Встав, доктор Локард тепло меня приветствовал.
– Я еще раз просматривал манускрипт. – Доктор Локард кивком указал на стол.
– Он у вас здесь?
– Одна из немногих привилегий, сопряженных с моей должностью, – пояснил он с улыбкой, – состоит в том, что мне позволено брать на дом книги и рукописи. Не желаете ли сесть и вдвоем ознакомиться с ним заново?
– А как же!
Мы устроились за столом.
– Вам, наверное, интересно будет узнать, что я установил его источник, – сказал доктор Локард.
– Источник? – Я удивленно на него воззрился.
– Просматривая манускрипт сегодня утром, я понял: что-то мне в нем знакомо.
– Вы упоминали однообразный стилистический прием, к которому автор питал слабость, но в чем он состоит, не объяснили.
– Избыток превосходных степеней. Я был уверен, что сталкивался с такой особенностью прежде, и затем мне припомнилось вот что.– Он открыл книгу, лежавшую на столе.– Это «Vita Constantini», которая, как вам, вероятно, известно, является жизнеописанием франкского святого, жившего в десятом веке, запись же относится к одиннадцатому.
– Но как она могла послужить источником Гримбалдова манускрипта, написанного веком или двумя ранее?
– Прошу вас, доктор Куртин, ненадолго набраться терпения. Я начну читать несколько фраз, предшествующих кульминационной точке текста, и вам сделается ясно: речь идет о том, как смело святой Константин противостоял современным ему правителям.– Он начал читать латинский текст, чередуя оригинал с переводом: – Король Хагебарт мало уважал церковников , чему наглядным примером служит то , как он поступил с ученым епископом Грегориусом , мучеником.
– Doctissimus uapertissimus ! – воскликнул я.– Целые две ненавистные вам превосходные степени.
– Причем в одном предложении, – добавил он, содрогнувшись.– А далее следует интересная фраза: Поскольку в детстве король обучался у епископа Грегориуса , когда этот премудрый старик был приставлен к сыновьям и племянникам прежнего короля , приходившегося Хагебарту отцом , Хагебарт не удостоил его почетного или хотя бы пристойного погребения , каковое полагалось бы человеку подобной учености и святости.
Доктор Локард смотрел на меня торжествующе. Я тоже уставился на него.
– Чему вы здесь придаете такое значение, доктор Локард?
– Эллипсису.
– Боюсь, я вас не понимаю.
– Бессмыслица: король отказывает своему старому наставнику в почетном погребении именно потому , что был его учеником.
– Вы правы. Если, разумеется, автор не придерживается особо пессимистического взгляда на отношения между преподавателями и учащимися.
Не обратив внимания на мою шутку, он продолжил:
– Но если мы разорвем это обескураживающее высказывание и вставим в середину найденное вами инфолио, на стыках получится вполне осмысленный текст. Тогда рассказ о смерти епископа будет иллюстрировать мысль, высказанную автором. Итак, первая фраза манускрипта, который вы нашли этим утром, должна звучать вот как: Поскольку в детстве король обучался у епископа Грегориуса , когда этот премудрый старик был приставлен к сыновьям и племянникам прежнего короля , приходившегося Хагебарту отцом , король и мученик были некогда ближайшими друзьями. И заключение должно быть таким: Более того , он так мало уважал убитого епископа , что не удостоил его почетного или хотя бы пристойного погребения , каковое полагалось бы человеку подобной учености и святости.
Перечитав текст несколько раз и поразмыслив, я вынужден был признать, что доктор Локард прав.
– Кто-то убрал найденную вами страницу из манускрипта с «VitaConstantini», – проговорил доктор Локард.– Случайно или по умыслу, но от «Vita» уцелела единственная копия, вот почему текст остался неполным и только бессмысленная фраза указывала, что тут имеется лакуна.
Я попытался скрыть свое разочарование.
– Поздравляю вас, доктор Локард, с этой блестящей научной идеей.
– Более того, – продолжал он, словно бы не услышав мой комплимент или не сочтя его заслуживающим внимания, – в пользу такой интерпретации имеется еще одно свидетельство. События, описанные в этой части «Vita Constantini», происходили в девятьсот шестьдесят восьмом году. Так вот, я порылся в различных анналах этого периода и в «Chronicon de Ostberg» обнаружил такую запись, относящуюся к данной дате: «К большому испугу всего народа, в том году, в декабре двадцать второго дня, вскоре после полудня солнце на несколько минут покинуло небосклон».
Он поднял глаза – на его лице был написан восторг.
– Да, это решает дело, – признал я.– Тогда я предполагаю, что Леофранк вырвал страницу из франкского манускрипта и использовал как источник для своей «Жизни».
– Преобразовав его таким образом, чтобы прославить Альфреда и Вулфлака, – добавил доктор Локард.
Не подтвердив подлинность Гримбалдовой «Жизни», мое открытие фактически доказало, что она была выдумана Леофранком. И заставило серьезно усомниться в существовании Вулфлака. Доктор Локард разбил мои надежды дать толчок к фундаментальному переосмыслению личности Альфреда, а ведь он был в данной области не более чем дилетантом! Я чувствовал себя униженным. Я убеждал себя, что как историк ему не уступаю, пусть даже он, судя по всему, прочел все материалы, относящиеся к сфере моих интересов, и обладал поразительной памятью и лингвистическими дарованиями. Он казался мне не более чем логической машиной, не творцом, а разрушителем, холодным, лишенным воображения и потому не способным воспринять дух прошлого. В момент своего триумфа он был отталкивающе холоден. Глядя на него, я готов был его возненавидеть за то, что он не упивался своей победой надо мной. Можно было подумать, он настолько меня превосходит, что мое унижение ему нисколько не льстит. Одно меня утешало: рассказ о предательском и трусливом поведении короля, как выяснилось, не имел к Альфреду никакого отношения. Оставался неразрешенным один важный вопрос.
– Что вы намереваетесь предпринять с публикацией, доктор Локард?
– Материал столь важен, что научный мир должен узнать о нем незамедлительно. Практически получено доказательство, что все относящееся к Гримбалду не может рассматриваться как источник. Что требуется в идеале, это научное издание манускрипта, а также соответствующих источников. Собственно, требуется несколько томов.
– Всенепременно, – горячо согласился я.– Однако такое издание будет чрезмерно дорогим даже для какого-нибудь из университетских издательств.
– Манускрипт был найден в этой библиотеке, где он пролежал почти восемь сотен лет, – с холодной страстью архивиста произнес доктор Локард.– Леофранк был здешним епископом. Мне бы желалось, чтобы настоятель и капитул поддержали этот проект. «Annales Thurcastrienses».
Я взирал на него изумленно.
– Такое возможно?
Он задумчиво покачал головой:
– Не исключено. В настоящее время фонду предстоят крупные расходы, но, если положение изменится, могут высвободиться определенные ресурсы.
Ненадолго наступило молчание.
– Для работы над подобным изданием, – начал я осторожно, – потребуется ученый с глубоким знанием периода и источников.
– Нужен будет ответственный редактор, который бы осуществлял надзор, – вполне подойдет ученый из Оксфорда или Кембриджа, поскольку ему нет необходимости бывать в Турчестере постоянно: здесь будет работать ассистент или ассистенты. Вы один из трех или четырех крупнейших знатоков в данной области, и, поскольку вы сыграли главную роль в обнаружении манускрипта, выбор совершенно очевиден. Разумеется, право голоса принадлежит не только мне. При некоторых обстоятельствах я вообще буду отстранен, а решение примет настоятель с остальными канониками.
– При каких обстоятельствах? – осмелился я спросить. Он смерил меня задумчивым взглядом:
– Я буду откровенен. Все зависит от суда над Перкинсом, от того, как решится дело с наследством, завещанным фонду.
– Что-нибудь новое выяснилось?
– Торрольду пришла из Йоркшира телеграмма от женщины, которая уверяет, что она сестра Стоунекса.
– Действительно ли она та, за кого себя выдает?
– Разумеется, это будет проверено, однако, похоже, она говорит правду. Много лет она служила в Харрогейте экономкой, но недавно перенесла удар и лишилась способности работать.
– Таким образом, фонд теряет наследство?
– Если не удастся доказать, что завещание было уничтожено вопреки воле наследодателя. Все решает ваше свидетельство, что он искал завещание, доктор Куртин. Торрольд меня уверял, что требуется только засвидетельствовать: судя по тому, как мистер Стоунекс упоминал завещание, он не собирался его уничтожить. В таком случае завещание можно будет восстановить по черновику, который Торрольд, к счастью, сумел отыскать.
– Фиклинг по-прежнему станет отрицать эпизод с футляром часов.
– После его сегодняшнего выступления веры ему как свидетелю не будет.
– Он, безусловно, врет по поводу собственной роли. Все виновные должны быть привлечены к ответственности.
– Ваша гипотеза относительно брата...
– Теперь я понимаю, что был не прав. Брата не существовало.
На лице доктора Локарда отразилось изумление.
– Значит, вы склоняетесь к версии, что Перкинс убил старика и разыскал завещание за плату, полученную от сестры?
– В таком случае, – ответил я вопросом на вопрос, – кто нанял Перкинса от ее имени, она ведь находится в Йоркшире?
– На это наплюйте, – рявкнул он. Но тут же одернул себя и продолжил, уже тщательнее выбирая слова: – Я хотел сказать, пусть этим займутся компетентные инстанции, то есть Торрольд и полиция. Им можно довериться, они сделают все, что требуется. С вашей стороны, доктор Куртин, было бы крайне неразумно вмешиваться в это дело и дальше. Если вы выдвинете обвинение против Фиклинга, неизбежно возникнут некоторые осложнения и пострадают все вокруг. В особенности вы как его друг.
– Наша дружба осталась в прошлом. Он теперь не тот человек, которого я знал в Кембридже. Тот был честный и порядочный. За исключением его, как он сам говорил, загулов, которые продолжались по нескольку дней, – думаю, спиртное и довело его до нынешнего состояния.
– Фиклинг пал жертвой дурного влияния. В городе о нем идет нехорошая слава. Не раз и не два его приходилось подбирать в сточной канаве и относить домой. А его дружба со Слэттери породила совсем уже неприятные толки.– Поколебавшись, доктор Локард произнес: – Они неоднократно публично ссорились по пьяному делу, и один раз Фиклинг, как я понял, пытался убить Слэттери. Но ни слова больше об этом.
В тот же миг раздался стук в дверь и на пороге появилась служанка:
– Госпожа говорит, обед готов, сэр. Она ожидает вас в столовой.
– Благие небеса! Уже так поздно! – Он обратился ко мне: – Ради бога, простите меня. Я собирался отвести вас в гостиную и познакомить со своей женой.
Направляясь к двери, я напомнил ему, что уже имел удовольствие быть представленным миссис Локард. Хозяин повел меня в столовую – обширную комнату в передней части дома, – где мы застали его супругу.
– Роберт в последние дни был так занят, что я его почти не видела, – сказала она с улыбкой, когда мы обменялись рукопожатием.
– Да, конечно. Но венец всего – эта история с телом в мемориале.
– И что там, по-вашему, на самом деле произошло? Доктор Локард давал указания горничной относительно первого блюда.
– Ваш супруг предложил остроумную разгадку: тело принадлежит канонику Бергойну, который был убит каменщиком собора, Гамбриллом, так как Бергойн собирался обвинить его в убийстве.
– Этому я не верю.– Доктор Локард оторвался от разговора о супе и его температуре.
Я вспыхнул:
– Мне показалось, вы это заявили сегодня утром, беседуя со мной.
– Я, видно, не сумел достаточно ясно выразиться.– Облаченные в форму нарочитой любезности, эти слова показались мне еще более обидными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Я еще раз просматривал манускрипт. – Доктор Локард кивком указал на стол.
– Он у вас здесь?
– Одна из немногих привилегий, сопряженных с моей должностью, – пояснил он с улыбкой, – состоит в том, что мне позволено брать на дом книги и рукописи. Не желаете ли сесть и вдвоем ознакомиться с ним заново?
– А как же!
Мы устроились за столом.
– Вам, наверное, интересно будет узнать, что я установил его источник, – сказал доктор Локард.
– Источник? – Я удивленно на него воззрился.
– Просматривая манускрипт сегодня утром, я понял: что-то мне в нем знакомо.
– Вы упоминали однообразный стилистический прием, к которому автор питал слабость, но в чем он состоит, не объяснили.
– Избыток превосходных степеней. Я был уверен, что сталкивался с такой особенностью прежде, и затем мне припомнилось вот что.– Он открыл книгу, лежавшую на столе.– Это «Vita Constantini», которая, как вам, вероятно, известно, является жизнеописанием франкского святого, жившего в десятом веке, запись же относится к одиннадцатому.
– Но как она могла послужить источником Гримбалдова манускрипта, написанного веком или двумя ранее?
– Прошу вас, доктор Куртин, ненадолго набраться терпения. Я начну читать несколько фраз, предшествующих кульминационной точке текста, и вам сделается ясно: речь идет о том, как смело святой Константин противостоял современным ему правителям.– Он начал читать латинский текст, чередуя оригинал с переводом: – Король Хагебарт мало уважал церковников , чему наглядным примером служит то , как он поступил с ученым епископом Грегориусом , мучеником.
– Doctissimus uapertissimus ! – воскликнул я.– Целые две ненавистные вам превосходные степени.
– Причем в одном предложении, – добавил он, содрогнувшись.– А далее следует интересная фраза: Поскольку в детстве король обучался у епископа Грегориуса , когда этот премудрый старик был приставлен к сыновьям и племянникам прежнего короля , приходившегося Хагебарту отцом , Хагебарт не удостоил его почетного или хотя бы пристойного погребения , каковое полагалось бы человеку подобной учености и святости.
Доктор Локард смотрел на меня торжествующе. Я тоже уставился на него.
– Чему вы здесь придаете такое значение, доктор Локард?
– Эллипсису.
– Боюсь, я вас не понимаю.
– Бессмыслица: король отказывает своему старому наставнику в почетном погребении именно потому , что был его учеником.
– Вы правы. Если, разумеется, автор не придерживается особо пессимистического взгляда на отношения между преподавателями и учащимися.
Не обратив внимания на мою шутку, он продолжил:
– Но если мы разорвем это обескураживающее высказывание и вставим в середину найденное вами инфолио, на стыках получится вполне осмысленный текст. Тогда рассказ о смерти епископа будет иллюстрировать мысль, высказанную автором. Итак, первая фраза манускрипта, который вы нашли этим утром, должна звучать вот как: Поскольку в детстве король обучался у епископа Грегориуса , когда этот премудрый старик был приставлен к сыновьям и племянникам прежнего короля , приходившегося Хагебарту отцом , король и мученик были некогда ближайшими друзьями. И заключение должно быть таким: Более того , он так мало уважал убитого епископа , что не удостоил его почетного или хотя бы пристойного погребения , каковое полагалось бы человеку подобной учености и святости.
Перечитав текст несколько раз и поразмыслив, я вынужден был признать, что доктор Локард прав.
– Кто-то убрал найденную вами страницу из манускрипта с «VitaConstantini», – проговорил доктор Локард.– Случайно или по умыслу, но от «Vita» уцелела единственная копия, вот почему текст остался неполным и только бессмысленная фраза указывала, что тут имеется лакуна.
Я попытался скрыть свое разочарование.
– Поздравляю вас, доктор Локард, с этой блестящей научной идеей.
– Более того, – продолжал он, словно бы не услышав мой комплимент или не сочтя его заслуживающим внимания, – в пользу такой интерпретации имеется еще одно свидетельство. События, описанные в этой части «Vita Constantini», происходили в девятьсот шестьдесят восьмом году. Так вот, я порылся в различных анналах этого периода и в «Chronicon de Ostberg» обнаружил такую запись, относящуюся к данной дате: «К большому испугу всего народа, в том году, в декабре двадцать второго дня, вскоре после полудня солнце на несколько минут покинуло небосклон».
Он поднял глаза – на его лице был написан восторг.
– Да, это решает дело, – признал я.– Тогда я предполагаю, что Леофранк вырвал страницу из франкского манускрипта и использовал как источник для своей «Жизни».
– Преобразовав его таким образом, чтобы прославить Альфреда и Вулфлака, – добавил доктор Локард.
Не подтвердив подлинность Гримбалдовой «Жизни», мое открытие фактически доказало, что она была выдумана Леофранком. И заставило серьезно усомниться в существовании Вулфлака. Доктор Локард разбил мои надежды дать толчок к фундаментальному переосмыслению личности Альфреда, а ведь он был в данной области не более чем дилетантом! Я чувствовал себя униженным. Я убеждал себя, что как историк ему не уступаю, пусть даже он, судя по всему, прочел все материалы, относящиеся к сфере моих интересов, и обладал поразительной памятью и лингвистическими дарованиями. Он казался мне не более чем логической машиной, не творцом, а разрушителем, холодным, лишенным воображения и потому не способным воспринять дух прошлого. В момент своего триумфа он был отталкивающе холоден. Глядя на него, я готов был его возненавидеть за то, что он не упивался своей победой надо мной. Можно было подумать, он настолько меня превосходит, что мое унижение ему нисколько не льстит. Одно меня утешало: рассказ о предательском и трусливом поведении короля, как выяснилось, не имел к Альфреду никакого отношения. Оставался неразрешенным один важный вопрос.
– Что вы намереваетесь предпринять с публикацией, доктор Локард?
– Материал столь важен, что научный мир должен узнать о нем незамедлительно. Практически получено доказательство, что все относящееся к Гримбалду не может рассматриваться как источник. Что требуется в идеале, это научное издание манускрипта, а также соответствующих источников. Собственно, требуется несколько томов.
– Всенепременно, – горячо согласился я.– Однако такое издание будет чрезмерно дорогим даже для какого-нибудь из университетских издательств.
– Манускрипт был найден в этой библиотеке, где он пролежал почти восемь сотен лет, – с холодной страстью архивиста произнес доктор Локард.– Леофранк был здешним епископом. Мне бы желалось, чтобы настоятель и капитул поддержали этот проект. «Annales Thurcastrienses».
Я взирал на него изумленно.
– Такое возможно?
Он задумчиво покачал головой:
– Не исключено. В настоящее время фонду предстоят крупные расходы, но, если положение изменится, могут высвободиться определенные ресурсы.
Ненадолго наступило молчание.
– Для работы над подобным изданием, – начал я осторожно, – потребуется ученый с глубоким знанием периода и источников.
– Нужен будет ответственный редактор, который бы осуществлял надзор, – вполне подойдет ученый из Оксфорда или Кембриджа, поскольку ему нет необходимости бывать в Турчестере постоянно: здесь будет работать ассистент или ассистенты. Вы один из трех или четырех крупнейших знатоков в данной области, и, поскольку вы сыграли главную роль в обнаружении манускрипта, выбор совершенно очевиден. Разумеется, право голоса принадлежит не только мне. При некоторых обстоятельствах я вообще буду отстранен, а решение примет настоятель с остальными канониками.
– При каких обстоятельствах? – осмелился я спросить. Он смерил меня задумчивым взглядом:
– Я буду откровенен. Все зависит от суда над Перкинсом, от того, как решится дело с наследством, завещанным фонду.
– Что-нибудь новое выяснилось?
– Торрольду пришла из Йоркшира телеграмма от женщины, которая уверяет, что она сестра Стоунекса.
– Действительно ли она та, за кого себя выдает?
– Разумеется, это будет проверено, однако, похоже, она говорит правду. Много лет она служила в Харрогейте экономкой, но недавно перенесла удар и лишилась способности работать.
– Таким образом, фонд теряет наследство?
– Если не удастся доказать, что завещание было уничтожено вопреки воле наследодателя. Все решает ваше свидетельство, что он искал завещание, доктор Куртин. Торрольд меня уверял, что требуется только засвидетельствовать: судя по тому, как мистер Стоунекс упоминал завещание, он не собирался его уничтожить. В таком случае завещание можно будет восстановить по черновику, который Торрольд, к счастью, сумел отыскать.
– Фиклинг по-прежнему станет отрицать эпизод с футляром часов.
– После его сегодняшнего выступления веры ему как свидетелю не будет.
– Он, безусловно, врет по поводу собственной роли. Все виновные должны быть привлечены к ответственности.
– Ваша гипотеза относительно брата...
– Теперь я понимаю, что был не прав. Брата не существовало.
На лице доктора Локарда отразилось изумление.
– Значит, вы склоняетесь к версии, что Перкинс убил старика и разыскал завещание за плату, полученную от сестры?
– В таком случае, – ответил я вопросом на вопрос, – кто нанял Перкинса от ее имени, она ведь находится в Йоркшире?
– На это наплюйте, – рявкнул он. Но тут же одернул себя и продолжил, уже тщательнее выбирая слова: – Я хотел сказать, пусть этим займутся компетентные инстанции, то есть Торрольд и полиция. Им можно довериться, они сделают все, что требуется. С вашей стороны, доктор Куртин, было бы крайне неразумно вмешиваться в это дело и дальше. Если вы выдвинете обвинение против Фиклинга, неизбежно возникнут некоторые осложнения и пострадают все вокруг. В особенности вы как его друг.
– Наша дружба осталась в прошлом. Он теперь не тот человек, которого я знал в Кембридже. Тот был честный и порядочный. За исключением его, как он сам говорил, загулов, которые продолжались по нескольку дней, – думаю, спиртное и довело его до нынешнего состояния.
– Фиклинг пал жертвой дурного влияния. В городе о нем идет нехорошая слава. Не раз и не два его приходилось подбирать в сточной канаве и относить домой. А его дружба со Слэттери породила совсем уже неприятные толки.– Поколебавшись, доктор Локард произнес: – Они неоднократно публично ссорились по пьяному делу, и один раз Фиклинг, как я понял, пытался убить Слэттери. Но ни слова больше об этом.
В тот же миг раздался стук в дверь и на пороге появилась служанка:
– Госпожа говорит, обед готов, сэр. Она ожидает вас в столовой.
– Благие небеса! Уже так поздно! – Он обратился ко мне: – Ради бога, простите меня. Я собирался отвести вас в гостиную и познакомить со своей женой.
Направляясь к двери, я напомнил ему, что уже имел удовольствие быть представленным миссис Локард. Хозяин повел меня в столовую – обширную комнату в передней части дома, – где мы застали его супругу.
– Роберт в последние дни был так занят, что я его почти не видела, – сказала она с улыбкой, когда мы обменялись рукопожатием.
– Да, конечно. Но венец всего – эта история с телом в мемориале.
– И что там, по-вашему, на самом деле произошло? Доктор Локард давал указания горничной относительно первого блюда.
– Ваш супруг предложил остроумную разгадку: тело принадлежит канонику Бергойну, который был убит каменщиком собора, Гамбриллом, так как Бергойн собирался обвинить его в убийстве.
– Этому я не верю.– Доктор Локард оторвался от разговора о супе и его температуре.
Я вспыхнул:
– Мне показалось, вы это заявили сегодня утром, беседуя со мной.
– Я, видно, не сумел достаточно ясно выразиться.– Облаченные в форму нарочитой любезности, эти слова показались мне еще более обидными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58