На сей раз мы решили поступить несколько иначе: после каждого вопроса, на который вы не даете ответ, мы продолжим наши убеждения на вашем друге. Не коряво звучит?
Прежде чем я успела что-то ответить, он подошел к Роби и как бы невзначай, без нажима, лишь слегка провел бритвой по его щеке. Выражение сосредоточенности на физиономии Эйкрса делало его похожим на художника, получающего утонченнейшее духовное наслаждение от исполняемой работы. Он словно писал картину тонкой кистью и алой краской, ниточка крови следовала за его бритвой, медленно запекалась и затем снова начинала течь. Эйкрс остановился, как только дошел до шеи Роби, сделал шаг назад, словно чтобы оценить свое творение, а затем бросил взгляд в мою сторону, ожидая эмоциональной оценки своего творчества.
– Прекратите! – воскликнула я, чувствуя, что слезы катятся у меня по щекам. – Мой шофер поехал в полицию.
Эйкрс расхохотался:
– И вы доверяете бомбейским таксистам?
Он снова начал резать щеку Роби.
– Прекратите! – снова крикнула я. – Скажите, что вы хотите узнать.
– Она все еще продолжает строить из себя невинную дурочку. – Он покачал головой и раздраженно щелкнул зубами. – Это же совершенно бесполезно. У меня когда-то был великолепный чертежный скальпель, оставлявший параллельные надрезы, напоминающие железнодорожные пути, но я его потерял.
– Сами. Вы использовали его на Сами.
Он задумчиво кивнул:
– Возможно, вы и правы, знаете ли. Но где же я мог его забыть? – И вновь тот же молниеносный выпад руки и новый порез на лице Роби, на этот раз гораздо глубже – кровавый крест у него на скуле. – Знаком "X" отмечают место.
– Вы безумны.
– Просто небольшое развлечение. Любой порт годится в бурю, не так ли, "С"? Или любая блядь в порту?
Человек, которого он назвал "С", рассмеялся.
– Видите ли, нам известно, что фотографии где-то здесь, – сказал Эйкрс, – так как мы следили за хорошеньким мальчиком и обнаружили эту комнату. – Я оглянулась и впервые за все это время заметила, какую бойню они здесь устроили – лучшие творения Сатиша были разбиты. – И его посредине.
Эйкрс указал бритвой в сторону Роби. Бритва как будто случайно задела плечо юноши, разрезав ему рубашку.
– Я знаю, где находятся фотографии.
Я поняла, что мне все равно не удастся затянуть время до приезда полиции.
– Ах, какой неженкой вы оказались, – воскликнул Эйкрс. – А я думал, вам нравится покруче. И вам, как истинной поклоннице традиционной индийской культуры, должно быть известно, что наступило время Амбубачи, первые три дня муссона. Моя мать была очень религиозной женщиной и очень суеверной. Она учила меня, что если дожди начинаются, а затем прекращаются, все равно нельзя говорить о начале муссона до тех пор, пока «небеса не растворятся и красная земля не потечет, как кровь». Вот что, бывало, говорила она мне. Очень красиво сказано, не так ли? Земля начинает кровоточить, и вы понимаете, что она созрела.
Он улыбнулся и вонзил бритву в ногу Роби. Кровь фонтаном хлынула на костюм Эйкрса.
– Черт! – воскликнул он. – Вы только посмотрите на это, а ведь эта вещь – от Армани.
– Прекратите! Я же сказала, что я знаю, где они!
– Я просто хочу преподать этому милому мальчику весьма, с моей точки зрения, полезный урок, лапушка. – Эйкрс поднес пиджак поближе к глазам, чтобы рассмотреть пятна крови. – Счет в прачечной обойдется мне в целое состояние. Может быть, пора перейти к сигаретам? – Он посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. – Ну и где, же, по-вашему, находятся эти фотографии?
– Внутри прокаженного.
– Прокаженного?
Он приставил горящую сигарету к щеке Роби.
В это мгновение мне едва не стало плохо.
– Может быть, вам нужно время, чтобы немного остудить мозги? – спросил Эйкрс. – Как ты полагаешь, "С", мисс Розалинде не помешала бы небольшая вентиляция?
"С" произнес что-то, от чего Эйкрс расхохотался.
– "С" предлагает кое-что еще, но лично мне не нравится недоваренное мясо. Я люблю хорошенько проварить своего цыпленочка.
– Я говорила совершенно серьезно, – сказала я, с трудом произнося слова. – Они внутри прокаженного вон там, в конце комнаты.
В восковом Гулабе с навеки запечатанными устами.
Эйкрс проследовал к шедевру Сами. Одним ударом кулака разбил фигуре череп. Ничего. Оторвал руки и ноги. Опять ничего. Равномерными движениями бритвы начал срезать с искривленного торса одежду. Туда-сюда, туда-сюда, раз-два-три, раз-два-три, пока из парчового жилета прокаженного не выпал большой коричневый конверт. Эйкрс открыл его, извлек оттуда несколько фотографий и крякнул от удовольствия.
"С" отошел от меня на некоторое расстояние, чтобы оценить результаты работы своего хозяина.
Я опрокинула прожектора и бросилась бежать. И тут же наткнулась на чье-то мягкое тело. Живое или из латекса, я так и не смогла разобрать.
Я бежала по соседней комнате, спотыкаясь о какие-то фигуры и стулья, но думая только об одном: как можно скорее добраться до лестницы на второй этаж. Но где-то на полпути свет снова погас, и я пробежала мимо; протянула руки вперед в надежде нащупать перила лестницы, но вместо этого коснулась книг. Библиотека. Я начала разбрасывать книги и опрокидывать стеллажи, чувствуя, как ветхие страницы прилипают к моим пальцам и выпадают из старых фолиантов, как разваливаются толстые тома, которые я в спешке раскидывала по сторонам.
Я оказалась в фотолаборатории с большими осветительными приборами по углам и столом, обитым бархатом, в центре. Звуки голосов где-то сзади, но еще довольно далеко. Ударила кулаком по выключателю, обозначенному как «стробоскопический таймер», и проскочила в соседнюю комнатку с открытыми окнами, расположенными, правда, довольно высоко вверху. Я захлопнула за собой и заперла совсем ненадежную дверцу, которую можно было выбить одним хорошим ударом ноги. Придвинула стол к стене и взобралась наверх. В фотолаборатории послышались шаги. В щели под дверью я заметила вспышку светового строба. Раздался чей-то крик. Свет снова погас. Я выглянула в окно и поняла, почему никто не позаботился о том, чтобы закрыть его. Маслянистой черной поверхностью внизу был не асфальт, а вода. Не пляж, а груды каучуковых шин, выброшенных прибоем.
Вспышки строба прекратились. Я услышал, как Эйкрс что-то говорит кому-то из своих людей. Сбросила туфли. Для меня оставался один-единственный шанс: плыть вдоль берега до одного из старых восточноиндийских доков. В памяти всплыла нечеткая газетная фотография парохода «Зефир» из бомбейского порта, который когда-то подняла и разбила о бетонную стену пирса Баллард муссонная волна.
Голоса слышались уже у самой двери в ту комнату, в которой я находилась. Невысокий человечек приставил плечо к двери. Я осветила фонариком стену здания и обратила внимание на влажные блестящие доски. Прямо подо мной внизу находился док. Бросив последний взгляд на лик улыбающегося Ганеши, я вылезла в окно, мгновение удерживалась руками за край, а затем рухнула вниз.
Акт IV
Аква регия
Золото, нерастворимое в несмешанных кислотах, растворяется в смеси азотной кислоты с соляной. Эта смесь известна под латинским названием «aqua regia», «царская вода» благодаря своей способности растворять благородные металлы. Кроме того, золото растворяется в щелочах цианисто-водородной кислоты в присутствии воздуха или при пропускании через них электрического тока.
1
Я упала не на территорию дока, а в воду и при этом страшно неудачно. Мгновенно я почувствовала, как волны начали затягивать меня под воду, одновременно бросая на кучи хлама и ракушек.
Причины смерти: утопление. Вначале наступает паника. Смесь из воды, воздуха и слизи образует пену, мешающую дыханию. Сознательная борьба за жизнь прекращается с началом последних конвульсий.
Причины смерти: отравление. При отравлении стрихнином жертва испытывает чувство беспокойства, сходное с клаустрофобией, и ощущение надвигающегося удушья, за которыми следуют мышечные сокращения, еще более сильные, чем родовые схватки. И так же, как при родах, названные сокращения перемежаются с периодами относительного покоя. Жертва испытывает нестерпимую жажду.
Я не умру такой сухой смертью, говорила моя мать, сжимая в руках ягоды, содержащие стрихнин.
В тех снах, в которых я вижу свою мать, я всегда плаваю.
Присоединяйся к утопленникам, говорит мне голос, очень близкий, очень родной.
Как уйти от внутреннего преследования? Я вдохнула последний дюйм воздуха. Глаза горели от морской соли. Я ухватилась за что-то твердое на поверхности волн и поплыла на спине, помогая себе одной рукой, как не совсем удачным плавником, а другой обхватив этот ненадежный плавучий островок. Я напоминала себе какую-то морскую тварь, находящуюся в своем эволюционном развитии на полпути от моря к суше. Внутренние образы: она царапается, пытаясь спастись. Вскрытие: ее легкие – бледные и вздувшиеся, как карнавальные шарики, как руки прачки. Как преступники давно ушедших столетий, которых вешали на берегу во время отлива и оставляли висеть на время трех приливов. Белая пена вокруг рта. Водопроводная вода, уносящая влагу из ее крови. Воду за воду. Кровь, хлорированная, как вода в общественном бассейне.
Пережить трансформацию в море в нечто иное и странное.
Я попалась в сеть, словно в околоплодный мешок.
Волнение моря. Погребение в море.
– Ты спишь и видишь сны, – говорит мне чей-то голос. Я тону и вижу во сне светлячков. Наказание должно соответствовать преступлению.
– Вы грезите, мисс Бенегал.
* * *
Рыбаки-коли, поймавшие меня в свои сети, должно быть, решили, что муссон все-таки еще не начался, а возможно, им до такой степени нужны были деньги, что они не могли себе позволить при условии какого угодно риска пропустить хотя бы один день и не выйти в море за рыбой. Обычно они затаскивают свои лодки на берег задолго до начала бури и делают из них временные укрытия, просто-напросто перевернув их вверх дном и сделав над ними некое подобие навеса из соломы.
Их предупредил Томас, вернувшийся из полицейского участка ни с чем и остановивший машину у заднего выхода из Отдела реквизита. Он заметил, как я выпрыгивала из окна, и подал знак рыбакам, выходившим на берег. С помощью своих сетей они выловили меня. Я все еще крепко держалась за тот плавучий островок, который оказался не чем иным, как пенопластовой упаковкой для партии бутылок кока-колы, предназначавшихся для Саудовской Аравии.
Я приняла рыбацкие фонари за светлячков из Кералы, гроздьями усеивавших деревья в нашем саду после прекращения муссонных ливней, подобно рождественской иллюминации. Именно после Рождества, когда мне исполнилось четыре года, я впервые узнала, что такое стрихнин.
«Когда-то давно, – рассказывала мне мама, – когда белые люди пришли на этот берег, у них умирали в младенчестве девятнадцать из двадцати детей, и только один выживал. Ты прожила намного дольше, Розалинда. Возьми вот это, чтобы отпугивать змей».
Она дала мне смертельную дозу, но семена очень твердые, их бывает трудно размолоть даже на ручной мельнице. У меня от них заболели зубы. Я напробовалась их до того, что у меня возник приступ клаустрофобии и спазмы, но до смерти дело не дошло. Наш садовник следил за матерью. «Муссон бывает вреден для англичанок», – сказал он позже моему отцу, когда они извлекли семена у меня изо рта, а матери дали успокоительное. Садовник так никогда и не поверил в то, что в моей матери текла индийская кровь. «Слишком бледная для индианки», – говорил он. Недостаточно чистое золото.
В следующий раз, когда она попыталась испробовать семена на мне, я уже была значительно более осторожна и более подозрительна. Небольшие дозы яда укрепляют иммунную систему.
В муссонных ливнях иногда наступает перерыв и ночи, подобные нынешней, озаренные светом звезд и множества светлячков, усеянные кроваво-красными спинками карминоносных червецов и оглашаемые хриплыми воплями лягушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Прежде чем я успела что-то ответить, он подошел к Роби и как бы невзначай, без нажима, лишь слегка провел бритвой по его щеке. Выражение сосредоточенности на физиономии Эйкрса делало его похожим на художника, получающего утонченнейшее духовное наслаждение от исполняемой работы. Он словно писал картину тонкой кистью и алой краской, ниточка крови следовала за его бритвой, медленно запекалась и затем снова начинала течь. Эйкрс остановился, как только дошел до шеи Роби, сделал шаг назад, словно чтобы оценить свое творение, а затем бросил взгляд в мою сторону, ожидая эмоциональной оценки своего творчества.
– Прекратите! – воскликнула я, чувствуя, что слезы катятся у меня по щекам. – Мой шофер поехал в полицию.
Эйкрс расхохотался:
– И вы доверяете бомбейским таксистам?
Он снова начал резать щеку Роби.
– Прекратите! – снова крикнула я. – Скажите, что вы хотите узнать.
– Она все еще продолжает строить из себя невинную дурочку. – Он покачал головой и раздраженно щелкнул зубами. – Это же совершенно бесполезно. У меня когда-то был великолепный чертежный скальпель, оставлявший параллельные надрезы, напоминающие железнодорожные пути, но я его потерял.
– Сами. Вы использовали его на Сами.
Он задумчиво кивнул:
– Возможно, вы и правы, знаете ли. Но где же я мог его забыть? – И вновь тот же молниеносный выпад руки и новый порез на лице Роби, на этот раз гораздо глубже – кровавый крест у него на скуле. – Знаком "X" отмечают место.
– Вы безумны.
– Просто небольшое развлечение. Любой порт годится в бурю, не так ли, "С"? Или любая блядь в порту?
Человек, которого он назвал "С", рассмеялся.
– Видите ли, нам известно, что фотографии где-то здесь, – сказал Эйкрс, – так как мы следили за хорошеньким мальчиком и обнаружили эту комнату. – Я оглянулась и впервые за все это время заметила, какую бойню они здесь устроили – лучшие творения Сатиша были разбиты. – И его посредине.
Эйкрс указал бритвой в сторону Роби. Бритва как будто случайно задела плечо юноши, разрезав ему рубашку.
– Я знаю, где находятся фотографии.
Я поняла, что мне все равно не удастся затянуть время до приезда полиции.
– Ах, какой неженкой вы оказались, – воскликнул Эйкрс. – А я думал, вам нравится покруче. И вам, как истинной поклоннице традиционной индийской культуры, должно быть известно, что наступило время Амбубачи, первые три дня муссона. Моя мать была очень религиозной женщиной и очень суеверной. Она учила меня, что если дожди начинаются, а затем прекращаются, все равно нельзя говорить о начале муссона до тех пор, пока «небеса не растворятся и красная земля не потечет, как кровь». Вот что, бывало, говорила она мне. Очень красиво сказано, не так ли? Земля начинает кровоточить, и вы понимаете, что она созрела.
Он улыбнулся и вонзил бритву в ногу Роби. Кровь фонтаном хлынула на костюм Эйкрса.
– Черт! – воскликнул он. – Вы только посмотрите на это, а ведь эта вещь – от Армани.
– Прекратите! Я же сказала, что я знаю, где они!
– Я просто хочу преподать этому милому мальчику весьма, с моей точки зрения, полезный урок, лапушка. – Эйкрс поднес пиджак поближе к глазам, чтобы рассмотреть пятна крови. – Счет в прачечной обойдется мне в целое состояние. Может быть, пора перейти к сигаретам? – Он посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. – Ну и где, же, по-вашему, находятся эти фотографии?
– Внутри прокаженного.
– Прокаженного?
Он приставил горящую сигарету к щеке Роби.
В это мгновение мне едва не стало плохо.
– Может быть, вам нужно время, чтобы немного остудить мозги? – спросил Эйкрс. – Как ты полагаешь, "С", мисс Розалинде не помешала бы небольшая вентиляция?
"С" произнес что-то, от чего Эйкрс расхохотался.
– "С" предлагает кое-что еще, но лично мне не нравится недоваренное мясо. Я люблю хорошенько проварить своего цыпленочка.
– Я говорила совершенно серьезно, – сказала я, с трудом произнося слова. – Они внутри прокаженного вон там, в конце комнаты.
В восковом Гулабе с навеки запечатанными устами.
Эйкрс проследовал к шедевру Сами. Одним ударом кулака разбил фигуре череп. Ничего. Оторвал руки и ноги. Опять ничего. Равномерными движениями бритвы начал срезать с искривленного торса одежду. Туда-сюда, туда-сюда, раз-два-три, раз-два-три, пока из парчового жилета прокаженного не выпал большой коричневый конверт. Эйкрс открыл его, извлек оттуда несколько фотографий и крякнул от удовольствия.
"С" отошел от меня на некоторое расстояние, чтобы оценить результаты работы своего хозяина.
Я опрокинула прожектора и бросилась бежать. И тут же наткнулась на чье-то мягкое тело. Живое или из латекса, я так и не смогла разобрать.
Я бежала по соседней комнате, спотыкаясь о какие-то фигуры и стулья, но думая только об одном: как можно скорее добраться до лестницы на второй этаж. Но где-то на полпути свет снова погас, и я пробежала мимо; протянула руки вперед в надежде нащупать перила лестницы, но вместо этого коснулась книг. Библиотека. Я начала разбрасывать книги и опрокидывать стеллажи, чувствуя, как ветхие страницы прилипают к моим пальцам и выпадают из старых фолиантов, как разваливаются толстые тома, которые я в спешке раскидывала по сторонам.
Я оказалась в фотолаборатории с большими осветительными приборами по углам и столом, обитым бархатом, в центре. Звуки голосов где-то сзади, но еще довольно далеко. Ударила кулаком по выключателю, обозначенному как «стробоскопический таймер», и проскочила в соседнюю комнатку с открытыми окнами, расположенными, правда, довольно высоко вверху. Я захлопнула за собой и заперла совсем ненадежную дверцу, которую можно было выбить одним хорошим ударом ноги. Придвинула стол к стене и взобралась наверх. В фотолаборатории послышались шаги. В щели под дверью я заметила вспышку светового строба. Раздался чей-то крик. Свет снова погас. Я выглянула в окно и поняла, почему никто не позаботился о том, чтобы закрыть его. Маслянистой черной поверхностью внизу был не асфальт, а вода. Не пляж, а груды каучуковых шин, выброшенных прибоем.
Вспышки строба прекратились. Я услышал, как Эйкрс что-то говорит кому-то из своих людей. Сбросила туфли. Для меня оставался один-единственный шанс: плыть вдоль берега до одного из старых восточноиндийских доков. В памяти всплыла нечеткая газетная фотография парохода «Зефир» из бомбейского порта, который когда-то подняла и разбила о бетонную стену пирса Баллард муссонная волна.
Голоса слышались уже у самой двери в ту комнату, в которой я находилась. Невысокий человечек приставил плечо к двери. Я осветила фонариком стену здания и обратила внимание на влажные блестящие доски. Прямо подо мной внизу находился док. Бросив последний взгляд на лик улыбающегося Ганеши, я вылезла в окно, мгновение удерживалась руками за край, а затем рухнула вниз.
Акт IV
Аква регия
Золото, нерастворимое в несмешанных кислотах, растворяется в смеси азотной кислоты с соляной. Эта смесь известна под латинским названием «aqua regia», «царская вода» благодаря своей способности растворять благородные металлы. Кроме того, золото растворяется в щелочах цианисто-водородной кислоты в присутствии воздуха или при пропускании через них электрического тока.
1
Я упала не на территорию дока, а в воду и при этом страшно неудачно. Мгновенно я почувствовала, как волны начали затягивать меня под воду, одновременно бросая на кучи хлама и ракушек.
Причины смерти: утопление. Вначале наступает паника. Смесь из воды, воздуха и слизи образует пену, мешающую дыханию. Сознательная борьба за жизнь прекращается с началом последних конвульсий.
Причины смерти: отравление. При отравлении стрихнином жертва испытывает чувство беспокойства, сходное с клаустрофобией, и ощущение надвигающегося удушья, за которыми следуют мышечные сокращения, еще более сильные, чем родовые схватки. И так же, как при родах, названные сокращения перемежаются с периодами относительного покоя. Жертва испытывает нестерпимую жажду.
Я не умру такой сухой смертью, говорила моя мать, сжимая в руках ягоды, содержащие стрихнин.
В тех снах, в которых я вижу свою мать, я всегда плаваю.
Присоединяйся к утопленникам, говорит мне голос, очень близкий, очень родной.
Как уйти от внутреннего преследования? Я вдохнула последний дюйм воздуха. Глаза горели от морской соли. Я ухватилась за что-то твердое на поверхности волн и поплыла на спине, помогая себе одной рукой, как не совсем удачным плавником, а другой обхватив этот ненадежный плавучий островок. Я напоминала себе какую-то морскую тварь, находящуюся в своем эволюционном развитии на полпути от моря к суше. Внутренние образы: она царапается, пытаясь спастись. Вскрытие: ее легкие – бледные и вздувшиеся, как карнавальные шарики, как руки прачки. Как преступники давно ушедших столетий, которых вешали на берегу во время отлива и оставляли висеть на время трех приливов. Белая пена вокруг рта. Водопроводная вода, уносящая влагу из ее крови. Воду за воду. Кровь, хлорированная, как вода в общественном бассейне.
Пережить трансформацию в море в нечто иное и странное.
Я попалась в сеть, словно в околоплодный мешок.
Волнение моря. Погребение в море.
– Ты спишь и видишь сны, – говорит мне чей-то голос. Я тону и вижу во сне светлячков. Наказание должно соответствовать преступлению.
– Вы грезите, мисс Бенегал.
* * *
Рыбаки-коли, поймавшие меня в свои сети, должно быть, решили, что муссон все-таки еще не начался, а возможно, им до такой степени нужны были деньги, что они не могли себе позволить при условии какого угодно риска пропустить хотя бы один день и не выйти в море за рыбой. Обычно они затаскивают свои лодки на берег задолго до начала бури и делают из них временные укрытия, просто-напросто перевернув их вверх дном и сделав над ними некое подобие навеса из соломы.
Их предупредил Томас, вернувшийся из полицейского участка ни с чем и остановивший машину у заднего выхода из Отдела реквизита. Он заметил, как я выпрыгивала из окна, и подал знак рыбакам, выходившим на берег. С помощью своих сетей они выловили меня. Я все еще крепко держалась за тот плавучий островок, который оказался не чем иным, как пенопластовой упаковкой для партии бутылок кока-колы, предназначавшихся для Саудовской Аравии.
Я приняла рыбацкие фонари за светлячков из Кералы, гроздьями усеивавших деревья в нашем саду после прекращения муссонных ливней, подобно рождественской иллюминации. Именно после Рождества, когда мне исполнилось четыре года, я впервые узнала, что такое стрихнин.
«Когда-то давно, – рассказывала мне мама, – когда белые люди пришли на этот берег, у них умирали в младенчестве девятнадцать из двадцати детей, и только один выживал. Ты прожила намного дольше, Розалинда. Возьми вот это, чтобы отпугивать змей».
Она дала мне смертельную дозу, но семена очень твердые, их бывает трудно размолоть даже на ручной мельнице. У меня от них заболели зубы. Я напробовалась их до того, что у меня возник приступ клаустрофобии и спазмы, но до смерти дело не дошло. Наш садовник следил за матерью. «Муссон бывает вреден для англичанок», – сказал он позже моему отцу, когда они извлекли семена у меня изо рта, а матери дали успокоительное. Садовник так никогда и не поверил в то, что в моей матери текла индийская кровь. «Слишком бледная для индианки», – говорил он. Недостаточно чистое золото.
В следующий раз, когда она попыталась испробовать семена на мне, я уже была значительно более осторожна и более подозрительна. Небольшие дозы яда укрепляют иммунную систему.
В муссонных ливнях иногда наступает перерыв и ночи, подобные нынешней, озаренные светом звезд и множества светлячков, усеянные кроваво-красными спинками карминоносных червецов и оглашаемые хриплыми воплями лягушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80