Как-то Алена без стука заглянула к Юле в неурочное время, и ее неожиданно встретил испуганный визг подруги, переодевавшейся после купания.
Раньше такого между ними никогда не случалось.
Вскоре мода разгуливать топлес по острову отмерла сама собой, чем был сильно недоволен их тюремщик, доселе с удовольствием наблюдавший на своих мониторах бесплатный стриптиз.
На хозяина острова известие о том, что одна из его пленниц внезапно оказалась мужчиной, оказало парализующее воздействие. Ведь эту Алену отобрали из десятка кандидатур с проверенным здоровьем и железными нервами — и на тебе, такая ужасная ошибка!
В этот момент его незыблемая вера в свою идею пошатнулась. Часами он обескураженно наблюдал, как пятеро женщин влюбленно хлопочут вокруг нагловатого смазливого типа, который, развалившись в кресле, снисходительно принимает знаки всеобщего внимания.
А ведь на вакантном месте всеобщего кумира и любимца должен был оказаться не этот чертов гермафродит, а он, человек, придумавший и организовавший все это! Мучительно было думать, что его идеей воспользовался этот волк в овечьей шкуре, пробравшийся на остров под видом женщины. Так вот почему Алена танцевала в транс-шоу, а он-то думал… Так вот почему этот тип делал одну операцию за другой!
— Ну, Кедров! Голову тебе мало оторвать за то, что подсунул мне этого типчика, — раздраженно думал Хозяин. — Не мог проверить, все ли у него на месте! — И тут же сокрушенно вздыхал:
— Кто бы мог подумать…
А с мониторов доносился нежный щебет:
— Алена, возьми еще вот этот кусочек…
— Алеша, давай я тебе налью воды…
— Садись сюда, Алена, здесь тебе будет удобней.
— Солнышко, пойдем купаться, Алеша! — Их восхищенный лепет заставлял его белеть от бешенства.
— Алена у нас такая прелесть! То есть Алеша…
— Да, он совсем изменился после того случая.
— Нет, он всегда таким был, просто мы не обращали внимания.
Со временем Алена с готовностью стала отзываться на свое настоящее имя. Поняв, что никто больше не требует от нее сходства с женщиной, она постепенно перестала бриться и даже отпустила небольшие усики. Одевалась она теперь исключительно в шорты и майки, забросив в дальний угол туфли на каблуках, платья и широкополые шляпы. Природное начало постепенно брало свое, пробиваясь сквозь наслоения многих операций. Теперь она уже походила не на девушку, а скорее на юношу с идеально правильными чертами лица и прекрасной, несколько худощавой фигурой. Не стесняясь собственного голоса, она теперь говорила приятным глубоким баритоном, который кое-кто находил очень даже сексуальным. Поведение ее тоже изменилось. В прошлом остались и женские ужимки, и легкое кокетство, и восторженная чувствительность тургеневской барышни.
Казалось, Алена, став Алексеем, наконец-то нашла себя.
Присутствие среди подопечных конкурента мужского пола было как нож в сердце хозяину острова. Пока он не мог придумать никаких контрмер. Все, что приходило ему в голову, — это однажды ночью прокрасться в дом с ножом в руке и насильно произвести ту операцию, о которой некогда мечтал Алексей. Но все же что-то останавливало его. Боязнь крови, страх насилия? Опасение, что этот поступок еще больше восстановит против него женское население острова? О мужской в этом случае говорить не приходилось… Пока он решил махнуть на Алексея рукой.
Между тем на глазах у всех между двумя членами коллектива стал постепенно завязываться роман. Алена и Юля, которые и раньше-то были неразлучны, теперь и вовсе не могли жить друг без друга. Целыми днями они гуляли по острову рука об руку, купались, слушали музыку и, казалось, больше не помышляли о недавно столь желанной свободе.
— Везет же людям, — однажды завистливо вздохнула Лиза Дубровинская, наблюдая за сладкой парочкой. — Еще детей того и гляди нам настрогают. Вот смеху-то будет!
Но до этого было еще далеко. Метаморфоза с Алешей произошла еще так недавно, что он пока и не помышлял о большем, чем платонические отношения с девушкой, чьи глаза были горячи и темны, словно уголь, опушенные тяжелым золотом выгоревших ресниц.
Первые два дня после объявления бойкота своему надзирателю они прожили словно по привычке, не замечая неудобств. Предусмотрительно сделанные запасы воды были так значительны, что ее нехватка почти не ощущалась, однако в еде все же приходилось ограничивать себя.
По вечерам было ужасно скучно. Свечи давно кончились: в здешних широтах темнело по-южному рано, когда еще не хотелось спать, — вот и приходилось лунными ночами бесконечно прогуливаться по берегу моря, обсуждая друг с другом вечную тему: когда же их отсюда заберут.
Никто не спешил им на помощь.
«Что же Михаил, — мрачно недоумевала Лариса, — неужели он не догадывается, что произошло нечто экстраординарное?»
«Почему Андрей не разыскивает меня? — гадала Ольга Витальевна. — Он давно уже должен был вернуться из Забайкалья».
«Где же мой папа?» — вслух стонала Лиза и уже даже начинала раздражаться на отца за его медлительность. Ей хотелось топнуть ножкой и закатить истерику, чтоб даже чертям стало тошно, но вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на это.
«Почему коллеги не торопятся вырвать меня отсюда? — вздыхала Юля. — Где же пресловутая журналистская солидарность?»
«Ребята из клуба давно должны были поднять шухер, — волновалась Надя. — А Паук? Уж он-то должен беспокоиться обо мне!»
И только Алена, для маленькой коммуны на острове ставшая Алексеем, не желала отсюда уезжать. Как можно уехать от собственного счастья? Она нашла здесь и себя самое, и свою вторую половину. И это было так здорово!
И на четвертый день бойкота обстановка оставалась по-прежнему напряженной. Женщины стали как-то меньше разговаривать друг с другом, экономя силы душевные и физические. Как очумелые, они бродили по дому, пряча друг от друга голодные взгляды. Морские купания были заброшены, прогулки прекращены — все берегли силы для решающего противостояния. Утешало только то, что воды пока было предостаточно, беспокоиться не о чем.
На пятый день бойкота окончательно и бесповоротно кончились продукты. Отныне единственной пищей узниц стали недозрелые персики и вода, слегка протухшая и оттого отдававшая водорослями. Избегая друг друга, пленницы редко выходили из своих комнат, ослабев от голода, и только Алена и Юля проводили вместе долгие часы, сидя на тесном диванчике, наслаждаясь молчаливой поддержкой друг друга.
На седьмой день стало ясно, что запасы воды тают быстрее, чем ожидалось. А в небе опять сияло палящее солнце, не предвещавшее дождя. От зеленоватых персиков мерзко бурчало в животе, желудок отказывался переваривать недозрелую пищу. Вскоре почти все отказались от них, предпочтя острым резям в животе, сгибавшим тело пополам, тупую ноющую боль, которая чем дальше, тем меньше беспокоила голодающих.
Первой не выдержала Лиза.
— Зачем? Зачем мы добровольно мучаем друг друга? — прошептала она упавшим голосом. Она хуже всех переносила лишения, воспринимая их как наказание, придуманное лично для нее. — Мы сами устроили себе эту пытку!
Она уронила голову на тонком стебле ослабевшей шеи, и тихие жалобные слезы покатились по щекам. По утрам у нее перед глазами роились черные мушки с белыми хвостиками — предвестники начинающегося малокровия.
Молчание остальных было больше похоже на согласие, чем на протест.
— Если б хоть это на него действовало, — пробормотала Ольга Витальевна, постепенно сдаваясь. Ей было нехорошо, перед глазами то и дело возникали странные фиолетовые круги, которые казались настолько реальными, что их можно было потрогать рукой.
Теперь она не была уверена в необходимости борьбы.
— Действительно, голодовка — это не метод, — вздохнула Лариса. Она тоже тяжело переживала вынужденные ограничения в еде. Ей казалось, что от этого она блекнет и стареет прямо на глазах. Что скажет Михаил, когда она выберется отсюда? Кого он увидит? Поседевшую старуху с обвисшими брылями на лице?
Желтоватую мумию с пергаментной кожей?
— Дурацкая идея! — буркнула Надя. — Небось он там хихикает над нами, обжираясь всякими деликатесами. А мы чего ради дохнем без жратвы? Ради чего? Все равно никуда нам отсюда не деться!
Грустный вздох пронесся по воздуху — было ясно, что даже смерть не избавит пленниц из неволи.
— Но если мы сдадимся теперь, то так ничего и не добьемся от него, — убежденно проговорила Юля, последняя из сторонниц бойкота. — Надо держаться дальше!
— А если мы умрем, — запальчиво выкрикнула Лиза, — он выбросит наши тела в море, а на наше место привезет других, более сговорчивых!
И все мрачно замолкли, осознавая ее правоту. В тот вечер никто так и не осмелился предложить закончить этот чудовищный эксперимент, боясь показаться малодушным.
Слабо сжав бессильную руку Юли, Алена молчала.
В глубине души ей хотелось умереть на этом острове, чтобы только не возвращаться домой, в тот чужой и враждебный мир. В мир, где было столько непонятного и неприятного, в мир, где она не знала, кем была на самом деле. Она ненавидела тот мир и желала остаться здесь навсегда вместе с Юлей. И горячо молилась об этом, не смея высказать вслух кощунственную мысль.
А тот, кто наблюдал за ними, удовлетворенно улыбнулся: затянувшемуся протесту скоро конец. И тогда жизнь наконец-то войдет в нормальную колею.
* * *
Луна поднялась высоко над морем и застыла в окне, беспокоя смеженные веки своим фосфорическим сиянием. Лизе не спалось. Море мерно плескалось у подножия утеса, шепча о том, что бесполезно бороться с ветряными мельницами, о том, какая же она, Лиза, дура, если идет на поводу у других. И неужели это она, Лиза, та, которая была известна в артистической тусовке независимостью своих суждений?
Поднявшись с постели, девушка на цыпочках прокралась из комнаты.
Дом мирно спал. Стараясь не шуметь, она поплотнее затворила дверь и спустилась в холл. В темноте ослабевшие руки с трудом нашарили пульт. Телевизор с готовностью озарился голубоватым свечением. Встав лицом к экрану, Лиза дрожащим голосом начала заготовленную речь:
— Игорь Георгиевич, я бы хотела поговорить с вами. — робко произнесла она, запинаясь от волнения. — Я хотела сказать… Что я полностью на вашей стороне! Вы знаете, честно говоря, я вас очень уважаю. Я вами восхищаюсь!
Я полностью согласна с вами и принимаю все ваши условия.
Экран вздрогнул, на нем появилось зевающее лицо небрежно одетого человека с наспех приглаженными волосами.
— И на что же ты согласна? — прозвучал насмешливый вопрос.
Лиза на секунду смутилась, но тут же нашлась:
— На все! Я больше не хочу бороться против вас, я согласна дружить с вами. Может быть, если мы познакомимся поближе, я даже смогу вас полюбить…
— произнесла она тоскливо.
Жесткое выражение лица на экране заметно смягчилось.
— Хорошо. Я рад, что недоразумения между нами закончились и ты наконец образумилась. Но я не могу ради одной тебя простить твоих подруг!
— Они мне не подруги! — возмутилась Лиза.
— Это не имеет значения. Заговор был коллективным, и именно коллектив должен явиться ко мне с повинной.
— Но я же не могу… Я хочу кушать! И мыться! И слушать музыку. Вы, наверное, не понимаете, но мой папа… Он очень богат! Он меня так любит! Он все сделает для меня, он даст вам кучу денег! Он… Он, если хотите, может сделать вас министром!
Лицо на экране заметно поскучнело.
— Не хочу! И денег мне не нужно, и в министры не хочу…
— Но чего же вы хотите?
— Вас всех!
Экран погас. Лиза еще долго щелкала пультом в надежде снова выйти на связь, но все было бесполезно. Горько расплакавшись, она уныло побрела в свою комнату.
«Одна готова!» — решил безжалостный экспериментатор по ту сторону экрана. И это было только начало!
Потом не выдержала Ольга Витальевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60