На носу у меня сидели солнцезащитные очки. Очки и капюшон – прямо персонаж комикса про полицейских.
Мы пришли на матч восьмилетних футболистов. Ленни был старшим тренером. Ему потребовался помощник, вот он меня и ангажировал по той скорее всего причине, что я оказался единственным, кто разбирается в футболе еще меньше, чем он. Тем не менее наши побеждали. Счет, по-моему, был 83:2, хотя, возможно, я и ошибаюсь.
– А почему мне нельзя больше сока? – заканючил Коннер.
– Потому, – с материнским терпением объяснила Черил. – От него у тебя понос.
– Правда?
– Правда.
Ленни, стоявший справа от меня, без устали подбадривал ребят:
– Здорово, Рийки, ты лучше всех! Пийти, вперед! Дэйви, не суетись!
К любому имени он добавлял "й". Честно говоря, это раздражало. Однажды, придя в особенное возбуждение, он назвал меня «Марки»! Слава Богу, только однажды.
– Дядя Марк!
Я почувствовал, что кто-то дергает меня за брючину, и, посмотрев вниз, увидел Коннера.
– Да, приятель?
– От яблочного сока у меня бывает понос.
– Буду знать.
– Дядя Марк!
– Да?
– Понос мне не друг. – Коннер бросил на меня самый угрюмый из своих взглядов.
Я посмотрел на Черил. Она подавила улыбку, но и участие в ее взгляде тоже мелькнуло. Я перевел взгляд на Коннера.
– Хорошо сказано, малыш.
Он кивнул, явно довольный моим ответом. Я люблю его. Он разбивает мне сердце и доставляет радость – одновременно и в равной мере. Два года и два месяца от роду. На два месяца старше Тары. Я следил за его ростом с благоговением и страстью, от которой костер зажечь можно.
Коннер повернулся к матери. Рядом с Черил валялась всякая всячина (мамаши привыкли нагружать себя, как мулы). Коробки с соком. Плитки шоколада. Сухие (в противоположность «мокрым», что ли?) памперсы, пропитанные экстрактом алоэ, хорошо воздействующим на разборчивые детские попки. Изогнутые детские бутылки от Ивенфло. Корица. Тщательно очищенная морковь. Поделенные на дольки апельсины. Виноград без косточек. Наконец, кучки чего-то очень похожего на сыр, тщательно сложенные в целлофановый пакет.
Ленни – старший тренер – тем временем давал стратегические указания игрокам. Если команда нападала, он орал: «Забивай!» Если защищалась, рекомендовал идти на перехват. И периодически, как, например, сейчас, демонстрировал глубокое понимание сути игры:
– Бей по мячу!
Выкрикнув эти слова в четвертый раз, Ленни посмотрел на меня. Я поднял большой палец, поощрительно кивнул и, прищурившись, посмотрел на поле. Ребята были одеты как настоящие профессионалы. На ногах – бутсы с шипами. Под носками – щитки. У большинства – на скулах слой темного жира, хотя на солнце и намека нет. А у двоих даже нашлепки на переносицах. Я смотрел, как Кевин, мой крестник, пытается следуя инструкциям отца, ударить по мячу. И тут меня словно обухом по голове ударило.
Я пошатнулся.
Так бывает. Можно смотреть за игрой, или ужинать с друзьями, или разговаривать с пациентом, или слушать музыку по радио. Словом, заниматься чем-то совершенно заурядным, чувствуя себя вполне прилично, и вдруг – бах!
Глаза наполнились слезами. До убийства жены и похищения ребенка такого со мной не случалось. Я врач. Я умею сохранять спокойствие и на работе, и дома. Но теперь, словно какая-нибудь кинозвезда, которую все узнают, я постоянно ношу солнцезащитные очки. Черил посмотрела на меня, и я вновь уловил в ее взгляде участие. Я выпрямился и попытался улыбнуться. Черил расцвела после родов. Такое бывает. Материнство идет некоторым женщинам. Оно придает их внешности какую-то тайну, какой-то свет – едва ли не небесный.
Не хотел бы, чтобы у вас создалось впечатление, будто я целыми днями только и рыдаю. Я по-прежнему живу своей жизнью. Да, конечно, я чувствую себя обездоленным, но не сутки же напролет. Я не прикован к постели. Я работаю, хотя в заокеанское путешествие отправиться не решаюсь. Я все еще считаю, что мне следует находиться дома, на случай нового поворота событий. Знаю, смысла в этом большого нет, скорее всего самообман. Я просто пока не готов смириться.
Что меня достает, что оглушает вот так, как сейчас, – подлость беды: похоже, она находит удовольствие в том, чтобы застать тебя врасплох. Если заметить вовремя, беду можно пусть не укротить, но как-то смягчить, приручить. Но она любит прятаться, ей нравится выскакивать из-за угла, пугать, издеваться, не давать делать вид, будто все в порядке. Беда убаюкивает вас своим промедлением и таким образом усиливает неотвратимый удар.
– Дядя Марк! – Опять Коннер.
Для парнишки его возраста он говорил совсем неплохо. «А как бы звучал Тарин голос?» – подумал вдруг я и зажмурился под черными очками. Словно расслышав мою мысль, Черил потянула от меня сына. Я остановил ее.
– Да, приятель?
– А какашки?
– Что какашки?
Он поднял голову и задумчиво прищурился:
– Какашки – друзья?
Ничего себе вопросец!
– Не знаю, приятель. А сам-то ты как думаешь?
Коннер так глубоко задумался над им же поднятой проблемой, что, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.
– Во всяком случае, больше друзья, чем понос, – заявил наконец он.
Я глубокомысленно кивнул в знак согласия. Наши забили еще один гол.
– Штука! – Ленни потряс кулаками и чуть ни колесом выкатился на поле, чтобы поздравить автора гола, Крэга (или правильнее сказать «Крэйги»?). За ним последовали игроки. Образовалась приличная куча-мала. Я оставался в стороне. Задача моя, полагаю, заключалась в том, чтобы играть роль тени старшего тренера.
Я посмотрел на родителей, выстроившихся вдоль бровки. Матери сбились в кучу. Они без умолку болтали о своих детях, их выдающихся успехах в школе и спорте, и никто никого не слушал, потому что жизнь чужих детей – материя скучная. Отцы предлагали несколько более разнообразное зрелище. Одни снимали чад на видео. Другие шумно болели. Третьи не отрывались от мобильников, явно наслаждаясь возможностью праздно потрепаться после тяжелой трудовой недели.
Зачем я обратился в полицию?
Потом, после этого кошмарного дня, мне тысячу раз говорили, что винить себя не в чем. С одной стороны, я и сам понимал, что от моих действий мало что зависело. Скорее всего Тару и не собирались отпускать. Вполне возможно, ее не было на свете еще до первого звонка о выкупе. Возможно, смерть ее оказалась случайной. Возможно, бандиты запаниковали, что-то их спугнуло. Кто знает? Во всяком случае, не я.
Но с другой стороны...
Нет не могу я утверждать, что все делал правильно. Закон Ньютона – всякое действие рождает противодействие.
Во сне Тара ко мне не приходит, а если и приходит, боги великодушно стирают сон из моей памяти. Впрочем, не исключено, что я преувеличиваю. Можно выразиться иначе: сама Тара мне действительно не снится, но снится светлый фургон с фальшивыми номерными знаками штата Нью-Джерси и краденым магнитным логотипом. Во сне я слышу приглушенные звуки, которые кажутся мне детским плачем. В фургоне Тара, в этом у меня нет теперь сомнений, но я не иду на звук. Ноги по щиколотку увязли в ужасной грязи. Я просто не могу двигаться. Просыпаясь, я размышляю о том, что и так понятно: «Неужели Тара была от меня так близко?» И еще: «Будь я чуть посмелее, сумел бы ее тогда вытащить или нет?»
Судья, долговязый старшеклассник с добродушной физиономией, дал свисток и поднял над головой руки. Игра закончилась. «Хо-хо!» – выкрикнул Ленни. Ребятишки в растерянности переглянулись. «Кто выиграл-то?» – спросил один, другой пожал плечами. Команды выстроились для финального рукопожатия, как это делается в играх на кубок Стэнли.
Черил поднялась и потрепала меня по спине:
– С победой, тренер.
– Да, немало я вложил в эту команду, – согласился я.
Она улыбнулась. Ребята потянулись в нашу сторону. Я поздравил их строгим кивком. Мать Крэга принялась раздавать цветные пакетики с арахисом, мамаша Дэви – коробочки с чем-то под названием «Ю-Ху», странным заменителем шоколада, пахнущим, как мел. Я сунул в рот арахис.
– Ну, как на вкус? – поинтересовалась Черил.
– А что, по-разному бывает? – Я посмотрел на родителей и почувствовал себя в этой компании совершенно чужим.
Подошел Ленни:
– Отличная победа, а?
– Точно. Мы чемпионы.
Он жестом предложил мне отойти в сторону. Я повиновался. Отойдя от родителей на достаточное расстояние, Ленни сказал:
– Состояние Моники уже почти оценено, мелочи остались.
– Хорошо, – равнодушно откликнулся я. Меня и впрямь это не волновало.
Ни я, ни Моника завещаний не составляли. Из года в год Ленни твердил мне, что сделать это необходимо, мол, надо в письменной форме определить, кто получит твои деньги, кто должен ухаживать за родителями, и так далее, и тому подобное. Но я пропускал его совет мимо ушей. Мы собирались жить вечно. А завещания там всякие, они... они для покойников.
Ленни мгновенно поменял тему:
– Может, в футбол сгоняем?
Для тех, кто не знает элементарных вещей, объясняю: футбол – это настольный футбол.
– Я и без того чемпион мира, – напомнил я Ленни.
– Вчера был чемпионом.
– Неужели нельзя хоть немного просто погреться в лучах славы? Я еще не готов отказаться от этого занятия.
– Ясно.
Ленни направился к семье. К нему подбежала дочь Марианна. Она размахивала руками как сумасшедшая. Ленни покорно склонил голову, вытащил из кармана бумажник и протянул ей купюру. Марианна чмокнула его в щеку и умчалась. Покачивая головой, Ленни смотрел ей вслед и улыбался. Я отвернулся.
Самое худшее – или, вернее сказать, самое лучшее? – заключалось в том, что я до сих пор сохранял надежду.
Вот что мы обнаружили в тот вечер в дедушкиной хибаре: труп сестры, волосы Тары в целлофановом пакете (анализ на ДНК подтвердил принадлежность) и розовый с черными пингвинами комбинезончик Тариного размера.
А вот чего мы не обнаружили ни тогда, ни впоследствии: деньги, то есть выкуп, документы сообщников Стейси и самой Тары.
Вот именно. Дочери моей мы так и не нашли.
Лес обширный и густой, а могила маленькая. Скрыть ее нетрудно, например забросать булыжниками. А может, могилу разрыл какой-нибудь зверь и утащил содержимое в кусты. И может, останки валяются теперь в нескольких милях от дедовой хибары. Или в нескольких десятках миль.
Не исключено также (хотя этой мыслью я не делюсь ни с кем), что нет никакой могилы.
В общем, надежда живет. Подобно беде, она пока таится, но время от времени дает о себе знать, лукаво посмеивается и никогда не оставляет. Не скажешь даже, какая из этих любовниц более жестокосердна.
Полиция и ФБР предполагают, что моя сестра связалась с очень нехорошими людьми. Никто до конца не уверен, что первоначально они замышляли убийство или похищение, но большинство сходится на том, что кто-то ударился в панику. Может, они исходили из того, что меня с Моникой не будет дома и придется иметь дело с одной только няней. А увидев нас, кто-то – быть может, наркоман или просто психопат – выстрелил. А вслед за ним и другой (оттого баллистическая экспертиза и показала, что в нас с Моникой палили из разного оружия). А потом они похитили ребенка. И в конце концов избавились от Стейси, вкатив ей слишком большую дозу героина.
Я повторяю «они», потому что власти убеждены: у Стейси было как минимум два сообщника. Один – хладнокровный профессионал, умеющий добывать наркотики, подделывать автомобильные номера и бесследно исчезать. Другой – если угодно, паникер, тот самый, что стрелял в нас и, возможно, стал причиной гибели Тары.
Есть, конечно, и такие, кто эту схему не принимает. Они полагают, что сообщник был только один – хладнокровный профессионал, а в панику ударилась Стейси. Согласно этой версии именно она выпустила первую пулю, и скорее всего в меня, поскольку я никаких выстрелов не помню, а уж потом профессионал, заметая следы, убил Монику. Эта версия подкрепляется свидетельством торговца наркотиками, который в обмен на согласие властей снять с него другое обвинение заявил, что за неделю до убийства и похищения продал Стейси «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50