновенно сорвавшись в истерику, схватила автомат за сам собой откинувшийся приклад, обернулась к коварной машине и стала ее дубасить.
Громкие звуки ударов металла по металлу саданули по барабанным перепонкам.
– Эй, ты почто имущество портишь! – морщась, бросился регенерат Гена спасать бетоносмеситель. Схватив сзади за талию завизжавшую девушку, потащил ее в центр зала.
– Подлец, подлец! – пытаясь вырваться, костерила Клепа бетоносмеситель. – Грязный, похотливый подлец.
– Не подлец, а ревнивец! – поправил ее регенерат. – Прознал, что ты с Трахтенном в сапогах трахаешься, и отомстил простенько и со вкусом. А мог бы змею подложить, если бы грамотным был. – И чуть ослабил хватку, с тем, чтобы тело девушки проскользнуло вниз и застряло в его объятиях уже на уровне пухленьких грудей.
– Никакой он не ревнивец, – махнул рукой Трахтенн. – Просто это агрегат не может делать оружия по определению. Вот он и сделал игрушку.
А Бармалей уже крутился вокруг бытового генератора, интересуясь, не изменилось ли в лучшую сторону ее к нему отношение. После того, как он потерся головой о смесительный барабан, машина ласково заурчала. Обрадовавшись, муравей бросился к регенерату и взглядом попросил его включить агрегат, после того, как он в него залезет, и тут же поскакал назад. Когда Гена подошел, Бармалей уже сидел в барабане. Глаза его светились вожделением. Закрыв крышку, регенерат несколько неуверенно (вспомнил фигу с маслом) нажал синюю кнопку.
Машина работала несколько минут. Звуки, издаваемые ею, были столь оптимистичными, что посмотреть на результат ее творчества подошли и Трахтенн и Клеопатра, по всей видимости, уже смирившаяся с ситуацией. Когда крышка была откинута, смеялась она одна – в барабане сидела... зеленая лягушка!
Справившись с брезгливостью (Баламут не любил лягушек), регенерат хотел вынуть бывшего муравья из машины, но тот не давался: подпрыгивал, выскальзывал из рук и злобно квакал. Гена догадался, что земноводное требует второй попытки. И, захлопнув крышку, нажал синюю кнопку.
...Лишь только крышка была открыта, Клепа чуть не упала со смеху: в бытовом генераторе лежала бутылка водки с выцветшей этикеткой! Ноль пять кустанайского разлива времен гагаринских и покоренья Нила. Регенерат Гена импульсивно взял ее в руки и вопросительно посмотрел на Трахтенна, но тот, щелкнув по кадыку указательным пальцем, тут же, отказывая, покачал им из стороны в сторону, затем отнял бутылку и вернул ее в барабан. Перед тем, как нажать синюю кнопку, угрожающе постучал по пульту кулаком.
В третий раз в барабане оказался нулевой вариант, то есть муравей Бармалей собственной персоной. Пряча глаза и не делая попыток выскочить, Нулевой вариант лежал в барабане чернее тучи.
– Да ладно тебе! – начал его успокаивать Гена. – Нам вообще жить осталось тридцать часов, так что потерпи немного, не теряй головы. И, оставив в покое муравья, никак не отреагировавшего на его слова, повернулся и пошел к Трахтенну, который уже колдовал у пульта управления ракетой: через час он начинал пробное торможение.
Но, как говорится, человек предполагает, а Координатор располагает. В течение следующего часа случилось нечто такое, что о торможении не могло быть и речи. И опять все раскрутила зловредная Клеопатра, безответственно оставленная без присмотра (Трахтенн и Гена работали, не поднимая головы, а муравей, окончательно потерявший вкус к жизни, безвылазно сидел в ХЕХХе).
Так вот, Клепа бочком-бочком проникла в санузел, о чем-то там поговорила с Гороховым (минуту, не больше), тут же спустилась назад, в командный пункт и устроилась в кресле отдыха – нога на ногу так, чтобы были видны кружевные трусики, белые и в мелкий голубой горошек. Трусики и ноги не давали Трахтенну сосредоточиться, и он попросил их обладательницу чем-нибудь заняться, ну, хотя бы принести чаю.
Через двадцать минут поднос с тремя чашками благоухающего напитка стоял рядом с командиром корабля. Одну из чашек, якобы шутки ради, Клепа поднесла Бармалею. Тот чаевать отказался. Девушка же, воровато оглянувшись, вылила Принцессу Гиту на голову муравью и тут же захлопнула крышку барабана. И принялась наблюдать за Трахтенном, задумчиво попивавшим чай. С каждым новым глотком интерес в лице Клепы сменятся все большим и большим недоумением. Когда, допив чай, вон Сер принялся за работу, недоумение ее и вовсе переросло в нескрываемое раздражение, которое, однако, сменилось некоторой удовлетворенностью после того, как свою чашку выпил регенерат... Девушке было от чего радоваться – как только пустая чашка прикоснулась к подносу, регенерат ойкнул и медленно, очень медленно опустился на пол. Сев, застыл, глядя перед собой не видящими глазами.
Весь поглощенный работой Трахтенн заметил изменение в состоянии товарища лишь после того, как бросив взгляд на Клепу, увидел, что она смотрит на него с откровенной ненавистью. Осмотревшись, а потом и оглянувшись, чтобы выяснить причину появления у девушки такой неприязни, он увидел безучастно сидящего на полу Гену. Бросился к нему, взглянул в глаза и с ужасом прошептал:
– Волосы Медеи! Это Волосы Медеи! Она вытрясла из него душу!
* * *
...Да, Клеопатра по наущению Горохова опоила регенерата и вон Сера высококонцентрированным раствором медеита (марианин знал о нем от Баламута). Муравью тоже досталось – так же, как и у Гены, душа от него отлетела, впрочем, оставшись в пределах смесительного барабана. А душа регенерата сизым дымом заголубела под самым потолком командного пункта.
С трудом смирившись с потерей друзей, – хотя, что там, все равно погибли бы, – Трахтенн потащил Клеопатру к решетчатому кожуху замедлителя нейтронов с тем, чтобы приковать ее к нему наручниками. Но девушка, прижавшись к инопланетянину всем телом, заплакала так по-детски, что он не смог совершить насилия (вот ведь гуманоид!) и оставил ее на свободе. И вновь принялся за попытки затормозить ракету. И через час, к его великому удивлению, скорость космической торпеды начала медленно падать. Потирая руки, он обернулся к девушке, только что вернувшейся из кухни:
– Похоже, девочка, все у нас получится...
– Мы перейдем на околоземную орбиту?
– Да... – ответил инопланетянин и, что-то заметив тревожное на приборах, отвернулся к пульту управления.
– Послушай, – окликнула его Клепа. – А почему у тебя душа не улетела? Как у регенерата?
– Я сам сначала удивился. Но, подумав, понял, что стал человеком не вполне...
– Как это не вполне стал человеком?
Трахтенн, улыбнувшись, рассказал, как на подлете к Млечному пути превратился в Homo sapiens.
– У ксенотов нет душ, и потому я превратился в бездушного человека... – заключил он.
– У ксенотов нет душ? – удивилась девушка.
– Видишь ли, развитие нашей расы пошло другим путем... Мы постепенно отказались от использования души, как средства передачи жизненного импульса от одного органического тела в другое. Мы перестали о ней заботиться, и она отсохла у нас, как у вас отсох хвост. И поэтому у нас нет никаких религиозных институтов, нет ментальных сооружений наподобие вашего ада и вашего рая. Мы живем одной жизнью, но вечно...
– За все надо платить... – вспомнила девушка фразу.
– Понимаешь, у мариян нет болезней, и потому каждый из нас может в принципе жить столько, сколько ему заблагорассудится. Мы живем вечно, но и вечно стареем, психологически, конечно... И наступает момент, когда мы перестаем хотеть жить, и наступает момент, когда наши более молодые родственники перестают хотеть, чтобы мы жили. И тогда мы по собственному желанию переселяемся на Затаенный остров и расстаемся там с жизнью по сценариям, разработанным лучшими драматургами Марии.
– Расстаетесь с жизнью по сценариям?
– Да... И ты знаешь, их содержание держится в тайне от ксенотов, желающих жить. Такие они захватывающие.
– Понимаю... Романтика, наверное, сплошная... Дуэли из-за прекрасных дам... Последний поцелуй в холодеющие губы... Или возвышенный красавец травит неверную возлюбленную и вешается потом над ней, еще не умершей... И раскачивается, раскачивается...
Мариянин качнул головой. «Ох уж эти синийцы!»
– Не знаю... С Затаенного острова никто и ничто не возвращается.
Сказав, Трахтенн неожиданно напрягся. На дисплее обезличенного Мыслителя зашевелились строчки цифр.
– Вместо вечной жизни – вечная старость... – задумалась Клепа. – Это скучно.
– Представители вашей расы поэтичны... – улыбнулся Трахтенн, принявшись стучать по клавише Enter. – У вас меньше знаний и больше воображения. Это от наличия души.
– Да уж, что есть, то есть. Не в пример вашей милости. У тебя два друга улетучились, а ты со мной научно-популярные беседы проводишь...
Трахтенн молчал, набирая что-то на клавиатуре. Закончив, спросил, не поднимая лица:
– Это Горохов тебе дал медеита?
– Да. После того как в Кырк-Шайтане из него дважды вынули душу, он его на всякий пожарный случай в медальоне носил.
– А почему ты не попыталась освободить его от наручников? Вон, ключик на пульте лежит?
– Не хотела рисковать. Вдруг ты увидел бы, что его нет. Вместо ключика я ему скрепку дала...
– Скрепку? – воскликнул Трахтенн, повернувшись к девушке. И застыл с открытым ртом – над ним, с занесенным над головой гаечным ключом, стоял Горохов. Синяк на его глазу горел злорадно.
* * *
...Перевязав бесчувственного Трахтенна, Клеопатра обмыла ему лицо, перетащила в спальню, там положила на кровать и прикрепила к ней наручниками. Затем подошла к бытовому генератору и собрала душу Баламута-Бармалея (так, из озорства) в баночку из-под малинового варенья. Закрыв и поставив ее в сторону, достала безжизненное муравьиное тело и забросила его (так, из куража) в дальний угол командного пункта. Тело же регенерата Гены перенесла в санузел (чтобы глаза не мозолил). Тем временем Горохов, сидя за командным пультом, менял вариант приземления. Закончив со всеми делами, включил автопилот, обернулся к Клеопатре (уже сидевшей в кресле с вязанием) и сказал, потирая руки:
– Ну, что, дорогая, мы выиграли! И у нас с тобой в этой юдоли печали еще есть целые сутки. Давай, отпразднуем событие?
– Давай, милый мой камикадзе, – согласилась Клеопатра, отложив вязание. – Вот только как к этой идее отнесется наша киска?
«Киска», то есть бытовой генератор, отнесся к идее Мстислава Анатольевича положительно и сотворила все, что девушка пожелала. Даже прибавила к заказанному кое-что из вселенских деликатесов – копченые клыки кожистого армагедонта с Омеги Штеры Кртоплекса, икринку ихтиоканопуса с Тау Кита и дюжину нежнейших яиц эквисасинуса с третьей планеты Ра. Благожелательность «киски» Клепа объяснила ее удовлетворенностью менее тяжким повреждением головы Трахтенна и его последующим пленением (к Горохову она не ревновала – муж все-таки).
Когда все было готово, сели праздновать. Настроение у них было просветленное: они все выполнили, и теперь перед ними открывались сияющие перспективы вечной благодати. Предстоящая гибель их бренных оболочек их не тревожила.
Мстислав Анатольевич за двадцать лет сознательной жизни так и не смог найти себя. Вдумчивый, глубоко эрудированный ученый, он редко бывал счастлив. У него не было друзей (уму друзья не нужны, уму нужны соперники); тонкий (и строгий) ценитель женской красоты, он не мог относиться к женщинам по достоинству, и потому большую часть жизни был одинок; любящий отец, он не имел возможности достаточно часто встречаться со своими детьми, и со временем стал им чужим... И он, пламенный приверженец Дарвина, глубоко поверил в потустороннее существование, обещанное ему на планете с зеленой атмосферой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43