Преступление и наказание, они связаны между собой столь же тесно, как любовь и брак.
– Мне все это не нравится, – сказала я. – Думаю, мне следует уйти.
Он рассмеялся.
– Неплохо для первого прослушивания, но для кинопробы не годится. Вы сыграли эту часть в духе индийских кинозвезд, как странное сочетание современного и традиционного. Поначалу они демонстрируют откровенную чувственность. Совершенную незакомплексованность в присутствии мужчины. А затем в самый критический момент вдруг превращаются в добродетельных возлюбленных, стойких хранительниц традиционных ценностей. Они мне кажутся невероятно скучными.
Я села, повернувшись к нему спиной.
– Мне объяснить вам, в чем главная проблема? Проблема в том, что в Индии у женщины нет своего "я" вне предписанных ей традицией ролей: матери, сестры, жены, дочери. И единственный способ для нее обрести собственную индивидуальность состоит в том, чтобы отвергнуть секс полностью. В этом случае она становится загадкой. Ее начинают обожествлять.
– Итак, теперь вы хотите, чтобы я обращался с вами как с богиней? Прекрасно! В большинстве индийских фильмов за мелодраматическими моментами следует комический поворот. Но откровенно говоря, у вас неподходящая внешность для индийской богини. Вам требуется по крайней мере еще три пары рук и ног. Или язык подлиннее. – Он улыбнулся. – Это, во всяком случае, не бесполезно. А теперь не хотите послушать немного флейту Кришны? Мы могли бы спеть дуэтом. Каждый значимый момент в индийском кино венчается соответствующей песней. Так же, как и в греческой мелодраме. Об этом Проспер постоянно упоминает в своих интервью элитарным журналам кино. Я в своих интервью цитирую только информацию из касс кинотеатров.
– Ну, и эта информация, наверное, сделалась более полной после смерти Майи?
Калеб встал с матраца и пошел к бару. Облокотившись на импровизированную стойку, он сказал:
– Если вы будете продолжать бросаться обвинениями...
– Проспер звонил вам после того, как я уехала от него?
– ...у вас могут быть очень большие неприятности. Здесь всем приходится иметь дело с такими людьми, методы которых вы осудите как преступные. Но таков стиль жизни этого города. Вам просто следует рассматривать Бомбей как еще одно Палермо или Атлантик-Сити. Здесь всем правит мафия, и ничто не может противиться ее воле. Вы либо делаете то, что вам говорят, либо вас отправляют на тот свет.
– Мне кажется, я уже где-то об этом читала. В «Путеводителе по одинокой планете», возможно. А может быть, видела это в каком-то старом фильме. Теперь по сценарию я должна процедить сквозь зубы что-нибудь вроде: «Я пойду туда, куда захочу и с кем захочу. Вот такая я. Мужикам трудно сладить с бомбейской Лил».
Он взглянул на меня так, словно ему захотелось ударить меня.
– Вы ничего не понимаете в Бомбее.
– Это все мне твердят не переставая. Попробуйте что-нибудь новенькое. Например: «Вы совершенно не разбираетесь в теории относительности Эйнштейна или в концепции иронии Кьеркегора». Но Бомбей, ради бога!
– Ах, я забыл. Вы ведь хорошо знакомы с насилием. Ваша сестра говорила, что ваша работа была как-то связана с поп-музыкой. Секс, наркотики и рок-н-ролл.
– Вы явно давно не бывали в Лондоне, – ответила я. – С тех пор многое изменилось. Музыканты сейчас убежденные трезвенники, страшно боятся СПИДа. А насилие они способны проявить только по отношению к курильщикам, журналистам и производителям бракованных презервативов.
Он рассмеялся, и напряжение, которое мы оба чувствовали, немного уменьшилось.
– Ну, тогда позвольте мне дать вам небольшой совет. Мне кое-что известно об этом Сами, который вас так волнует. Он работал на крутых парней с Грейт-Пэлас, района, где обитают проститутки-хиджры. А потом он прилепился к одному из них, заделался ему верной женушкой. Эти ребята не отличат унитаза от кастрюли с супом, а те, что производят впечатление почище, на самом деле настоящие козлы в европейских костюмах. Дружок делал Сами очень дорогие подарки. А потом Сами наколол его.
Мне вспомнилась безвкусная обстановка в банях хиджра.
– Для человека, знающего всю эту историю лишь понаслышке, вам слишком многое известно.
– Я был с этим связан.
– А может быть, благодаря вашим связям у вас есть более точная информация, почему все-таки Сами был убит?
– Я просто пытаюсь вас предупредить, чтобы вы не совали свой нос в это дело и не увязали в нем еще больше. – Он сделал глоток рома и начал смаковать его. – Ваша сестра за вас волнуется.
– Моя сестра! А что...
– И не она одна говорила мне, что вы ведете себя так, словно знаете что-то, способное причинить вред людям, занимающим довольно высокое положение. Ради кого вы всем этим занимаетесь? Ради всеми брошенной женщины, покончившей с собой шесть лет назад? Или ради позорного евнуха, торгующего своей задницей за наркотики?
– На руках Сами не было следов от шприца.
– Прекрасный довод! И у вас, наверное, есть доказательства, что он был убит совсем не из-за ссоры с сутенером?
– Назовем это интуитивной уверенностью.
– Вы производили на меня впечатление умной женщины. А ведь у Сами такие дружки, что, не задумываясь, разика два полоснут вас бритвой. А потом плеснут в лицо кислотой. Вы даже не успеете оглянуться. Знаете, что кислота может сделать с человеческим лицом?
– Вам известно, кто это сделал?
Он отрицательно покачал головой. Не столько жест отрицания, сколько жест искреннего недоумения.
– Вы в самом деле думаете, что я тоже причастен к этой истории?
– А вы не причастны?
– Я знаю ребят, которые занимаются подобными делами. Послушайте меня, Роз, и постарайтесь понять то, что я вам говорю. В течение многих лет Индия была единственной страной в мире, где заявление, сделанное полиции – за пределами или даже внутри полицейского участка, – часто не принималось к рассмотрению в суде. Неподалеку от Чоупатти располагался клуб, который открыл в 1971 году один козел по имени Бонди. Его дружки имели обыкновение заходить туда, когда им хотелось заняться содомией с детьми или за садистской порнухой, ну и, конечно, за кокаином – и они получали все это, стоило только предъявить простую расписку, удостоверяющую их платежеспособность, подписанную – можете ли вы себе это представить?! – самим председателем Резервного банка. Чтобы получить доступ в этот элитарный клуб, необходимо было, конечно, иметь покровителей – таких же дружков-насильников и сутенеров. И все было прекрасно известно, известно всем и продолжалось в течение многих лет. Немногим полицейским приходило в голову попытаться все это прекратить. Один из тех, кому такое все-таки пришло в голову, однажды, возвращаясь из храма на мотоцикле, увидел, что дорогу ему преградила металлическая кроватная сетка. Он слезает с мотоцикла, чтобы убрать ее, и в это мгновение кто-то перерезает ему горло. Посередине многолюдной улицы, среди бела дня, и никто не заметил, как это случилось.
– Превосходная, весьма убедительная история. Так что же произошло? Клуб забаллотировал вас за плохое поведение?
Калеб налил себе еще один стакан.
– Я вижу, вы собираетесь в одиночку начать борьбу за очищение города от бандитов. Прекрасно! Мой вам совет: если вам так уж хочется оказаться замешанной в какую-то историю, постарайтесь выбрать такую, в которой больше истории, чем реальной жизни. Или лучше отправляйтесь домой и попытайтесь почистить свой родной город.
– Я родилась в Индии. – «Но не в этой Индии», – добавила я мысленно.
– Тогда научитесь жить в соответствии с правилами. И если заполучите нечто такое, что вам покажется оружием, постарайтесь избавиться от него, пока это оружие не выстрелило вам в лицо.
– Может быть, мне все-таки удастся зарядить его и поточнее прицелиться.
Я начала одеваться.
Позади меня дверь в «Ледяной дом» тихо открылась и закрылась: вошли три человека, у двоих из них в руках были мачете, на самом высоком – зеленая маска демона.
– Студия закрыта, – сказал Калеб.
– Ну-ну-ну, что это у нас здесь такое? Сучка в своем логове? – произнес высокий, его голос звучал глухо и искусственно из-за маски. – Чувствуете, как жарко? А мне кажется, будет еще жарче.
Он расстегнул шелковую рубашку до самого кожаного ремня фирмы «Гуччи». Элегантные туфли из коричневой кожи были начищены до матового блеска.
Двое других мужчин, невысокого роста и звероподобные, с налитыми бицепсами на руках и впалой грудью, представляли собой типичное порождение индийских улиц. Они принадлежали к тому сорту людей, которым не суждено обзавестись жирком, так же как не суждено дожить до солидного возраста. Один из них держал в руках широкий рулон скотча.
– Мачете? – спросила я. – Неужели снова начинаются съемки по долбаной «Книге джунглей»?
Трудно выглядеть крутой, когда джинсы натянуты чуть выше колен, но я сделала все, что в моих силах, чтобы не ударить в грязь лицом.
Высокий кивнул типу со скотчем, и тот засунул мачете за пояс и заковылял по направлению к Калебу с явным намерением связать ему руки. Затем он сделал то же самое со мной, но предварительно резким движением скрутил мне руки за спиной с такой силой, что кровь застучала у меня в венах. От него несло каким-то дешевым цветочным ароматом, кокосовым молоком и чесноком. Он извлек свой мачете из-за пояса и провел им у меня над лобком.
– Хорошо, – произнес он.
Калеб выругался и рванулся вперед.
– Потише, потише, Мистри, – сказал высокий. – Ничто не должно выходить из-под контроля.
– Дайте ей одеться, – потребовал Мистри.
– Она все равно не сможет это толком сделать, с завязанными-то руками.
– В отеле знают, где я нахожусь, – предупредила я. – Я им сообщила, уходя.
– Охранник у ворот услышит и поднимет тревогу, – сказал Калеб. – Через несколько минут сюда сбегутся тысячи людей.
– А мне думается, что вашему охраннику дали отгул за сверхурочные и он сейчас, наверное, отсыпается, – возразил высокий. – А может быть, он решил как-то иначе провести эту ночь. У него хватит сбережений, чтобы купить билет до Мадраса и навестить свою семью.
– Это возмутительно! – воскликнула я. – Вы не имеете права удерживать таким образом журналиста Би-би-си и руководителя киностудии. Кто вы, вообще, такие?
Я попыталась пройти к двери. Меня толкнуло на это вовсе не смелость. Глупость, наверное, или просто неспособность воспринимать эту сцену всерьез. Все в ней было так наигранно, так неубедительно: маска, мачете.
Один из мужчин поднял свой мачете и с размаху ударил им меня по голове. Я всем телом рухнула набок. И сразу же у меня занемела рука. Кровь от уха потекла мне прямо в рот. Человек с мачете встал надо мной, держа свой нож между ног так, словно член. Где-то очень далеко, как мне показалось, они тащили Калеба по студии в заднюю комнату.
– Вы, скоты, – прошипела я.
Мужчина с мачете ударил меня ногой.
– А кто ты, вообще, такая? – воскликнул высокий. – Расхаживаешь тут повсюду, оскорбляешь всех направо и налево, словно обзавелась членом, как у мужика. Ты что, за долбаного легавого себя почитаешь?
– Вы не индийцы, – сказала я.
– Ты так думаешь? Лично я не националист. Предпочитаю считать себя международным предпринимателем. Гражданином мира. Без какого-либо определенного прибежища на этом свете. В данный момент мне нравится Бомбей. Это настоящий пограничный город, он подобен зрелому плоду манго, и каждому хочется его надкусить. Идеальное место для развития бизнеса. Великолепные пляжи.
– Вначале вам придется очистить их от дерьма и от бедняков.
– Это как раз то, что мне больше всего нравится здесь. Дайте индийцу только половинку шанса, и он ухватится за него и выберется из дерьма. Жители Бомбея знают, что у них нет Большого Брата, который помог бы им подняться в том случае, если они упадут. Мои друзья здесь, местные ребята, прекрасно понимают, что такое дерьмо и нищета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Мне все это не нравится, – сказала я. – Думаю, мне следует уйти.
Он рассмеялся.
– Неплохо для первого прослушивания, но для кинопробы не годится. Вы сыграли эту часть в духе индийских кинозвезд, как странное сочетание современного и традиционного. Поначалу они демонстрируют откровенную чувственность. Совершенную незакомплексованность в присутствии мужчины. А затем в самый критический момент вдруг превращаются в добродетельных возлюбленных, стойких хранительниц традиционных ценностей. Они мне кажутся невероятно скучными.
Я села, повернувшись к нему спиной.
– Мне объяснить вам, в чем главная проблема? Проблема в том, что в Индии у женщины нет своего "я" вне предписанных ей традицией ролей: матери, сестры, жены, дочери. И единственный способ для нее обрести собственную индивидуальность состоит в том, чтобы отвергнуть секс полностью. В этом случае она становится загадкой. Ее начинают обожествлять.
– Итак, теперь вы хотите, чтобы я обращался с вами как с богиней? Прекрасно! В большинстве индийских фильмов за мелодраматическими моментами следует комический поворот. Но откровенно говоря, у вас неподходящая внешность для индийской богини. Вам требуется по крайней мере еще три пары рук и ног. Или язык подлиннее. – Он улыбнулся. – Это, во всяком случае, не бесполезно. А теперь не хотите послушать немного флейту Кришны? Мы могли бы спеть дуэтом. Каждый значимый момент в индийском кино венчается соответствующей песней. Так же, как и в греческой мелодраме. Об этом Проспер постоянно упоминает в своих интервью элитарным журналам кино. Я в своих интервью цитирую только информацию из касс кинотеатров.
– Ну, и эта информация, наверное, сделалась более полной после смерти Майи?
Калеб встал с матраца и пошел к бару. Облокотившись на импровизированную стойку, он сказал:
– Если вы будете продолжать бросаться обвинениями...
– Проспер звонил вам после того, как я уехала от него?
– ...у вас могут быть очень большие неприятности. Здесь всем приходится иметь дело с такими людьми, методы которых вы осудите как преступные. Но таков стиль жизни этого города. Вам просто следует рассматривать Бомбей как еще одно Палермо или Атлантик-Сити. Здесь всем правит мафия, и ничто не может противиться ее воле. Вы либо делаете то, что вам говорят, либо вас отправляют на тот свет.
– Мне кажется, я уже где-то об этом читала. В «Путеводителе по одинокой планете», возможно. А может быть, видела это в каком-то старом фильме. Теперь по сценарию я должна процедить сквозь зубы что-нибудь вроде: «Я пойду туда, куда захочу и с кем захочу. Вот такая я. Мужикам трудно сладить с бомбейской Лил».
Он взглянул на меня так, словно ему захотелось ударить меня.
– Вы ничего не понимаете в Бомбее.
– Это все мне твердят не переставая. Попробуйте что-нибудь новенькое. Например: «Вы совершенно не разбираетесь в теории относительности Эйнштейна или в концепции иронии Кьеркегора». Но Бомбей, ради бога!
– Ах, я забыл. Вы ведь хорошо знакомы с насилием. Ваша сестра говорила, что ваша работа была как-то связана с поп-музыкой. Секс, наркотики и рок-н-ролл.
– Вы явно давно не бывали в Лондоне, – ответила я. – С тех пор многое изменилось. Музыканты сейчас убежденные трезвенники, страшно боятся СПИДа. А насилие они способны проявить только по отношению к курильщикам, журналистам и производителям бракованных презервативов.
Он рассмеялся, и напряжение, которое мы оба чувствовали, немного уменьшилось.
– Ну, тогда позвольте мне дать вам небольшой совет. Мне кое-что известно об этом Сами, который вас так волнует. Он работал на крутых парней с Грейт-Пэлас, района, где обитают проститутки-хиджры. А потом он прилепился к одному из них, заделался ему верной женушкой. Эти ребята не отличат унитаза от кастрюли с супом, а те, что производят впечатление почище, на самом деле настоящие козлы в европейских костюмах. Дружок делал Сами очень дорогие подарки. А потом Сами наколол его.
Мне вспомнилась безвкусная обстановка в банях хиджра.
– Для человека, знающего всю эту историю лишь понаслышке, вам слишком многое известно.
– Я был с этим связан.
– А может быть, благодаря вашим связям у вас есть более точная информация, почему все-таки Сами был убит?
– Я просто пытаюсь вас предупредить, чтобы вы не совали свой нос в это дело и не увязали в нем еще больше. – Он сделал глоток рома и начал смаковать его. – Ваша сестра за вас волнуется.
– Моя сестра! А что...
– И не она одна говорила мне, что вы ведете себя так, словно знаете что-то, способное причинить вред людям, занимающим довольно высокое положение. Ради кого вы всем этим занимаетесь? Ради всеми брошенной женщины, покончившей с собой шесть лет назад? Или ради позорного евнуха, торгующего своей задницей за наркотики?
– На руках Сами не было следов от шприца.
– Прекрасный довод! И у вас, наверное, есть доказательства, что он был убит совсем не из-за ссоры с сутенером?
– Назовем это интуитивной уверенностью.
– Вы производили на меня впечатление умной женщины. А ведь у Сами такие дружки, что, не задумываясь, разика два полоснут вас бритвой. А потом плеснут в лицо кислотой. Вы даже не успеете оглянуться. Знаете, что кислота может сделать с человеческим лицом?
– Вам известно, кто это сделал?
Он отрицательно покачал головой. Не столько жест отрицания, сколько жест искреннего недоумения.
– Вы в самом деле думаете, что я тоже причастен к этой истории?
– А вы не причастны?
– Я знаю ребят, которые занимаются подобными делами. Послушайте меня, Роз, и постарайтесь понять то, что я вам говорю. В течение многих лет Индия была единственной страной в мире, где заявление, сделанное полиции – за пределами или даже внутри полицейского участка, – часто не принималось к рассмотрению в суде. Неподалеку от Чоупатти располагался клуб, который открыл в 1971 году один козел по имени Бонди. Его дружки имели обыкновение заходить туда, когда им хотелось заняться содомией с детьми или за садистской порнухой, ну и, конечно, за кокаином – и они получали все это, стоило только предъявить простую расписку, удостоверяющую их платежеспособность, подписанную – можете ли вы себе это представить?! – самим председателем Резервного банка. Чтобы получить доступ в этот элитарный клуб, необходимо было, конечно, иметь покровителей – таких же дружков-насильников и сутенеров. И все было прекрасно известно, известно всем и продолжалось в течение многих лет. Немногим полицейским приходило в голову попытаться все это прекратить. Один из тех, кому такое все-таки пришло в голову, однажды, возвращаясь из храма на мотоцикле, увидел, что дорогу ему преградила металлическая кроватная сетка. Он слезает с мотоцикла, чтобы убрать ее, и в это мгновение кто-то перерезает ему горло. Посередине многолюдной улицы, среди бела дня, и никто не заметил, как это случилось.
– Превосходная, весьма убедительная история. Так что же произошло? Клуб забаллотировал вас за плохое поведение?
Калеб налил себе еще один стакан.
– Я вижу, вы собираетесь в одиночку начать борьбу за очищение города от бандитов. Прекрасно! Мой вам совет: если вам так уж хочется оказаться замешанной в какую-то историю, постарайтесь выбрать такую, в которой больше истории, чем реальной жизни. Или лучше отправляйтесь домой и попытайтесь почистить свой родной город.
– Я родилась в Индии. – «Но не в этой Индии», – добавила я мысленно.
– Тогда научитесь жить в соответствии с правилами. И если заполучите нечто такое, что вам покажется оружием, постарайтесь избавиться от него, пока это оружие не выстрелило вам в лицо.
– Может быть, мне все-таки удастся зарядить его и поточнее прицелиться.
Я начала одеваться.
Позади меня дверь в «Ледяной дом» тихо открылась и закрылась: вошли три человека, у двоих из них в руках были мачете, на самом высоком – зеленая маска демона.
– Студия закрыта, – сказал Калеб.
– Ну-ну-ну, что это у нас здесь такое? Сучка в своем логове? – произнес высокий, его голос звучал глухо и искусственно из-за маски. – Чувствуете, как жарко? А мне кажется, будет еще жарче.
Он расстегнул шелковую рубашку до самого кожаного ремня фирмы «Гуччи». Элегантные туфли из коричневой кожи были начищены до матового блеска.
Двое других мужчин, невысокого роста и звероподобные, с налитыми бицепсами на руках и впалой грудью, представляли собой типичное порождение индийских улиц. Они принадлежали к тому сорту людей, которым не суждено обзавестись жирком, так же как не суждено дожить до солидного возраста. Один из них держал в руках широкий рулон скотча.
– Мачете? – спросила я. – Неужели снова начинаются съемки по долбаной «Книге джунглей»?
Трудно выглядеть крутой, когда джинсы натянуты чуть выше колен, но я сделала все, что в моих силах, чтобы не ударить в грязь лицом.
Высокий кивнул типу со скотчем, и тот засунул мачете за пояс и заковылял по направлению к Калебу с явным намерением связать ему руки. Затем он сделал то же самое со мной, но предварительно резким движением скрутил мне руки за спиной с такой силой, что кровь застучала у меня в венах. От него несло каким-то дешевым цветочным ароматом, кокосовым молоком и чесноком. Он извлек свой мачете из-за пояса и провел им у меня над лобком.
– Хорошо, – произнес он.
Калеб выругался и рванулся вперед.
– Потише, потише, Мистри, – сказал высокий. – Ничто не должно выходить из-под контроля.
– Дайте ей одеться, – потребовал Мистри.
– Она все равно не сможет это толком сделать, с завязанными-то руками.
– В отеле знают, где я нахожусь, – предупредила я. – Я им сообщила, уходя.
– Охранник у ворот услышит и поднимет тревогу, – сказал Калеб. – Через несколько минут сюда сбегутся тысячи людей.
– А мне думается, что вашему охраннику дали отгул за сверхурочные и он сейчас, наверное, отсыпается, – возразил высокий. – А может быть, он решил как-то иначе провести эту ночь. У него хватит сбережений, чтобы купить билет до Мадраса и навестить свою семью.
– Это возмутительно! – воскликнула я. – Вы не имеете права удерживать таким образом журналиста Би-би-си и руководителя киностудии. Кто вы, вообще, такие?
Я попыталась пройти к двери. Меня толкнуло на это вовсе не смелость. Глупость, наверное, или просто неспособность воспринимать эту сцену всерьез. Все в ней было так наигранно, так неубедительно: маска, мачете.
Один из мужчин поднял свой мачете и с размаху ударил им меня по голове. Я всем телом рухнула набок. И сразу же у меня занемела рука. Кровь от уха потекла мне прямо в рот. Человек с мачете встал надо мной, держа свой нож между ног так, словно член. Где-то очень далеко, как мне показалось, они тащили Калеба по студии в заднюю комнату.
– Вы, скоты, – прошипела я.
Мужчина с мачете ударил меня ногой.
– А кто ты, вообще, такая? – воскликнул высокий. – Расхаживаешь тут повсюду, оскорбляешь всех направо и налево, словно обзавелась членом, как у мужика. Ты что, за долбаного легавого себя почитаешь?
– Вы не индийцы, – сказала я.
– Ты так думаешь? Лично я не националист. Предпочитаю считать себя международным предпринимателем. Гражданином мира. Без какого-либо определенного прибежища на этом свете. В данный момент мне нравится Бомбей. Это настоящий пограничный город, он подобен зрелому плоду манго, и каждому хочется его надкусить. Идеальное место для развития бизнеса. Великолепные пляжи.
– Вначале вам придется очистить их от дерьма и от бедняков.
– Это как раз то, что мне больше всего нравится здесь. Дайте индийцу только половинку шанса, и он ухватится за него и выберется из дерьма. Жители Бомбея знают, что у них нет Большого Брата, который помог бы им подняться в том случае, если они упадут. Мои друзья здесь, местные ребята, прекрасно понимают, что такое дерьмо и нищета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80