Оба изображали из себя святую невинность и кипели гневом праведным за то насилие, что учинили над ними.
Почти двадцать четыре часа истекли с момента их ареста, и в распоряжении следствия оставались лишь те же двадцать четыре часа, после чего Эрику и Грейс или должно быть предъявлено обвинение, или возвращена свобода.
Я изумился, как может Пэриш серьезно рассматривать эту возможность.
Но по мере приближения первого дня к концу, в его голосе все сильнее звучали неуверенные нотки, а поздно вечером он и вовсе окончательно засомневался, что Грейс и Эрик дадут противоречивые показания или, тем более, сознаются.
— Положение ужасное, — жаловался он мне. — Они отлично отрепетировали свою легенду. Ни в чем не дали слабины. Я пытаюсь оторвать Грейс от Вальда, заставить ее поверить в то, что он подставляет ее. Не получается. Похоже, они и это предусмотрели. Я дал приказ на два обыска, чтобы попытаться найти оружие, но, естественно, ничего не нашли. Договорился с судьей насчет статьи за порнографию. Назначил экспертизу их одежды — может быть, найдем те же волокна, что в лаборатории Чета, но — ничего.
— Мартин, вполне возможно, те волокна попали туда с нашей с тобой одежды.
— Точно. Возможно, правда, козырной туз находится как раз в той самой коробке с «вешдоками», что я собрал. И все же основания для задержания могут стать проблемой. Винтерс тоже э... рвет и мечет по поводу некоторых моих... действий. Ну, ладно, буду держать тебя в курсе.
— Позволь мне повидаться с Грейс, — попросил я его в десятый раз.
— Пока продолжаются допросы, мой ответ — нет. По-моему, это проигрышная затея.
— Но со мной она может заговорить, — убеждал я его.
— Впервые за вето свою жизнь? Судя по ее поведению, она скорее плюнет тебе в лицо.
— Мартин, время истекает, — настаивал я. — Нужно использовать и эту возможность.
Он подумал немного. И — сдался.
— Ладно. Если сегодня за ночь ничего не добьемся, завтра приезжай, во второй половине дня.
— А что тебе сообщила авиакомпания насчет Глаза?
— Он улетел рейсом «Континенталь» под именем Майка Эйса. Высокий парень, гладко выбрит, лицо в шрамах. Расплачивался наличными.
— И что?
— Из аэропорта Кеннеди никаких новостей.
* * *
К полудню следующего дня Пэришу так и не удалось ничего добиться ни от Грейс, ни от Вальда. Хэйт лихорадочно работал над тем, как бы предъявить Вальду обвинение в растлении несовершеннолетней, а Грейс — во взломе чужого жилья, но и то и другое — жалкие тени действительного их преступления, нити которого находятся лишь в их руках, и мы все понимаем: вскоре после полуночи придется отпустить их или предъявить обвинение, основываясь на весьма шатких доказательствах.
Чет Сингер изо всех сил пытается придать «вещдокам» Мартина юридическую силу.
* * *
В начале четвертого Пэриш впустил меня в комнату для допросов.
Грейс, одетая в свою обычную прогулочную одежду, сидела без наручников.
Пэриш и двое его коренастых помощников ждали за закрытыми дверями и, как я знал, наблюдали за нами через окно, которое нам самим казалось всего лишь обычным зеркалом.
Грейс выглядела измученной и удостоила меня лишь вялым приветствием.
— Рассел...
— Привет, Грейс.
— Ну что, решил справиться насчет качества моей пищи?
— Думаю, она не так уж и плоха.
Грейс промолчала.
Она продолжала сидеть, сложив руки на коленях и скрестив под столом свои длинные ноги.
Взглянула в зеркало, слегка кивнула невидимому наблюдателю, глубоко вздохнула и переложила руки на стол перед собой.
— Я устала.
— В крепкий оборот они взяли тебя?
Она кивнула.
— Сами-то они спят посменно, а мне приходится круглые сутки видеть перед собой коровью рожу экс-отчима. Извини, Марти, — сказала она, обращаясь к зеркалу. — Я хочу сказать, что и у коровы может быть очень даже симпатичное лицо. Да и нравились мне всегда коровы. Дома у меня есть держалки в виде коров. Поискать только надо, куда их засунула.
— Давно ты... с Вальдом?
— Мне было тринадцать, когда он встречался с мамой. Тогда все и началось. Ты же знаешь, я рассказала им об этом абсолютно все. Ну хорошо, формально я была еще несовершеннолетняя, но на самом-то деле я все прекрасно соображала. Такая скороспелая оказалась. Ну и что из этого? — Она зевнула.
— И началось все это с единственной целью — отомстить Эмбер, да?
Грейс кивнула.
— А кому из вас пришла в голову мысль избавиться от нее?
— У нас никогда не возникала подобная идея, Рассел. Об этом я толкую им уже вторые сутки.
Теперь и я вздохнул — частично от отчаяния, а отчасти от осознания той боли, которую причинял своей девочке.
— Могу я что-нибудь сделать для тебя?
— Заставь их отпустить меня.
— Они считают, ты убила Элис. Они не собираются отпускать тебя до тех пор, пока ты не расскажешь им, что в действительности произошло.
— В таком случае, Рассел, что ты мог бы сделать для меня?!
— Об этом я как раз и думал.
— И что же?
— Могу я поделиться с тобой некоторыми мыслями?
— Валяй.
— Мне кажется, та ненависть, которую ты испытывала к своей матери, была... вполне обоснована. Вы пережили трудные времена — непонимание, ревность, соперничество. Эмбер все это признает.
— Ну надо же!
— И мне кажется, Эрик воспользовался этим, чтобы направлять тебя в сторону... нужную для него. Кстати, тебе известно, что в его доме нашли ту самую нэцкэ, из-за которой между тобой и Эмбер произошло столько скандалов? Также нашли записи телефонных разговоров с теми двумя парнями, которые жгли твои ноги. Эмбер не нанимала их. Их нанял Вальд. Ему понадобились годы на то, чтобы наполнить твое сердце страхом, и всего лишь несколько месяцев — на то, чтобы трансформировать этот страх в готовность пойти на убийство. Он тебя попросту использовал, девочка.
Она подняла на меня отупелый взгляд, и лишь тогда я понял, до какой степени исстрадалось ее сердце и как устало ее тело.
— А я ведь и в самом деле любила его!
— Я это понимаю. В Эрике было и такое, за что его можно любить.
— А ты, оказывается, вовсе не такой тупой.
— Едва ли надо быть гением, чтобы понять, как девушка влюбляется в парня. Симпатичный. Умный. Брошенный ее собственной мамочкой.
— Бог, — тихо сказала Грейс. — Любовь.
— Именно.
Она глубоко вздохнула и подняла на меня свои красивые глаза. Больше всего на свете в эту минуту мне хотелось обнять ее, и единственное, что превосходило это желание по силе, была жажда услышать от нее правду.
— Знаешь, это показалось мне всего лишь шуткой... когда мы в первый раз заговорили об этом... Да, нечто вроде фантазии на тему идеального убийства. И в самом деле, так весело было... пофантазировать. Но потом, когда мама начала следить за моими знакомыми мужчинами и угрожать мне, все это вдруг стало приобретать вполне конкретные очертания. Тебя буквально захватывает какая-нибудь идея. Подобно тому, как если ты достаточно долго говоришь о чем-то или продумываешь какой-нибудь план... и — вдруг наступает такой момент, когда ты уже просто должен пройти через это... он становится реальностью. А я к тому же была напугана!
О, как же хорошо я понимал всю безумную логику подобного утверждения! Неужели и в самом деле это я — через свои гены — смог передать Грейс... непреодолимое стремление сделать воображаемое явным, действовать на основании помыслов, когда помыслы становятся действиями? Неужели и в Грейс, как и во мне, таилась та же неспособность провести барьер между сиюминутным импульсом и действием?
— Я знаю. Ты позволишь рассказать тебе одну правдивую историю?
— Ну конечно, Расс.
— Где-то недели через три после того, как Иззи поставили диагноз, я основательно напился и отправился побродить по холмам на пару со своим револьвером. Сам даже не знаю, зачем я взял его. Уселся на каком-то склоне и стал смотреть на дом, на огни города. Я молил Господа лишь о том, чтобы Он остановил этот кошмар, чтобы Он взял Изабеллу в Свои исцеляющие руки. Взамен же я предложил Ему собственную душу. Потом я вынул из барабана все патроны, кроме одного, накинул защелку, крутанул как следует и поднес дуло к виску. Я подумал: если Он оставит меня жить, то это будет знаком, что Он — с нами. Если же нет, то это станет всего лишь обменом одной жизни на другую. Дурацкая идея, не правда ли? Но чем больше я обдумывал ее, тем более здравой она казалась мне и тем более реальным становился «вариант» револьвера. Я зашел слишком далеко и был уже просто обязан пройти через это испытание. И все же в последнюю секунду я отвел от себя дуло, направил его на холм и нажал на спусковой крючок. Рука дернулась, а уши заложило от грохота. Итак, я получил ответ, по крайней мере меня самого вполне удовлетворивший: «Иди домой, проспись, позаботься о собственной жене и не играй никогда с Господом в такие дурацкие игры». Пожалуй, на большую глубину моя вера еще никогда не проникала, и вплоть до того вечера, когда мы купались в океане, я ни разу не подумал о том, чтобы прочитать молитву. Грейс не выказала никаких эмоций в ответ на мой рассказ, но я все же почувствовал, что ее мучения усилились. Но вот ее губы тронула кривая ухмылка.
— Мне очень жаль, что все это случилось с тобой и с Изабеллой. И мне очень хотелось бы сделать хоть что-то, чтобы облегчить ваши страдания.
— Ты можешь сделать это.
Она ждала.
— Расскажи этим людям, как все было. И пойми, Эрик сделает все возможное, чтобы на тебя одну свалить всю ответственность за случившееся.
Грейс глубоко вздохнула.
Я мог лишь догадываться о состоянии Мартина — по той тишине, которая воцарилась по другую сторону зеркала. Грейс посмотрела туда и сразу перевела взгляд на меня. В ее глазах блестели слезы.
— Могу я попросить тебя еще об одной вещи? — спросил я.
— Почему бы нет?
— Называй меня отцом или папой... как угодно, только не Расселом.
Она улыбнулась, почти незаметно.
— Я бы не возражала, если бы ты обнял меня, папа.
* * *
Вечером во вторник я достал почту и прямиком дернул в город, чтобы сделать кое-какие покупки. Припарковавшись перед универмагом, я стал просматривать письма, счета и каталоги — можете представить себе, с каким наслаждением Иззи, прикованная к своему инвалидному креслу, листала эти каталоги! — и к вящей своей тревоге обнаружил среди них открытку, отправленную из Нью-Йорка и датированную десятым июля.
На ней красовалось здание компании «Флэтирон». Это первый в Нью-Йорке небоскреб, кстати, в нем работал мой редактор.
На обороте — неразборчивый текст: "Дорогой Рассел! Нью-Йорк просто прелестный город, в котором скрыто так много... возможностей! Кстати, не в этом ли здании сидят твои издатели? Я пока регулярно точу зубы и уже подумываю о том, не устроить ли мне здесь небольшую «чисточку»? Впрочем, понадобится целая армия крестоносцев вроде меня, чтобы как следует отскоблить эту зловонную человеческую клоаку. Скучаю по нашему Апельс. окр. Обнимаю. П. Г.".
Несмотря на жару, по телу моему поползли мурашки.
Я аккуратно положил открытку в «бардачок», хотя был уверен: Глаз позаботился не оставить на ней отпечатков своих пальцев. Впрочем, попытаться все же не мешало. В любом случае парни из отдела почерковедческой экспертизы будут более чем счастливы получить от меня такой подарок.
Проходя мимо знакомых стеллажей нашего бакалейного магазина, я начал испытывать глубокое, хотя и довольно хрупкое чувство удовлетворения. Мысленно я занимался покупками вместе с Изабеллой. Скрупулезно отбирал то, что любит она. Самый простой акт выражения любви к другому человеку как ничто другое способен успокоить растревоженную душу. Я знал, каждая пачка, банка или бутылка, которой касались мои руки, предназначались именно для Изабеллы. И если мне не по силам остановить болезнь в ее голове, то по крайней мере ее тело я могу ублажить плодами моей бесконечной заботы.
Были также и другие милосердные дары судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Почти двадцать четыре часа истекли с момента их ареста, и в распоряжении следствия оставались лишь те же двадцать четыре часа, после чего Эрику и Грейс или должно быть предъявлено обвинение, или возвращена свобода.
Я изумился, как может Пэриш серьезно рассматривать эту возможность.
Но по мере приближения первого дня к концу, в его голосе все сильнее звучали неуверенные нотки, а поздно вечером он и вовсе окончательно засомневался, что Грейс и Эрик дадут противоречивые показания или, тем более, сознаются.
— Положение ужасное, — жаловался он мне. — Они отлично отрепетировали свою легенду. Ни в чем не дали слабины. Я пытаюсь оторвать Грейс от Вальда, заставить ее поверить в то, что он подставляет ее. Не получается. Похоже, они и это предусмотрели. Я дал приказ на два обыска, чтобы попытаться найти оружие, но, естественно, ничего не нашли. Договорился с судьей насчет статьи за порнографию. Назначил экспертизу их одежды — может быть, найдем те же волокна, что в лаборатории Чета, но — ничего.
— Мартин, вполне возможно, те волокна попали туда с нашей с тобой одежды.
— Точно. Возможно, правда, козырной туз находится как раз в той самой коробке с «вешдоками», что я собрал. И все же основания для задержания могут стать проблемой. Винтерс тоже э... рвет и мечет по поводу некоторых моих... действий. Ну, ладно, буду держать тебя в курсе.
— Позволь мне повидаться с Грейс, — попросил я его в десятый раз.
— Пока продолжаются допросы, мой ответ — нет. По-моему, это проигрышная затея.
— Но со мной она может заговорить, — убеждал я его.
— Впервые за вето свою жизнь? Судя по ее поведению, она скорее плюнет тебе в лицо.
— Мартин, время истекает, — настаивал я. — Нужно использовать и эту возможность.
Он подумал немного. И — сдался.
— Ладно. Если сегодня за ночь ничего не добьемся, завтра приезжай, во второй половине дня.
— А что тебе сообщила авиакомпания насчет Глаза?
— Он улетел рейсом «Континенталь» под именем Майка Эйса. Высокий парень, гладко выбрит, лицо в шрамах. Расплачивался наличными.
— И что?
— Из аэропорта Кеннеди никаких новостей.
* * *
К полудню следующего дня Пэришу так и не удалось ничего добиться ни от Грейс, ни от Вальда. Хэйт лихорадочно работал над тем, как бы предъявить Вальду обвинение в растлении несовершеннолетней, а Грейс — во взломе чужого жилья, но и то и другое — жалкие тени действительного их преступления, нити которого находятся лишь в их руках, и мы все понимаем: вскоре после полуночи придется отпустить их или предъявить обвинение, основываясь на весьма шатких доказательствах.
Чет Сингер изо всех сил пытается придать «вещдокам» Мартина юридическую силу.
* * *
В начале четвертого Пэриш впустил меня в комнату для допросов.
Грейс, одетая в свою обычную прогулочную одежду, сидела без наручников.
Пэриш и двое его коренастых помощников ждали за закрытыми дверями и, как я знал, наблюдали за нами через окно, которое нам самим казалось всего лишь обычным зеркалом.
Грейс выглядела измученной и удостоила меня лишь вялым приветствием.
— Рассел...
— Привет, Грейс.
— Ну что, решил справиться насчет качества моей пищи?
— Думаю, она не так уж и плоха.
Грейс промолчала.
Она продолжала сидеть, сложив руки на коленях и скрестив под столом свои длинные ноги.
Взглянула в зеркало, слегка кивнула невидимому наблюдателю, глубоко вздохнула и переложила руки на стол перед собой.
— Я устала.
— В крепкий оборот они взяли тебя?
Она кивнула.
— Сами-то они спят посменно, а мне приходится круглые сутки видеть перед собой коровью рожу экс-отчима. Извини, Марти, — сказала она, обращаясь к зеркалу. — Я хочу сказать, что и у коровы может быть очень даже симпатичное лицо. Да и нравились мне всегда коровы. Дома у меня есть держалки в виде коров. Поискать только надо, куда их засунула.
— Давно ты... с Вальдом?
— Мне было тринадцать, когда он встречался с мамой. Тогда все и началось. Ты же знаешь, я рассказала им об этом абсолютно все. Ну хорошо, формально я была еще несовершеннолетняя, но на самом-то деле я все прекрасно соображала. Такая скороспелая оказалась. Ну и что из этого? — Она зевнула.
— И началось все это с единственной целью — отомстить Эмбер, да?
Грейс кивнула.
— А кому из вас пришла в голову мысль избавиться от нее?
— У нас никогда не возникала подобная идея, Рассел. Об этом я толкую им уже вторые сутки.
Теперь и я вздохнул — частично от отчаяния, а отчасти от осознания той боли, которую причинял своей девочке.
— Могу я что-нибудь сделать для тебя?
— Заставь их отпустить меня.
— Они считают, ты убила Элис. Они не собираются отпускать тебя до тех пор, пока ты не расскажешь им, что в действительности произошло.
— В таком случае, Рассел, что ты мог бы сделать для меня?!
— Об этом я как раз и думал.
— И что же?
— Могу я поделиться с тобой некоторыми мыслями?
— Валяй.
— Мне кажется, та ненависть, которую ты испытывала к своей матери, была... вполне обоснована. Вы пережили трудные времена — непонимание, ревность, соперничество. Эмбер все это признает.
— Ну надо же!
— И мне кажется, Эрик воспользовался этим, чтобы направлять тебя в сторону... нужную для него. Кстати, тебе известно, что в его доме нашли ту самую нэцкэ, из-за которой между тобой и Эмбер произошло столько скандалов? Также нашли записи телефонных разговоров с теми двумя парнями, которые жгли твои ноги. Эмбер не нанимала их. Их нанял Вальд. Ему понадобились годы на то, чтобы наполнить твое сердце страхом, и всего лишь несколько месяцев — на то, чтобы трансформировать этот страх в готовность пойти на убийство. Он тебя попросту использовал, девочка.
Она подняла на меня отупелый взгляд, и лишь тогда я понял, до какой степени исстрадалось ее сердце и как устало ее тело.
— А я ведь и в самом деле любила его!
— Я это понимаю. В Эрике было и такое, за что его можно любить.
— А ты, оказывается, вовсе не такой тупой.
— Едва ли надо быть гением, чтобы понять, как девушка влюбляется в парня. Симпатичный. Умный. Брошенный ее собственной мамочкой.
— Бог, — тихо сказала Грейс. — Любовь.
— Именно.
Она глубоко вздохнула и подняла на меня свои красивые глаза. Больше всего на свете в эту минуту мне хотелось обнять ее, и единственное, что превосходило это желание по силе, была жажда услышать от нее правду.
— Знаешь, это показалось мне всего лишь шуткой... когда мы в первый раз заговорили об этом... Да, нечто вроде фантазии на тему идеального убийства. И в самом деле, так весело было... пофантазировать. Но потом, когда мама начала следить за моими знакомыми мужчинами и угрожать мне, все это вдруг стало приобретать вполне конкретные очертания. Тебя буквально захватывает какая-нибудь идея. Подобно тому, как если ты достаточно долго говоришь о чем-то или продумываешь какой-нибудь план... и — вдруг наступает такой момент, когда ты уже просто должен пройти через это... он становится реальностью. А я к тому же была напугана!
О, как же хорошо я понимал всю безумную логику подобного утверждения! Неужели и в самом деле это я — через свои гены — смог передать Грейс... непреодолимое стремление сделать воображаемое явным, действовать на основании помыслов, когда помыслы становятся действиями? Неужели и в Грейс, как и во мне, таилась та же неспособность провести барьер между сиюминутным импульсом и действием?
— Я знаю. Ты позволишь рассказать тебе одну правдивую историю?
— Ну конечно, Расс.
— Где-то недели через три после того, как Иззи поставили диагноз, я основательно напился и отправился побродить по холмам на пару со своим револьвером. Сам даже не знаю, зачем я взял его. Уселся на каком-то склоне и стал смотреть на дом, на огни города. Я молил Господа лишь о том, чтобы Он остановил этот кошмар, чтобы Он взял Изабеллу в Свои исцеляющие руки. Взамен же я предложил Ему собственную душу. Потом я вынул из барабана все патроны, кроме одного, накинул защелку, крутанул как следует и поднес дуло к виску. Я подумал: если Он оставит меня жить, то это будет знаком, что Он — с нами. Если же нет, то это станет всего лишь обменом одной жизни на другую. Дурацкая идея, не правда ли? Но чем больше я обдумывал ее, тем более здравой она казалась мне и тем более реальным становился «вариант» револьвера. Я зашел слишком далеко и был уже просто обязан пройти через это испытание. И все же в последнюю секунду я отвел от себя дуло, направил его на холм и нажал на спусковой крючок. Рука дернулась, а уши заложило от грохота. Итак, я получил ответ, по крайней мере меня самого вполне удовлетворивший: «Иди домой, проспись, позаботься о собственной жене и не играй никогда с Господом в такие дурацкие игры». Пожалуй, на большую глубину моя вера еще никогда не проникала, и вплоть до того вечера, когда мы купались в океане, я ни разу не подумал о том, чтобы прочитать молитву. Грейс не выказала никаких эмоций в ответ на мой рассказ, но я все же почувствовал, что ее мучения усилились. Но вот ее губы тронула кривая ухмылка.
— Мне очень жаль, что все это случилось с тобой и с Изабеллой. И мне очень хотелось бы сделать хоть что-то, чтобы облегчить ваши страдания.
— Ты можешь сделать это.
Она ждала.
— Расскажи этим людям, как все было. И пойми, Эрик сделает все возможное, чтобы на тебя одну свалить всю ответственность за случившееся.
Грейс глубоко вздохнула.
Я мог лишь догадываться о состоянии Мартина — по той тишине, которая воцарилась по другую сторону зеркала. Грейс посмотрела туда и сразу перевела взгляд на меня. В ее глазах блестели слезы.
— Могу я попросить тебя еще об одной вещи? — спросил я.
— Почему бы нет?
— Называй меня отцом или папой... как угодно, только не Расселом.
Она улыбнулась, почти незаметно.
— Я бы не возражала, если бы ты обнял меня, папа.
* * *
Вечером во вторник я достал почту и прямиком дернул в город, чтобы сделать кое-какие покупки. Припарковавшись перед универмагом, я стал просматривать письма, счета и каталоги — можете представить себе, с каким наслаждением Иззи, прикованная к своему инвалидному креслу, листала эти каталоги! — и к вящей своей тревоге обнаружил среди них открытку, отправленную из Нью-Йорка и датированную десятым июля.
На ней красовалось здание компании «Флэтирон». Это первый в Нью-Йорке небоскреб, кстати, в нем работал мой редактор.
На обороте — неразборчивый текст: "Дорогой Рассел! Нью-Йорк просто прелестный город, в котором скрыто так много... возможностей! Кстати, не в этом ли здании сидят твои издатели? Я пока регулярно точу зубы и уже подумываю о том, не устроить ли мне здесь небольшую «чисточку»? Впрочем, понадобится целая армия крестоносцев вроде меня, чтобы как следует отскоблить эту зловонную человеческую клоаку. Скучаю по нашему Апельс. окр. Обнимаю. П. Г.".
Несмотря на жару, по телу моему поползли мурашки.
Я аккуратно положил открытку в «бардачок», хотя был уверен: Глаз позаботился не оставить на ней отпечатков своих пальцев. Впрочем, попытаться все же не мешало. В любом случае парни из отдела почерковедческой экспертизы будут более чем счастливы получить от меня такой подарок.
Проходя мимо знакомых стеллажей нашего бакалейного магазина, я начал испытывать глубокое, хотя и довольно хрупкое чувство удовлетворения. Мысленно я занимался покупками вместе с Изабеллой. Скрупулезно отбирал то, что любит она. Самый простой акт выражения любви к другому человеку как ничто другое способен успокоить растревоженную душу. Я знал, каждая пачка, банка или бутылка, которой касались мои руки, предназначались именно для Изабеллы. И если мне не по силам остановить болезнь в ее голове, то по крайней мере ее тело я могу ублажить плодами моей бесконечной заботы.
Были также и другие милосердные дары судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58