Именно она сказала, что если они хотят спасти свое имущество, то нужно самим разрушить свои хижины и затем снова их построить после того, как полиция уйдет. А во второй раз полицейские сначала избили ее, а потом бросили в тюрьму. Но эти люди помнят ее и все, что она для них сделала.
Я вынула магнитофон из сумки.
– Позвольте, я все это запишу.
Сунила схватила меня за руку:
– Нет. Если кто-нибудь узнает мой голос, меня тут же убьют.
– Но я больше никак не смогу вам помочь.
Она покачала головой, печально сжав губы. И только убедившись, что все мое звукозаписывающее оборудование надежно запрятано, начала свою историю:
– Когда-то было время... – она закрыла глаза, – еще до Сами.
Я незаметно извлекла из сумки крошечный микрофон.
В те времена Сунила жила на улице и платила полиции две рупии за ночь, чтобы те разрешали ей спать в парке, и рупию садовнику за воду. Однажды пришли какие-то люди с плакатом «Украсим Бомбей!» и прогнали ее.
– И тогда я пошла на Чоупатти.
– Но как же ты смогла выжить?
Это была обычная бомбейская история. Поначалу она добывала себе пропитание нищенством. Затем продавала минеральную воду туристам, точнее, бутылки из-под минеральной воды, которые она собирала на гостиничных свалках и затем наполняла водой из колонки в парке. Кто-то из ее друзей изобрел способ заново запечатывать эти бутылки так, что они выглядели совершенно новыми. Но если они попадались полиции, то их избивали и вместе с сотнями других уличных мальчишек бросали в тюрьму. В тюрьме Сунила спала с множеством разных мужчин.
– Они игрались со мной, совали мне пальцы в разные места, и довольно глубоко. А если я сопротивлялась...
– И что же происходило тогда?
Ее грим покрылся множеством тонких коричневых морщинок.
– Лучше этого было не делать, – ответила она.
И я подумала: так вот для чего людям нужны семьи? Для того, чтобы защитить себя от этого? И вот для чего люди чертят карты? Чтобы мы не заблудились в подобных местах?
Но именно в тюрьме Сунила познакомилась с Сами, и Сами рассказывал ей много разных историй, чтобы скоротать время.
– И какие же истории он рассказывал?
Истории о старых добрых временах, когда хиджр уважали, истории о хиджрах из «Камасутры» и «Махабхараты», самой длинной и древней поэмы в мире. При этом он рисовал на тюремном полу иллюстрации к своим рассказам. Им обоим нравилось рисовать.
– Она сообщила мне название их группы – «Всеиндийское Общество Хиджра Кальян Сабха». В цели общества входили защита прав хиджр и предотвращение насильственной кастрации мальчиков.
Сами рассказал Суниле о полицейском, отпускавшем молодых хиджр время от времени из тюрьмы и даже платившем им неплохие деньги за то, что они сосали его член во дворе за полицейским участком. Но за его благосклонность между юными хиджрами шла настоящая борьба.
– Еще тот дружок этот Сами, – заметила я.
– Да, – подтвердила Сунила, не почувствовав иронии в моем голосе, – это лучше, чем тюрьма. Только один мужчина.
– Расскажите мне побольше о Сами.
Сами был во всех отношениях особым человеком. Даже будучи совсем мальчиком, он подкрашивал себе глаза «каджалом» – специальной косметической краской, – чтобы больше походить на девочку. С ранних лет его отличала нежная красота, привлекавшая мальчиков постарше, которым нравилось брать его на колени и ласкать.
– Его отцу это так не нравилось, что он часто просто уходил из дому. Когда Сами подрос, его поведение стало позорить семью, и мать была вынуждена отдать сына в семейство хиджры.
Наверное, это было лет двадцать назад. Ей, видимо, было лет девять. Мать отводит ее в семейство хиджры и перед тем, как уйти, говорит, что отец Сами – большой человек в бомбейском кино.
Мечта любого сироты. Чем-то отличаться от других подкидышей. Рассказ прямо из книги Ашока о хиджрах.
– Мать дала Сами несколько семейных фотографий, сказав, что обязательно настанет день, когда придет отец Сами и заберет ее. – Голос Сунилы дрогнул. – Но он так и не пришел. И тогда Сами убежала в Бомбей и стала искать его там. Вскоре мы и встретились с ней на пляже Чоупатти.
– А я думала, вы встретились в тюрьме.
– Да, вначале в тюрьме, – быстро поправилась Сунила, – а потом на Чоупатти. И она отвела меня к своему гуру и сказала, что я могу помочь ей в работе в Центральном отделе реквизита.
– А когда он там работал?
Что в словах этого хиджры правда, а что ложь?
– До своей смерти она работала на мистера Рейвена. Ей там очень мало платили, так как она была хиджрой. Она всегда говорила: «Я такая, потому что я такая». У Сами было чувство собственного достоинства. И ей часто приходилось работать на них внеурочно, за пределами студии, и я ей помогала. Вот так мы и встретились. Она увидела, как я рисую. И сказала, что ее отец делает кинокартины, он тоже художник.
Наследие Сами. Мне вспомнилась строка из дневника матери: «Розалинда – моя книга». Я взглянула на небо и заметила, что его бронзовый цвет постепенно тускнеет, переходя в глухо свинцовый оттенок. Воздух, насыщенный водяными парами, терял свою обычную прозрачность.
– А как насчет тех ребят, что избили меня? – спросила я. – Неужели они охотились за семейными фотографиями?
– Сами знала людей на высоких постах в правительстве. Они захаживали к ней на улицу Грейт-Пэлас, туда, где собираются проститутки-хиджры. А она была очень умной девушкой. Она рассказывала мне, что некоторые из клиентов заставляют хиджру ложиться на спину, задирать ноги, после чего вставляют член ей в анус и воображают, что занимаются сексом с настоящей женщиной. Но сообразительные ребята, такие, как Сами, которым не нравится трахаться в задницу, подкладывают руку под низ. Вот так. – Сунила сжала кулак и всунула в него палец, зримо изобразив непристойную сцену. – Клиент думает, что это задница. Благодаря такой уловке Сами зарабатывал больше денег.
– Как это у него получалось?
Я раскрыла упакованную в банановый лист рыбу, но что-то уже безнадежно испортило мне аппетит.
– За траханье между ягодицами клиенты платят меньше. Сами говорила, что Бомбей состоит из «фабрик» и «фабричных рабочих». Она говорила, что девушки, подобные ей, – «Чини Харкана». Что значит «сахарный завод». Как-то Сами сказала, что может заработать еще больше денег и прекратить разрушение наших хижин. Из-за фотографий, которые сделал один ее друг.
– Фотографий того, как он занимается сексом с этими мужчинами? Он хотел кого-то шантажировать? Людей, которые каким-то образом распоряжались бомбейской недвижимостью?
– Я никогда не видела этих фотографий.
– Почему же ты пришла с этим рассказом ко мне, Сунила, почему не в полицию?
Она отрицательно покачала головой.
– Полиция в этом тоже замешана. А у журналистов есть паспорт.
– Журналистский паспорт и обычный паспорт – это не совсем одно и то же.
– Вы беседовали с Биной о фотографиях Сами. Некоторые подумали, что они у вас есть.
– Вы неверно поняли наш разговор. У меня никогда не было этих фотографий.
– Вы сказали одному из мужчин о фотографиях.
Я перестала копаться в еде и уставилась на Сунилу:
– Откуда тебе это известно?
Глаза хиджры светились невинностью.
– Те же самые мужчины угрожают девушкам на Грейт-Пэлас. Бада Джонни, один из тамошних парней, сказал мне прошлой ночью. Он друг моего друга, Роби, того парня, который с вами разговаривал в студии Мистри.
Бада Джонни, "В", подумала я.
– Так, значит, твой дружок – «гунда», гангстер?
Сунила отрицательно покачала головой и нервно стиснула руки на коленях.
– Он мне не «дружок» и не «гунда», мисс. Он неплохой человек.
– На каком-то метафизическом уровне вполне возможно, что так и есть. Но лично я надеюсь, что в следующий раз на этой планете он воплотится в образе таракана, и так еще десять раз подряд. Этот Бада Джонни... Роби его хорошо знает?
– Когда он занимался политикой, был связан с «Шив Сена». Роби знает его с тех пор. А теперь он просто мелкий проходимец. И он не стал убивать Сами.
Сквозь стены с какого-то иного астрального уровня до нас доносилась пошло упрощенная версия «Триллера» Майкла Джексона.
– И как же убили Сами?
Сунила заплакала, совершенно беззвучно, откинув голову назад, как это делают профессиональные модели, чтобы не размазать тушь. Но это не сработало. Краска для век собралась вокруг глаз, и они стали напоминать глубокие черные провалы маски Эдипа.
– Друг Роби был там, мисс, – сказала она, немного овладев собой. – Он видел, как большой босс резал ее. Она умирала медленно. А потом, как он думает, они утопили ее.
– Не в море.
– Нет, мисс. В ванне.
Циклы внутри других циклов, подумала я, никогда не повторяют друг друга. Утоплен в нескольких сантиметрах воды. Ноги взмывают вверх, голова устремляется вниз, и вы испускаете дух. Не сложнее, чем искупать ребенка. Но ведь Сами, был еще к тому же и отравлен.
– А цианид?
– Они поливали ее этим веществом. Заталкивали тряпки, намоченные им, ей в рот.
– Зачем?
– Они говорили, что хотят проучить ее кое за что...
– За что же?
– Она что-то у них украла. – Сунила замолчала, затем сменила тему разговора: – Недавно Бада Джонни сказал Роби, что я должна быть очень осторожна, так как один большой босс и человек по имени Чота Джонни ищут меня.
"В" и "С".
– А большой босс... Он ведь не индиец, правда?
– Эйкрс.
– Эйкрс, вы так называете его?
Мне показалось, что с этим именем для меня что-то связано. Но что? Я не могла припомнить. Возможно, что-то когда-то прочитанное в газете.
– Он в течение многих лет приезжает в Бомбей. Он хотел, чтобы Сами рассказала ему, где находятся фотографии, мисс, а она вначале ничего ему не сказала. Но...
Сунила раскачивалась взад-вперед на своем стуле, словно одинокий плакальщик на похоронах Сами. Я отметила для себя это движение, сразу же усомнившись в его искренности. Притворство, не более, подумала я. Она видела подобное в фильмах, а сам этот образ, вероятно, заимствован из какой-нибудь классической трагедии.
– Сами лежала в ванне и была очень бледна, страшно бледна. Ванна полна крови. И в конце концов она сказала: «С картинками Сунилы. С фотографиями моего отца». А потом что-то типа «Гол» или «Гул». Она, наверное, уже не понимала, что говорит. Единственное, что мне известно о фотографиях Сами, – что она мне сама как-то сказала, что держит их у друга, умеющего хранить тайну. Она сказала: «Его уста запечатаны». Я не понимаю, почему она не сказала тем людям правды.
– Потому что он знал, что, если скажет им правду, у них не будет больше причин оставлять его в живых.
– Но они же и так ее убили. И резали ее снова и снова...
– Сами сказал, что его фотографии находятся там же, где и картинки Сунилы, чтобы прекратить бессмысленный поток слов. А как ты думаешь, что может означать эта вторая фраза: «С фотографиями моего отца»?
– Не знаю. Сами часто меня рисовала. Возможно, она хранила эти рисунки вместе с фотографиями своего отца, мистера Проспера. Но я не знаю, где они теперь находятся.
Я оттолкнула еду от себя, лишившись всяких признаков аппетита теперь уже окончательно.
– Значит, он полагал, что Проспер был его отцом? Но это же безумие! С какой стати, если бы это было действительно так, Проспер стал бы отдавать его? Ведь он же всегда так мечтал о сыне.
– Но Сами была не настоящим сыном, Сами была хиджрой. Сунила вытерла лицо краешком своего сари.
Майя. Когда она поняла, что у нее больше не будет сыновей.
– Она использовала эти фотографии, чтобы встретиться с мистером Шармой. – Сунила провела пальцем по краешку бананового листа. – Потом она захотела, чтобы ей сделали операцию. Она начала шантаж. Если она не может стать настоящим сыном, возможно, ей удастся стать настоящей дочерью. Кроме того, она влюбилась в одного парня. И хотела стать для него настоящей женщиной.
Сунила низко опустила голову и тихо произнесла, что сама она очень боится операции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80