«Бельмондо» он убил с особым удовольствием. «Наверное, я становлюсь мазохистом...» – подумал он с кривой улыбкой на устах, разглядывая только что проделанную дырочку в «своем» лбу.
После «бельмондо» был небольшой перерыв, и Борис использовал его с толком: он обложил «трешку» трупами копов – спереди, чтобы шальные пули не угодили в компьютер и сзади – для защиты от рикошетов и осколков известняка, которые выбивались промазанными пулями.
Когда он закончил и с сигаретой во рту засмотрелся на плоды своей работы, в проходной комнате раздался взрыв, выбивший обрешетку двери. Подойдя к баррикаде, Борис посмотрел в образовавшуюся дыру, и увидел, что на мине подорвался «худосоков», тот самый, который смылся через потолок. Поставив еще несколько мин, он вернулся в копохранилище дожидаться новой атаки.
Ему не пришлось долго ждать – копы, вооруженные бейсбольными битами, посыпались как из ведра. Но чем могли им помочь биты? Борис убивал их на лету... Кровь убитых уже заливала его кроссовки, а он стрелял и стрелял. Скоро вся «трешка» была завалена телами копов, а они, лезли и лезли, и все больше среди них было «софий», «вероник» и «ольг»... Но все они для Бориса были на одно лицо, все они были противниками.
2. Упали в грязь. – Тунгусский метеорит был опытным. – Женщины это делают сидя.
Спускаемый аппарат упал в Зеленое озеро – небольшой водоем в нескольких сотнях метров от Искандеркуля 18 августа в 4-06 утра. Озерцо после удара выплеснулось и Трахтенну вон Серу ничего не стоило открыть люк и выйти наружу в черный, тяжело и неприятно пахнущий донный ил.
Да, Трахтенн остался жив. Его организм, унаследовавший некоторые свойства ксенотского, смог нейтрализовать яд, использованный Клеопатрой как последнее средство для выполнения заложенного в ее мозг задания. Его организм, унаследовавший некоторые свойства ксенотского, не был сломлен порошком, изготовленным Клеопатрой из материала, обнаруженного ею в дезинтеграторе.
В дезинтеграторе она обнаружила вербекс по-урушски, приготовленный из останков Горохова. Чутье прирожденной хозяйки подсказало ей, что вербекс – это отрава, и что его вполне хватит для того, чтобы у всего населения Китая глаза сначала стали круглыми, а потом навсегда закрылись.
Да, Трахтенн остался жив, а душа Клеопатры погибла безвозвратно, погибла вместе с кораблем, врезавшимся в Кырк-Шайтан. Но ни Центр, ни гора со звучным названием не были уничтожены и все из-за того, что Трахтенну, невзирая на десятикратные перегрузки, удалось-таки снизить скорость корабля и произвести действия, повлекшие к тому, что взрыва ПВВВ не произошло.
Космическая торпеда Трахтенна была весьма хитрым сооружением. В случае штатного (боевого) входа в цель, материал, из которого состояла ракета, должен был испариться, образовав вместе с испарившимся ПВВВ высокотемпературную плазму огромной взрывной мощности. Такой огромной, что ее хватило бы на дезинтеграцию Земли в космическую пыль.
Однако в случае применения «Нулевого» варианта, разработанного на случай отмены задания на заключительном отрезке полета, космический корабль после соприкосновения с земной поверхностью должен был испариться, не произведя ударного воздействия. Так, как испарился Тунгусский метеорит, на самом деле представлявший собой опытный и потому несовершенный в некоторых отношениях образец мариинской беспилотной космической торпеды.
Так и случилось – корабль Трахтенна, гордость Марии, после отделения спускаемого аппарата ударился об Кырк-Шайтан как перезрелая груша и испарился, издав при этом хлопок чуть громче звука, возникающего при преодолении реактивным самолетом звукового барьера.
Выйдя из спускаемого аппарата, Трахтенн не мог не посмотреть на звезды. На Марии они были красными, а небо ночью – густо синим. А здесь над планетой нависал пугающе черный небосвод, в котором сияли белые звезды, казавшиеся отверстиями, сквозь которые проглядывает невообразимо светлый и прекрасный мир.
Вон Сер постоял бы еще, привыкая к незнакомой и, видимо, прекрасной планете, но озерная впадина все более и более заполнялась набегавшей со всех сторон водой. И ему пришлось вернуться в спускаемый аппарат, тускло освещенный маломощной лампой, вернуться, чтобы вытащить из тормозных капсул и перетащить в безопасное место спасенных им людей...
Да, вон Сер, невзирая на огромные перегрузки, все-таки смог втиснуть всех участников злополучного банкета в две имевшиеся на корабле тормозные капсулы. И теперь необходимо было перетащить их на ближайшую прибрежную скалу. Последним из спускаемого аппарата был вынесен муравей Горохов – сердобольный Трахтенн взял в спускаемый аппарат и его. Оказавшись на пленэре, муравей мгновенно очувствовался и, куснув своего спасителя в плечо, вырвался и убежал в сторону заснеженной Чимтарги.
...Искандеркуль, игравший рябью в свете только-только выглянувшей луны, Трахтенн увидел лишь после того, как закончил работу.
Озеро заворожило его своей уверенной красотой. Огромные туши гор, обступившие водную гладь со всех сторон, напомнили Трахтенну гигантских сказочных животных, собравшихся на ночной водопой... Инопланетянин со страхом вглядывался в вершины, пытаясь определить, какая из них есть этот загадочный, этот дьявольский Кырк-Шайтан. Когда одна из них, не самая высокая, но ближе подступившая к озеру, приковала его внимание, застонал Баламут. Вон Сер бросился к нему. Николай лежал с открытыми глазами. Увидев Трахтенна, он, морщась, сказал:
– По маленькому хочется – сил нет... А встать не могу – от перегрузок всего корежит. Помоги, что ли, братан, описаться...
Трахтенн знал, что Баламут очнется первым. Уже вложив людей в тормозные капсулы, он на свой страх и риск вколол им антидот, и все они просто обязаны были выкарабкаться, и раньше всех – самый нетрезвый. Самый нетрезвый, потому что примененное противоядие наиболее успешно действовало в организме, содержащем алкоголь (на Марии пили все, и фармацевты это учитывали). Баламут же был залит спиртным по самые ноздри.
Покачав головой, Трахтенн поднял Николая на ноги, поставил его на край скалы и расстегнул ширинку. Все остальное пришлось делать самому Баламуту.
– А знаешь, мы тут с Черным в свое время только и купались, – сказал он, довольно улыбаясь. – В Искандере вода холодная, а здесь ничего, окунуться пару раз можно.
– Я тоже хочу писать! – вдруг раздался сзади капризный голос Клепы. – Трахтенн, помоги!
Инопланетянин от удивления (жива!!?) отпрянул, чуть не уронив Баламута в жижу, уже набравшуюся в чашу озера. Когда тот закончил писать, он уложил его отдыхать на скалу и подошел к Клеопатре, соображая, как ловчее взять ее на руки.
– Ты ее под коленки возьми, – посоветовал Баламут, закуривая. – Ты, что, не знаешь, как женщины писают?
Трахтенн так и сделал, но Клеопатра закапризничала – стоя, мол, хочу. Баламут от изумления забыл выдохнуть табачный дым и до слез закашлялся. Инопланетянин удивился тоже, поставил Клепу, как ставил Николая, но спускать цветных штанишек не стал – застеснялся. Потом было кино – Клеопатра спустила штанишки и начала искать что-то в трусиках. «Темно, – подумал Трахтенн. – Или прокладку вытащить не может». А Клепа вдруг как завизжит:
– Члена нет! Нет члена!!!
– А откуда он у тебя взялся бы? – удивился Баламут. – Ты же баба! У порядочных женщин член бывает только искусственный.
– Какая я тебе баба! – закричала Клепа. – Я мужик! Гена, Гена я!
Поняв, что душа регенерата вселилась в Клеопатру, все засмеялись. Все, кроме Худосокова.
– Хватит базлать! – раздраженно погасил он веселье. – Лучше перевяжите его, черт, ее! Вон, какая рана на виске.
Трахтенн, осмотрев Клепу (или регенерата), пошел по пояс в грязи за аптечкой в спускаемый аппарат (люк его отрывался кверху, и вода до него не доставала). Мариинские лекарства работали на принципе всеобщей регенерации и, спустя три минуты, рана закрылась, да так, что девушку можно было целовать в висок и без всякой для нее боли.
Худосоков все это время смотрел, по-волчьи принюхиваясь, в сторону Кырк-Шайтана.
– Сдается мне, что в Центре дела какие-то происходят, нутром чувствую, – сказал он, когда лечение девушки было закончено. Сколько времени?
– Без минуты пять, – ответил Баламут.
– Идти надо... – простонал Ленчик, пытаясь подняться. – Семь часов у нас осталось, можем не успеть.
– Не семь, а пять, – буркнул Баламут. – До этого Кырк-Шайтана два ходу...
– Там машина должна быть на метеостанции, – прокряхтел Худосоков. – Пойду, национализирую.
– Только не режь никого, умоляю! – взмолился Баламут.
– Да нет у меня пера, – успокоил его Худосоков, усиленно массируя ноги. – Я их на понт возьму.
– Я с ним пойду, а вы спускайтесь потихоньку до дороги – сказал Трахтенн, хорошо знавший, что Худосокову ножа для убиения человека не нужно. И, подхватив его за талию, пошел по тропе к метеостанции.
...Метеорологи (их, опухших от пьянства, было двое) не захотели отдавать свой допотопный Газ-51. И Трахтенн, попеняв на их гражданскую несознательность, выпустил Худосокова из рук. И тот, скорчив рожу, без сомнения срисованную в зоне особого режима, выразил пару емких фраз. Прочувствовав их, жрецы погоды не только отдали машину, но и выразили страстное желание немедленно выплатить контрибуцию и репарации в виде всех наличных денег (пятьдесят три российских рубля), двух охотничьих ружей (шестнадцатого и тридцать второго калибров) и четырех патронов к ним. Презрев деньги, Худосоков проверил и зарядил двустволки, залил последнюю канистру бензина в бензобак, уселся за руль и, завернув к Зеленому за Клеопатрой и Баламутом, погнал машину к Кырк-Шайтану.
3. Протез где? Где протез? – Ты жить теперь не сможешь... – Мавр сделал свое дело.
В 2-12 копы перестали лезть, и Бельмондо смог, наконец, вздохнуть спокойно. Закурив, он принялся рассматривать плоды своего огнестрельного «творчества».
Зрелище было ужасным. «Баламуты» и «бельмондо», «черные» и «худосоковы», пробитые пулями и окровавленные, завалили «трешку» со всех сторон. А она, как ни в чем не бывало, мигала индикаторными лампочками, да так живо, что Борис подумал, что все происходившее ей нравится.
"Вот дура, – подумал он раздраженно. – Ведь это все очень скоро запахнет: в погребе тепло и вентиляция плохонькая.
Как бы в ответ биокомпьютер, натужено гудя и медленно, как вертолет, поднялся к потолку и обнажил устье колодца. Борис понял, что его просят скинуть трупы в сиреневый туман.
– А хрен тебе не мясо? – пробурчал Борис, чувствуя, что кокетничает. – Я тебе не ассенизатор...
...Эта отвратительная работа заняла у него около часа. С ног до головы он вымазался в крови, был себе противен и хотел наверх, на свежий воздух. Из колодца никто не появлялся, и Бельмондо, посчитав свое дело законченным, пошел в столовую выпить что-нибудь и подкрепиться. Поев и пропустив рюмочку водки, он вернулся в Погреб с намерением выжать из «трешки» хоть какую информацию о существующем положении. И, в конце концов, после разного рода увещеваний и выстрелов в воздух, «трешка» ответила простуженным голосом:
– Через полчаса сам все узнаешь, – и опять замолчала.
Борис хотел сказать в ответ что-то обидное, но тут у люка взорвалась мина. Мгновенно пригнувшись (что-то пролетело над головой и упало за Трешкой), он обернулся и увидел копа-"баламута" и черноволосого синеглазого человека. Они лежали с двустволками у входа в Погреб (баррикаду разметало предыдущими взрывами). Мина, взорвавшаяся у них за спинами, видимо, не причинила им вреда, по крайней мере, на обращенном к Бельмондо лице «баламута» сияла радостная улыбка. Он так и умер с этой улыбкой, получив так же, как и синеглазый, полмагазина в голову.
Сменив рожок, Бельмондо вдруг понял, озарило его, что он, наконец, совершил тот поступок, которого от него ждали Стефания со своими боссами из небесной канцелярии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
После «бельмондо» был небольшой перерыв, и Борис использовал его с толком: он обложил «трешку» трупами копов – спереди, чтобы шальные пули не угодили в компьютер и сзади – для защиты от рикошетов и осколков известняка, которые выбивались промазанными пулями.
Когда он закончил и с сигаретой во рту засмотрелся на плоды своей работы, в проходной комнате раздался взрыв, выбивший обрешетку двери. Подойдя к баррикаде, Борис посмотрел в образовавшуюся дыру, и увидел, что на мине подорвался «худосоков», тот самый, который смылся через потолок. Поставив еще несколько мин, он вернулся в копохранилище дожидаться новой атаки.
Ему не пришлось долго ждать – копы, вооруженные бейсбольными битами, посыпались как из ведра. Но чем могли им помочь биты? Борис убивал их на лету... Кровь убитых уже заливала его кроссовки, а он стрелял и стрелял. Скоро вся «трешка» была завалена телами копов, а они, лезли и лезли, и все больше среди них было «софий», «вероник» и «ольг»... Но все они для Бориса были на одно лицо, все они были противниками.
2. Упали в грязь. – Тунгусский метеорит был опытным. – Женщины это делают сидя.
Спускаемый аппарат упал в Зеленое озеро – небольшой водоем в нескольких сотнях метров от Искандеркуля 18 августа в 4-06 утра. Озерцо после удара выплеснулось и Трахтенну вон Серу ничего не стоило открыть люк и выйти наружу в черный, тяжело и неприятно пахнущий донный ил.
Да, Трахтенн остался жив. Его организм, унаследовавший некоторые свойства ксенотского, смог нейтрализовать яд, использованный Клеопатрой как последнее средство для выполнения заложенного в ее мозг задания. Его организм, унаследовавший некоторые свойства ксенотского, не был сломлен порошком, изготовленным Клеопатрой из материала, обнаруженного ею в дезинтеграторе.
В дезинтеграторе она обнаружила вербекс по-урушски, приготовленный из останков Горохова. Чутье прирожденной хозяйки подсказало ей, что вербекс – это отрава, и что его вполне хватит для того, чтобы у всего населения Китая глаза сначала стали круглыми, а потом навсегда закрылись.
Да, Трахтенн остался жив, а душа Клеопатры погибла безвозвратно, погибла вместе с кораблем, врезавшимся в Кырк-Шайтан. Но ни Центр, ни гора со звучным названием не были уничтожены и все из-за того, что Трахтенну, невзирая на десятикратные перегрузки, удалось-таки снизить скорость корабля и произвести действия, повлекшие к тому, что взрыва ПВВВ не произошло.
Космическая торпеда Трахтенна была весьма хитрым сооружением. В случае штатного (боевого) входа в цель, материал, из которого состояла ракета, должен был испариться, образовав вместе с испарившимся ПВВВ высокотемпературную плазму огромной взрывной мощности. Такой огромной, что ее хватило бы на дезинтеграцию Земли в космическую пыль.
Однако в случае применения «Нулевого» варианта, разработанного на случай отмены задания на заключительном отрезке полета, космический корабль после соприкосновения с земной поверхностью должен был испариться, не произведя ударного воздействия. Так, как испарился Тунгусский метеорит, на самом деле представлявший собой опытный и потому несовершенный в некоторых отношениях образец мариинской беспилотной космической торпеды.
Так и случилось – корабль Трахтенна, гордость Марии, после отделения спускаемого аппарата ударился об Кырк-Шайтан как перезрелая груша и испарился, издав при этом хлопок чуть громче звука, возникающего при преодолении реактивным самолетом звукового барьера.
Выйдя из спускаемого аппарата, Трахтенн не мог не посмотреть на звезды. На Марии они были красными, а небо ночью – густо синим. А здесь над планетой нависал пугающе черный небосвод, в котором сияли белые звезды, казавшиеся отверстиями, сквозь которые проглядывает невообразимо светлый и прекрасный мир.
Вон Сер постоял бы еще, привыкая к незнакомой и, видимо, прекрасной планете, но озерная впадина все более и более заполнялась набегавшей со всех сторон водой. И ему пришлось вернуться в спускаемый аппарат, тускло освещенный маломощной лампой, вернуться, чтобы вытащить из тормозных капсул и перетащить в безопасное место спасенных им людей...
Да, вон Сер, невзирая на огромные перегрузки, все-таки смог втиснуть всех участников злополучного банкета в две имевшиеся на корабле тормозные капсулы. И теперь необходимо было перетащить их на ближайшую прибрежную скалу. Последним из спускаемого аппарата был вынесен муравей Горохов – сердобольный Трахтенн взял в спускаемый аппарат и его. Оказавшись на пленэре, муравей мгновенно очувствовался и, куснув своего спасителя в плечо, вырвался и убежал в сторону заснеженной Чимтарги.
...Искандеркуль, игравший рябью в свете только-только выглянувшей луны, Трахтенн увидел лишь после того, как закончил работу.
Озеро заворожило его своей уверенной красотой. Огромные туши гор, обступившие водную гладь со всех сторон, напомнили Трахтенну гигантских сказочных животных, собравшихся на ночной водопой... Инопланетянин со страхом вглядывался в вершины, пытаясь определить, какая из них есть этот загадочный, этот дьявольский Кырк-Шайтан. Когда одна из них, не самая высокая, но ближе подступившая к озеру, приковала его внимание, застонал Баламут. Вон Сер бросился к нему. Николай лежал с открытыми глазами. Увидев Трахтенна, он, морщась, сказал:
– По маленькому хочется – сил нет... А встать не могу – от перегрузок всего корежит. Помоги, что ли, братан, описаться...
Трахтенн знал, что Баламут очнется первым. Уже вложив людей в тормозные капсулы, он на свой страх и риск вколол им антидот, и все они просто обязаны были выкарабкаться, и раньше всех – самый нетрезвый. Самый нетрезвый, потому что примененное противоядие наиболее успешно действовало в организме, содержащем алкоголь (на Марии пили все, и фармацевты это учитывали). Баламут же был залит спиртным по самые ноздри.
Покачав головой, Трахтенн поднял Николая на ноги, поставил его на край скалы и расстегнул ширинку. Все остальное пришлось делать самому Баламуту.
– А знаешь, мы тут с Черным в свое время только и купались, – сказал он, довольно улыбаясь. – В Искандере вода холодная, а здесь ничего, окунуться пару раз можно.
– Я тоже хочу писать! – вдруг раздался сзади капризный голос Клепы. – Трахтенн, помоги!
Инопланетянин от удивления (жива!!?) отпрянул, чуть не уронив Баламута в жижу, уже набравшуюся в чашу озера. Когда тот закончил писать, он уложил его отдыхать на скалу и подошел к Клеопатре, соображая, как ловчее взять ее на руки.
– Ты ее под коленки возьми, – посоветовал Баламут, закуривая. – Ты, что, не знаешь, как женщины писают?
Трахтенн так и сделал, но Клеопатра закапризничала – стоя, мол, хочу. Баламут от изумления забыл выдохнуть табачный дым и до слез закашлялся. Инопланетянин удивился тоже, поставил Клепу, как ставил Николая, но спускать цветных штанишек не стал – застеснялся. Потом было кино – Клеопатра спустила штанишки и начала искать что-то в трусиках. «Темно, – подумал Трахтенн. – Или прокладку вытащить не может». А Клепа вдруг как завизжит:
– Члена нет! Нет члена!!!
– А откуда он у тебя взялся бы? – удивился Баламут. – Ты же баба! У порядочных женщин член бывает только искусственный.
– Какая я тебе баба! – закричала Клепа. – Я мужик! Гена, Гена я!
Поняв, что душа регенерата вселилась в Клеопатру, все засмеялись. Все, кроме Худосокова.
– Хватит базлать! – раздраженно погасил он веселье. – Лучше перевяжите его, черт, ее! Вон, какая рана на виске.
Трахтенн, осмотрев Клепу (или регенерата), пошел по пояс в грязи за аптечкой в спускаемый аппарат (люк его отрывался кверху, и вода до него не доставала). Мариинские лекарства работали на принципе всеобщей регенерации и, спустя три минуты, рана закрылась, да так, что девушку можно было целовать в висок и без всякой для нее боли.
Худосоков все это время смотрел, по-волчьи принюхиваясь, в сторону Кырк-Шайтана.
– Сдается мне, что в Центре дела какие-то происходят, нутром чувствую, – сказал он, когда лечение девушки было закончено. Сколько времени?
– Без минуты пять, – ответил Баламут.
– Идти надо... – простонал Ленчик, пытаясь подняться. – Семь часов у нас осталось, можем не успеть.
– Не семь, а пять, – буркнул Баламут. – До этого Кырк-Шайтана два ходу...
– Там машина должна быть на метеостанции, – прокряхтел Худосоков. – Пойду, национализирую.
– Только не режь никого, умоляю! – взмолился Баламут.
– Да нет у меня пера, – успокоил его Худосоков, усиленно массируя ноги. – Я их на понт возьму.
– Я с ним пойду, а вы спускайтесь потихоньку до дороги – сказал Трахтенн, хорошо знавший, что Худосокову ножа для убиения человека не нужно. И, подхватив его за талию, пошел по тропе к метеостанции.
...Метеорологи (их, опухших от пьянства, было двое) не захотели отдавать свой допотопный Газ-51. И Трахтенн, попеняв на их гражданскую несознательность, выпустил Худосокова из рук. И тот, скорчив рожу, без сомнения срисованную в зоне особого режима, выразил пару емких фраз. Прочувствовав их, жрецы погоды не только отдали машину, но и выразили страстное желание немедленно выплатить контрибуцию и репарации в виде всех наличных денег (пятьдесят три российских рубля), двух охотничьих ружей (шестнадцатого и тридцать второго калибров) и четырех патронов к ним. Презрев деньги, Худосоков проверил и зарядил двустволки, залил последнюю канистру бензина в бензобак, уселся за руль и, завернув к Зеленому за Клеопатрой и Баламутом, погнал машину к Кырк-Шайтану.
3. Протез где? Где протез? – Ты жить теперь не сможешь... – Мавр сделал свое дело.
В 2-12 копы перестали лезть, и Бельмондо смог, наконец, вздохнуть спокойно. Закурив, он принялся рассматривать плоды своего огнестрельного «творчества».
Зрелище было ужасным. «Баламуты» и «бельмондо», «черные» и «худосоковы», пробитые пулями и окровавленные, завалили «трешку» со всех сторон. А она, как ни в чем не бывало, мигала индикаторными лампочками, да так живо, что Борис подумал, что все происходившее ей нравится.
"Вот дура, – подумал он раздраженно. – Ведь это все очень скоро запахнет: в погребе тепло и вентиляция плохонькая.
Как бы в ответ биокомпьютер, натужено гудя и медленно, как вертолет, поднялся к потолку и обнажил устье колодца. Борис понял, что его просят скинуть трупы в сиреневый туман.
– А хрен тебе не мясо? – пробурчал Борис, чувствуя, что кокетничает. – Я тебе не ассенизатор...
...Эта отвратительная работа заняла у него около часа. С ног до головы он вымазался в крови, был себе противен и хотел наверх, на свежий воздух. Из колодца никто не появлялся, и Бельмондо, посчитав свое дело законченным, пошел в столовую выпить что-нибудь и подкрепиться. Поев и пропустив рюмочку водки, он вернулся в Погреб с намерением выжать из «трешки» хоть какую информацию о существующем положении. И, в конце концов, после разного рода увещеваний и выстрелов в воздух, «трешка» ответила простуженным голосом:
– Через полчаса сам все узнаешь, – и опять замолчала.
Борис хотел сказать в ответ что-то обидное, но тут у люка взорвалась мина. Мгновенно пригнувшись (что-то пролетело над головой и упало за Трешкой), он обернулся и увидел копа-"баламута" и черноволосого синеглазого человека. Они лежали с двустволками у входа в Погреб (баррикаду разметало предыдущими взрывами). Мина, взорвавшаяся у них за спинами, видимо, не причинила им вреда, по крайней мере, на обращенном к Бельмондо лице «баламута» сияла радостная улыбка. Он так и умер с этой улыбкой, получив так же, как и синеглазый, полмагазина в голову.
Сменив рожок, Бельмондо вдруг понял, озарило его, что он, наконец, совершил тот поступок, которого от него ждали Стефания со своими боссами из небесной канцелярии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43