– Насильственно остановленное желание становится еще сильнее, – мрачно заметил он.– Самый лучший способ избежать искушения – это не пытаться вовсе избавиться от нескромных мыслей, а постараться занять свой ум другими проблемами. Я всегда поступал именно так. Тот, кто постоянно думает о чистоте, будет неизбежно возвращаться к мыслям о женщинах, а всякое столкновение с нечистыми мыслями оставляет след в разуме, в результате подобные мысли возвращаются значительно чаще. Но прошу вас, продолжайте. Я заинтригован.
– Я уже почти все рассказал, – ответил я.– Как только мы вышли из дома, он бросил кинжал и скрылся в темноте.
– Но вы не рассказали о вашем сражении на шпагах, – запротестовал Ньютон.– А я хочу знать все подробности. Скажите, майор получил серьезное ранение?
– Он первым обнажил клинок, – запинаясь, проговорил я.– Мне пришлось защищаться. Я лишь задел его плечо, и он довольно быстро пришел в себя. Но откуда вы знаете, доктор Ньютон? Он поставил в известность лорда Лукаса? По Тауэру поползли слухи? Его светлость подал жалобу?
– Я совершенно уверен, что майор Морней не станет докладывать лорду Лукасу. Неужели майор из Управления артиллерийского снабжения может проиграть схватку какому-то клерку с Монетного двора? Такого унижения его репутация не вынесет.
– Но тогда как вы догадались о нашей дуэли?
– Очень просто. Вы почистили шпагу. Царапина на рукояти сегодня блестит, словно церковный кубок, а вчера она была тусклой, точно оловянная кружка. И я вспомнил, что вы чистили шпагу после того, как обнажили ее в защиту миссис Бернингем. Осмелюсь предположить, что майор вытащил кинжал, потому что не сумел достать вас шпагой.
– Все произошло именно так, как вы сказали, – признался я.– Сам не понимаю, почему я решил утаить от вас этот эпизод. Вы и так все знаете – ничего не нужно рассказывать. Удивительно!
– Ничего удивительного в этом нет. Просто наблюдательность. Satist est. Этого достаточно.
– В таком случае я бы хотел стать таким же наблюдательным, как вы.
– Но это совсем нетрудно, как я уже не раз вам говорил. Со временем вы научитесь, если проживете достаточно долго. Вчера вам повезло. Из вашего рассказа, а также из надписи на клинке следует, что майор Морней и, весьма возможно, еще несколько человек являются религиозными фанатиками.
– Но я не заметил надписи на клинке кинжала, – сказал я.
– Нужно было почистить кинжал, а не шпагу, – с улыбкой сказал Ньютон, протягивая мне кинжал, лезвие которого сияло, как огонь.
– «Помни о религии», – прочитал я с одной стороны.– «Помни об убийстве Эдмонда Берри Годфри», – гласила надпись на другой стороне клинка.
– Это кинжал Годфри, – объяснил Ньютон.– После убийства сэра Эдмонда Берри Годфри в тысяча шестьсот семьдесят восьмом году таких было сделано немало.– Мой наставник внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, знакомо ли мне это имя.– Вы ведь о нем слышали?
– Да, конечно, – сказал я.– В детстве. Кажется, он был судьей, которого убили католики во время папистского заговора против короля Карла Второго, верно?
– Я питаю отвращение к католицизму во всех его проявлениях, – заявил Ньютон.– Это религия, полная чудовищных суеверий, отвратительной лжи и фальшивых чудес. Однако не было более злого умысла, угрожающего благополучию государства, чем этот папистский заговор. О заговоре сообщили Титус Отс и Исраэль Тонг, священники-иезуиты, которые заявили, что католики намерены убить Карла Второго во время скачек в Ньюмаркете. Я не сомневаюсь, что иезуиты были на многое готовы, чтобы восстановить католицизм в Англии. Но к убийству короля они отношения не имели. Тем не менее многих католиков повесили прежде, чем стало известно, что Отс дал под присягой ложные показания сэру Эдмунду Берри Годфри. Его самого следовало повесить. К несчастью, закон не предусматривает такого наказания за столь гнусное преступление. Отса подвергли порке и выставили у позорного столба, после чего он получил пожизненное заключение.
– Значит, это Отс убил сэра Эдмонда?
– Имя убийцы так и осталось тайной, – сказал Ньютон.– Кое-кто полагает, что Годфри убил преступник, которого он осудил в далеком прошлом, а тот ему отомстил. Мы и сами порой сталкиваемся с похожими случаями. Я даже слышал, что общество «Зеленой ленты» пыталось превратить Англию в республику и что Годфри убили из-за того, что он обещал их выдать. Но я склоняюсь к другой, более простой версии. Я полагаю, что Годфри покончил с собой, передавив кровеносный сосуд; он был чрезвычайно меланхоличным человеком и ужасно боялся, что его предательство обнаружится и он будет наказан. Когда два его брата нашли тело Годфри, они испугались позора и не хотели лишаться его денег, ведь все состояние самоубийцы переходит государству, а он был богатым человеком. Вот почему они изуродовали тело и во всем обвинили католиков. Теперь можно не сомневаться, что правды не узнает никто. Но многие продолжают верить, что его убили католики. Ну а мнение майора Морнея нам очевидно. Обладание этим кинжалом да и все его поведение указывает, что его ненависть к католикам не знает границ.
– И что же нам теперь делать?
Ньютон собрал лоб складками и стал поглаживать тонким пальцем свой длинный нос, словно мохнатую собачку, отчего у него сделался чрезвычайно умный вид.
– Мы вернем ему кинжал, – спокойно сказал он.– Тем самым мы еще сильнее спровоцируем его. Это элементарный ход, подобный многим другим, и однажды я возьму черный свинцовый карандаш и все запишу для вас на листе бумаги, чтобы вы лучше понимали окружающий мир. Всякое тело продолжает пребывать в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, если только это состояние не изменится в результате приложения к нему силы. Это верно не только в приложении к майору Морнею, но и к планетам и кометам. Однако нам самим необходимо подготовиться. Нельзя терять бдительность. Ведь всякому действию возникает равное противодействие.
– Но, сэр, это же ваша главная теория, не так ли?
– Отлично, Эллис. Но это вовсе не теория. Это такой же непреложный факт, как законы Англии. Более того, я могу представить неопровержимые математические доказательства.
– Если бы я мог понять, какое значение они имеют для всего мира, – со вздохом признался я.
– Тогда вам достаточно понять вот это, – сказал Ньютон и бросил кинжал Годфри на пол так, что он вонзился в дерево.– Падение этого кинжала ничем не отличается от падения Луны. Сила, которая притягивает кинжал, таким же образом действует на Луну. А сила, воздействующая на Луну, действует на все планеты и прочие небесные тела. Потому что небеса находятся здесь, на Земле. И эта сила, друг мой, называется тяготение.
Небеса находятся на Земле? Быть может, Земля и есть небеса?
Сначала я лишь повернулся спиной к Иисусу. И это было делом рук Ньютона, поскольку он подвергал сомнению почти все, что есть в Новом Завете. Даже Ветхий Завет он принимал лишь частично. Книга Притчей Соломоновых была очень важна для него. Как и Книга пророка Даниила. И Иезекииля. Но само то, что человек способен выбрать книги, которые его устраивают, и отбросить те, что кажутся ложными, показался мне чрезвычайно необычным подходом к религии.
Довольно долго я считал, что именно странное отношение Ньютона к Святому Писанию потрясло дерево моей жизни и заставило яблоко моей религиозной веры упасть на землю, где оно стало гнить и разлагаться. Но это лишь часть процесса. Из-за Ньютона я и сам начал постоянно задавать вопросы – это стало для меня второй натурой. И я начал понимать, что мы должны спрашивать себя: а верны ли религиозные догматы? И если верны, то хороши они или нет? Если мы хотим найти Бога, то необходимо искоренить в себе невежество, попытаться познать наш мир и Вселенную.
Как ни странно, но именно серебряные чаши, которые мистер Скруп отдал Ньютону на хранение, заставили меня поставить под сомнение Пятикнижие. Чаши рассказывали историю Нектанеба, последнего царя Египта и великого мага. Он вылепил фигурки своих солдат и солдат врага, затем поместил их в резервуар с водой и сотворил заклинание – в результате врага поглотили воды Нила. И тут я вспомнил о Моисее, который вывел свой народ из Египта, утопив армии фараона в водах Красного моря, – история, заимствованная у египтян. Я был потрясен, когда осознал, что Пятикнижие лжет и что все остальное в Библии может оказаться лишь мифами и легендами. Постепенно я начал понимать: если одну часть Библии можно поставить под сомнение и не найти удовлетворительных ответов, то почему бы не подвергнуть критике всю книгу в целом?
Возможно, я все еще верю в Бога. Но наука моего наставника заставила меня прийти к отрицанию существования самого Бога. Именно математика Ньютона превратила космос в серию алгебраических выкладок, а проклятые призмы разорвали радужный договор Бога с Ноем. Как мог Бог оставаться на небесах, если за ними можно наблюдать в телескоп и точно описать их при помощи производных? Сатанинский геометр Ньютон проколол оболочку существования Бога, а потом разделил его небесное царство при помощи простого циркуля. На моих глазах раскрывались удивительные тайны, и мои мысли рухнули на землю с далеких небес, точно пылающий херувим, неся за собой чудовищные разрушения. О, каким же получилось это падение! Как все изменилось! Казалось, я превратился в ангела, но тут же обнаружил, что мои крылья обрезаны острыми ножницами науки – и я стал обычным вороном на Тауэрском лугу, хрипло жалующимся на жестокую судьбу. Сферы печали, скорбный сумрак, куда редко проникает умиротворение и покой и где никогда не появляется надежда.
В офицерские казармы Управления артиллерийского снабжения майор Морней вернулся с подвязанной левой рукой. Его побрил мистер Маркс, цирюльник Тауэра, а потом посетили мистер Вильсон, оценщик описанного имущества, подполковник Фарвелл, капитан Поттер и капитан Мартин. Несмотря на вчерашние приключения, майор пребывал в хорошем настроении – мы услышали его голос из-за закрытой двери; но даже после того, как мы вошли, майор продолжал рассказывать героическую историю своего ранения. Впрочем, увидев нас, Морней покраснел как свекла, словно перед ним возникла пара призраков.
– Olim, hero, hodie, eras nescio cujus, – с жесткой улыбкой заявил Ньютон.
«Давным-давно, вчера, сегодня, завтра, я не знаю кто»… Полагаю, мой наставник хотел, чтобы Морней понял: ему очень хорошо известно, что все рассказанное майором о ранении – чистейшая ложь. Однако Ньютон не заявил это прямо, не желая провоцировать конфликт. Морней даже мог бы вызвать Ньютона на дуэль. Мой наставник не был трусом, однако он редко держал в руках шпагу, не говоря уже о пистолетах, и не хотел участвовать в поединке. И хотя меня не связывали подобные ограничения, я решил, что лучше хранить молчание.
– Что вы хотите этим сказать? – запинаясь, спросил майор Морней, и его речь сразу же выдала его с головой.
– Что я хочу сказать? Ничего, майор. Природа наградила меня такими манерами, что иногда мои слова приобретают неуместное звучание. Таковы недостатки ума, поскольку природа предпочитает простоту и не терпит излишеств как в словах, так и в мыслях.
– Чему обязан удовольствием видеть вас, доктор? – спросил майор, забирая чистую тряпицу у мистера Маркса и тщательно вытирая лицо.
– Мы пришли, чтобы вернуть вам кинжал, – ответил Ньютон.
Морней даже не взглянул на кинжал в протянутой руке Ньютона. Бросив короткий взгляд в мою сторону, он бесстыдно солгал:
– У меня никогда не было такого кинжала. И кто утверждает, что он мой?
– Быть может, вы его просто не узнали, – спокойно сказал Ньютон.– Я его почистил для вас. И теперь его трудно спутать с другим. Ведь на клинке имеется гравировка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49