"Дождь был как шахматный игрок, – писал поэт Субандху во время другого муссона четырнадцать столетий назад, – а разноцветные лягушки – как фигуры на клетках напитавшегося влагой поля".
Когда рыбаки вытащили меня на берег, я попыталась рассказать Томасу о Роби, но он, видимо, подумал, что я брежу. А я кричала о восковых трупах; о прокаженных; о клетках, заполненных водой, и при этом не выпускала из рук пенопластовую упаковку от кока-колы. Томас отвез меня в больницу, где сестры вкололи мне что-то такое, от чего я уснула глубоким сном без сновидений. Все погрузилось во тьму – обычная особенность сезона дождей: невозможно отличить день от ночи; облака полностью закрывают солнце.
2
Я проснулась под звуки, напомнившие мне о давно утраченном доме, – под тихую песню, которую напевала сестра-малайяли. Наверное, «Песню о святом Фоме-христианине». Это их любимая песня, и называется она так потому, что, по старому народному преданию малайяли, апостол Фома в 52 г. н. э. приплыл в Индию и высадился на берег где-то немного севернее Кочина. Он обратил жителей Кералы из их дравидийской разновидности индуизма в новое привезенное им суеверие.
– Потом его забили камнями насмерть на холме в окрестностях Мадраса.
Услышав мой голос, хорошенькая сестра удивленно взглянула на меня.
– О, вы проснулись! – воскликнула она уже по-английски.
– Меня зовут Розалинда Бенегал, – сказала я.
Тайна моей личности разрешилась в двух словах. Сводная сестра Миранды Шармы, добавила я про себя. Бабочка, приколотая иглой к зеленому сукну рядом с пятью другими. Но сводные ли мы с ней сестры? Иногда мне кажется, что вся моя жизнь до семилетнего возраста была сплошным сном. У него то же самое фантастическое мерцание по краям, какое было у цветной пленки «техниколор» в 50-е годы, когда зеленые оттенки желтели, а цвет любого моря становился бирюзовым. Иногда мне кажется, что свое прошлое я сшила из ниток старой одежды моих родичей и с тех пор вот уже много лет выдергиваю швы.
– Свояченица Проспера Шармы, – пробормотала я тихо.
И только несколько часов спустя, когда я проснулась и услышала рев муссонного ливня, хлеставшего по окнам больницы, я вспомнила все по-настоящему. Надо мной склонилась Миранда.
– Хиджра, подобно Шиве, способен насылать дождь, – сказала я ей.
И эта фраза показалась мне вполне уместной. Роби был с Эйкрсом, но где же была Сунила?
– Это я, Роз. Я попросила, чтобы тебя перевели в отдельную палату. Ты скоро поправишься.
Она пододвинула стул к кровати и села.
– Они нашли ее? А Роби? Он тоже здесь?
Она взяла меня за руку.
– Роз, расслабься и постарайся уснуть. У тебя осталось несколько царапин и синяков, но это просто чудо, что ты не утонула. Можешь благодарить упаковку из-под кока-колы. Медсестры сказали мне, что им пришлось сделать тебе укол сильного успокоительного, прежде чем они смогли вырвать ее у тебя из рук.
– Сколько я еще здесь пробуду?
– Вполне возможно, что тебе уже завтра разрешат поехать домой.
– Люди в лодке и Томас. Роби с другими трупами. Я сказала им.
Миранда удивленно взглянула на меня.
– Все вели себя чудесно, Роз, твой шофер привез тебя сюда и потом связался со мной. Томас, его так, кажется, зовут? Он поднял такой шум в полицейском участке, что им в конце концов пришлось выехать и провести расследование. Слишком поздно, правда, однако охранник подтвердил достоверность рассказа Томаса, так же, как и чудовищный погром в здании Центрального отдела реквизита.
– Который сейчас час?
– Два часа дня. Ты проспала несколько часов. Мы с Проспером очень за тебя беспокоились. Он уже приезжал сюда немного раньше.
– Я чувствую себя такой виноватой, – сказала я.
– Из-за чего, Розалинда?
Голос Миранды был таким же мягким и нежным, как и голос медсестры.
– Из-за того, что я сбежала. Из-за того, что я не смогла ничему помешать.
Я говорила о Роби, но с тем же успехом на его месте могла быть и моя мать. Чувство вины – мое второе "я".
Миранда подумала, что я говорю о матери.
– Ты сделала все, что в твоих силах, Роз. Папа рассказывал мне. И в какой-то момент ты должна была подумать и о своей собственной безопасности.
– Их большая вина, – сказала я, – подобна медленно действующему яду, который только теперь начинает разъедать их души.
Эти слова произнес отец после похорон. В то мгновение, когда мы не могли смотреть друг другу в глаза. Я повторила их или мне только приснилось?
– Что ты сказала, Роз? – На этот раз ее часы показывали два тридцать. Я потеряла еще тридцать минут. – Ты то приходишь в себя, то снова теряешь сознание.
– Ничего. Слова, которые отец произнес много лет назад. – Я кашлянула. – Он сказал, что чувство вины – это медленно убивающий яд.
Она покачала головой:
– Он никогда ничего подобного мне не говорил.
– А зачем? Ведь ты – законная дочь.
Пальцы Миранды сжали мою руку.
– О нет, Розалинда! Не поэтому. Он не говорил мне потому, что я никогда не была ему так близка, как ты.
– Извини, – сказала я, не зная, за что, собственно, извиняюсь.
– Ну, что ты.
Она делала все, что в ее силах, чтобы бросить мне канат со спасательной шлюпки. Единственное, что от меня требовалось, – проплыть мимо нескольких мертвых тел. Но нужно было сделать слишком большое усилие. Оно мне не давалось. Я увязала в необходимости как-то оценить и степень причастности ко всему сестры. Что ей известно? Существуют разные степени вины. Какова ее степень? Я отвернулась, чтобы было легче произнести следующие слова.
– Прошлой ночью, – сказала я, говоря медленно и четко, – партнер Проспера по бизнесу, Эйкрс, заставил меня наблюдать за тем, как он медленно пытал одного юношу, чтобы получить от него фотографии, изобличающие в коррупции правительственных чиновников. Чиновников, связанных с твоим мужем по сделкам с недвижимостью. Я думаю, что к этому времени они уже убили Роби и, возможно, Сунилу, друга или подругу этого твоего Сами. Сами, дочери Проспера, его сына. Того самого, которого Проспер отдал, когда мальчику было всего девять лет.
Миранда выпустила мою руку.
– О чем ты говоришь? – Она прижалась спиной к спинке стула. – У Проспера нет сына! – И затем: – Зачем ты все это делаешь, Роз?
Действительно, зачем? Я вернулась в Индию для того, чтобы восстановить часть своего прошлого, а остальное подвергнуть испытанию, и обнаружила, что мое прошлое, подобно островам, на которых стоит Бомбей, уже давно не существует в своей первоначальной форме. Мне хотелось протянуть Миранде тот старый рецепт абортивного средства и спросить ее, не узнает ли она почерк своей матери или отца. Нашего отца. И что бы она после этого стала думать о счастливых семьях, в которых все так искренно любят друг друга?
– Зачем бы я стала тебе лгать, Миранда?
Ей не нужно было отвечать на мой вопрос. Ее мысли были ясны без слов. Потому что ты безумна. Как и твоя мать. Она встала и отвернулась.
– Сестра! Мисс Бенегал нужно еще успокоительное.
– Все это сводится к следующему, – продолжала я, упрямо стараясь перетянуть ее на свою сторону. – В то время, когда погибла Майя, Сами постоянно слонялся около студии Проспера в надежде на встречу с ним, возможно, ему просто хотелось получить работу, не знаю. В любом случае в тот день он увидел нечто такое, что его напугало и о чем он побоялся сообщить в полицию. Но он все запомнил.
– Проспера тогда там не было, – покачала головой Миранда.
– Зато там был кто-то, кого Сами узнал и кто, как ему было известно, связан с Проспером.
– Нет, это невозможно, – сказала Миранда; она все еще стояла ко мне спиной, – другие заметили бы...
– В здании никого не было. Я проверяла. Даже охранник вышел посмотреть на процессию. Любой мог пройти внутрь незамеченным. Ведь никто не увидел даже, как в здание вошла Майя. И Сами, должно быть, воспользовался этой историей для того, чтобы шантажировать Проспера.
Миранда резко повернулась ко мне:
– Сами никогда не шантажировал Проспера.
– Откуда тебе это известно?
Меня удивила уверенность, прозвучавшая в ее голосе, хотя я и не понимала почему. Мне приходилось встречаться с женами патологических насильников, которые были абсолютно убеждены в полной невиновности своих мужей.
– Мне известно это от моего мужа. И я ему верю. – Она произнесла эту фразу бесстрастным, усталым голосом актера, в десятый раз вслух перечитывающего свою роль. – После того, как в течение нескольких недель это создание преследовало меня по всему Бомбею, я решила пойти к Просперу. Он объяснил мне, что много лет назад он дал деньги Сами, потому что почувствовал к нему жалость. И из-за этого у Сами возникла какая-то патологическая привязанность к нему, и когда Проспер женился на мне, Сами стал ревновать.
– А Эйкрс?
Она растерялась. В ее сценарии явно отсутствовало несколько страниц.
– Просперу очень неприятны отношения с этим человеком. Но он должен любой ценой сохранить свою студию. И он, конечно же, сознает свою вину в гибели Майи и в том, что Сами впутал меня в эту историю.
Я была почти полностью уверена в том, что она импровизирует. И тут послышались шаги медсестры.
– Мне не совсем ясна природа тех уз, которые связывают тебя с Проспером, но я знаю, что узы, связывавшие Проспера с Майей, стали настолько тесными, что в один прекрасный день лопнули. Он несет такую же ответственность за ее гибель, как если бы сам лично своими руками столкнул ее с балкона.
А про себя я задавалась вопросом: «А какие у вас супружеские отношения с Проспером, сестричка? Нет ли в них чего-то необычного? Не отдает ли твой муженек дань флагелляции, содомии, копрофилии или каким-нибудь другим старым добрым традициям английских привилегированных школ? Может быть, поэтому ты ежишься всякий раз, как он натягивает нити?»
Но тут такт мне уже больше не потребовался – Миранда ушла.
* * *
Проснувшись некоторое время спустя, я обнаружила двоих мужчин в форме рядом с кроватью, терпеливо ожидающих моего пробуждения.
– Итак, мадам, вы проснулись, – сказал тот из них, усы которого напоминали комичную пластиковую карнавальную маску с громадным носом неправильной формы и очками.
– Теперь, возможно, вы сможете ответить на несколько наших вопросов, – произнес второй, с лицом столь же гладким и блестящим, как сваренное вкрутую яйцо.
– Вы пытались найти Роби, молодого человека из студии Калеба Мистри? – спросила я. – Или Сунилу, хиджру, которая должна была встретиться со мной прошлой ночью в Центральном отделе реквизита?
Они обменялись взглядами друг с другом.
– Ах да, – сказал усатый, – эта история о мафиози и таинственных фотографиях, которую нам уже пересказала ваша сестра. Но мы полагаем, что, возможно, теперь вам следует несколько изменить вашу версию и рассказать нам, к примеру, правду о том, что вы делали в Центральном отделе реквизита в неурочное время, ночью, в такую сильную бурю?
– Там было трое мужчин, – ответила я спокойно. – Один по имени Эйкрс, европеец или американец, часто приезжающий в Индию и живущий здесь подолгу. На нем была майка с рекламой фильма «Парк юрского периода». – Я сама понимала, насколько идиотски звучат мои показания, и старалась говорить как можно яснее, несмотря на продолжавшееся действие транквилизаторов. – Черная. С надписью золотыми буквами. Он как-то связан с торговлей недвижимостью. Другого зовут Чота Джонни, а третий – наверное, это был парень по имени Бада Джонни – должен был находиться где-то поблизости, так как кто-то оглушил меня.
Полицейские обменялись насмешливыми взглядами, затем что-то записали в блокноты.
– Мужчина по имени Эйкрс, связанный с торговлей недвижимостью, в майке с рекламой фильма «Парк юрского периода» – все это очень, очень занимательно, – сказал похожий на яйцо. – Но фильм «Парк юрского периода» еще не шел в Бомбее. И ваша сестра сообщила нам, что в последнее время вы страдали от сильной депрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Когда рыбаки вытащили меня на берег, я попыталась рассказать Томасу о Роби, но он, видимо, подумал, что я брежу. А я кричала о восковых трупах; о прокаженных; о клетках, заполненных водой, и при этом не выпускала из рук пенопластовую упаковку от кока-колы. Томас отвез меня в больницу, где сестры вкололи мне что-то такое, от чего я уснула глубоким сном без сновидений. Все погрузилось во тьму – обычная особенность сезона дождей: невозможно отличить день от ночи; облака полностью закрывают солнце.
2
Я проснулась под звуки, напомнившие мне о давно утраченном доме, – под тихую песню, которую напевала сестра-малайяли. Наверное, «Песню о святом Фоме-христианине». Это их любимая песня, и называется она так потому, что, по старому народному преданию малайяли, апостол Фома в 52 г. н. э. приплыл в Индию и высадился на берег где-то немного севернее Кочина. Он обратил жителей Кералы из их дравидийской разновидности индуизма в новое привезенное им суеверие.
– Потом его забили камнями насмерть на холме в окрестностях Мадраса.
Услышав мой голос, хорошенькая сестра удивленно взглянула на меня.
– О, вы проснулись! – воскликнула она уже по-английски.
– Меня зовут Розалинда Бенегал, – сказала я.
Тайна моей личности разрешилась в двух словах. Сводная сестра Миранды Шармы, добавила я про себя. Бабочка, приколотая иглой к зеленому сукну рядом с пятью другими. Но сводные ли мы с ней сестры? Иногда мне кажется, что вся моя жизнь до семилетнего возраста была сплошным сном. У него то же самое фантастическое мерцание по краям, какое было у цветной пленки «техниколор» в 50-е годы, когда зеленые оттенки желтели, а цвет любого моря становился бирюзовым. Иногда мне кажется, что свое прошлое я сшила из ниток старой одежды моих родичей и с тех пор вот уже много лет выдергиваю швы.
– Свояченица Проспера Шармы, – пробормотала я тихо.
И только несколько часов спустя, когда я проснулась и услышала рев муссонного ливня, хлеставшего по окнам больницы, я вспомнила все по-настоящему. Надо мной склонилась Миранда.
– Хиджра, подобно Шиве, способен насылать дождь, – сказала я ей.
И эта фраза показалась мне вполне уместной. Роби был с Эйкрсом, но где же была Сунила?
– Это я, Роз. Я попросила, чтобы тебя перевели в отдельную палату. Ты скоро поправишься.
Она пододвинула стул к кровати и села.
– Они нашли ее? А Роби? Он тоже здесь?
Она взяла меня за руку.
– Роз, расслабься и постарайся уснуть. У тебя осталось несколько царапин и синяков, но это просто чудо, что ты не утонула. Можешь благодарить упаковку из-под кока-колы. Медсестры сказали мне, что им пришлось сделать тебе укол сильного успокоительного, прежде чем они смогли вырвать ее у тебя из рук.
– Сколько я еще здесь пробуду?
– Вполне возможно, что тебе уже завтра разрешат поехать домой.
– Люди в лодке и Томас. Роби с другими трупами. Я сказала им.
Миранда удивленно взглянула на меня.
– Все вели себя чудесно, Роз, твой шофер привез тебя сюда и потом связался со мной. Томас, его так, кажется, зовут? Он поднял такой шум в полицейском участке, что им в конце концов пришлось выехать и провести расследование. Слишком поздно, правда, однако охранник подтвердил достоверность рассказа Томаса, так же, как и чудовищный погром в здании Центрального отдела реквизита.
– Который сейчас час?
– Два часа дня. Ты проспала несколько часов. Мы с Проспером очень за тебя беспокоились. Он уже приезжал сюда немного раньше.
– Я чувствую себя такой виноватой, – сказала я.
– Из-за чего, Розалинда?
Голос Миранды был таким же мягким и нежным, как и голос медсестры.
– Из-за того, что я сбежала. Из-за того, что я не смогла ничему помешать.
Я говорила о Роби, но с тем же успехом на его месте могла быть и моя мать. Чувство вины – мое второе "я".
Миранда подумала, что я говорю о матери.
– Ты сделала все, что в твоих силах, Роз. Папа рассказывал мне. И в какой-то момент ты должна была подумать и о своей собственной безопасности.
– Их большая вина, – сказала я, – подобна медленно действующему яду, который только теперь начинает разъедать их души.
Эти слова произнес отец после похорон. В то мгновение, когда мы не могли смотреть друг другу в глаза. Я повторила их или мне только приснилось?
– Что ты сказала, Роз? – На этот раз ее часы показывали два тридцать. Я потеряла еще тридцать минут. – Ты то приходишь в себя, то снова теряешь сознание.
– Ничего. Слова, которые отец произнес много лет назад. – Я кашлянула. – Он сказал, что чувство вины – это медленно убивающий яд.
Она покачала головой:
– Он никогда ничего подобного мне не говорил.
– А зачем? Ведь ты – законная дочь.
Пальцы Миранды сжали мою руку.
– О нет, Розалинда! Не поэтому. Он не говорил мне потому, что я никогда не была ему так близка, как ты.
– Извини, – сказала я, не зная, за что, собственно, извиняюсь.
– Ну, что ты.
Она делала все, что в ее силах, чтобы бросить мне канат со спасательной шлюпки. Единственное, что от меня требовалось, – проплыть мимо нескольких мертвых тел. Но нужно было сделать слишком большое усилие. Оно мне не давалось. Я увязала в необходимости как-то оценить и степень причастности ко всему сестры. Что ей известно? Существуют разные степени вины. Какова ее степень? Я отвернулась, чтобы было легче произнести следующие слова.
– Прошлой ночью, – сказала я, говоря медленно и четко, – партнер Проспера по бизнесу, Эйкрс, заставил меня наблюдать за тем, как он медленно пытал одного юношу, чтобы получить от него фотографии, изобличающие в коррупции правительственных чиновников. Чиновников, связанных с твоим мужем по сделкам с недвижимостью. Я думаю, что к этому времени они уже убили Роби и, возможно, Сунилу, друга или подругу этого твоего Сами. Сами, дочери Проспера, его сына. Того самого, которого Проспер отдал, когда мальчику было всего девять лет.
Миранда выпустила мою руку.
– О чем ты говоришь? – Она прижалась спиной к спинке стула. – У Проспера нет сына! – И затем: – Зачем ты все это делаешь, Роз?
Действительно, зачем? Я вернулась в Индию для того, чтобы восстановить часть своего прошлого, а остальное подвергнуть испытанию, и обнаружила, что мое прошлое, подобно островам, на которых стоит Бомбей, уже давно не существует в своей первоначальной форме. Мне хотелось протянуть Миранде тот старый рецепт абортивного средства и спросить ее, не узнает ли она почерк своей матери или отца. Нашего отца. И что бы она после этого стала думать о счастливых семьях, в которых все так искренно любят друг друга?
– Зачем бы я стала тебе лгать, Миранда?
Ей не нужно было отвечать на мой вопрос. Ее мысли были ясны без слов. Потому что ты безумна. Как и твоя мать. Она встала и отвернулась.
– Сестра! Мисс Бенегал нужно еще успокоительное.
– Все это сводится к следующему, – продолжала я, упрямо стараясь перетянуть ее на свою сторону. – В то время, когда погибла Майя, Сами постоянно слонялся около студии Проспера в надежде на встречу с ним, возможно, ему просто хотелось получить работу, не знаю. В любом случае в тот день он увидел нечто такое, что его напугало и о чем он побоялся сообщить в полицию. Но он все запомнил.
– Проспера тогда там не было, – покачала головой Миранда.
– Зато там был кто-то, кого Сами узнал и кто, как ему было известно, связан с Проспером.
– Нет, это невозможно, – сказала Миранда; она все еще стояла ко мне спиной, – другие заметили бы...
– В здании никого не было. Я проверяла. Даже охранник вышел посмотреть на процессию. Любой мог пройти внутрь незамеченным. Ведь никто не увидел даже, как в здание вошла Майя. И Сами, должно быть, воспользовался этой историей для того, чтобы шантажировать Проспера.
Миранда резко повернулась ко мне:
– Сами никогда не шантажировал Проспера.
– Откуда тебе это известно?
Меня удивила уверенность, прозвучавшая в ее голосе, хотя я и не понимала почему. Мне приходилось встречаться с женами патологических насильников, которые были абсолютно убеждены в полной невиновности своих мужей.
– Мне известно это от моего мужа. И я ему верю. – Она произнесла эту фразу бесстрастным, усталым голосом актера, в десятый раз вслух перечитывающего свою роль. – После того, как в течение нескольких недель это создание преследовало меня по всему Бомбею, я решила пойти к Просперу. Он объяснил мне, что много лет назад он дал деньги Сами, потому что почувствовал к нему жалость. И из-за этого у Сами возникла какая-то патологическая привязанность к нему, и когда Проспер женился на мне, Сами стал ревновать.
– А Эйкрс?
Она растерялась. В ее сценарии явно отсутствовало несколько страниц.
– Просперу очень неприятны отношения с этим человеком. Но он должен любой ценой сохранить свою студию. И он, конечно же, сознает свою вину в гибели Майи и в том, что Сами впутал меня в эту историю.
Я была почти полностью уверена в том, что она импровизирует. И тут послышались шаги медсестры.
– Мне не совсем ясна природа тех уз, которые связывают тебя с Проспером, но я знаю, что узы, связывавшие Проспера с Майей, стали настолько тесными, что в один прекрасный день лопнули. Он несет такую же ответственность за ее гибель, как если бы сам лично своими руками столкнул ее с балкона.
А про себя я задавалась вопросом: «А какие у вас супружеские отношения с Проспером, сестричка? Нет ли в них чего-то необычного? Не отдает ли твой муженек дань флагелляции, содомии, копрофилии или каким-нибудь другим старым добрым традициям английских привилегированных школ? Может быть, поэтому ты ежишься всякий раз, как он натягивает нити?»
Но тут такт мне уже больше не потребовался – Миранда ушла.
* * *
Проснувшись некоторое время спустя, я обнаружила двоих мужчин в форме рядом с кроватью, терпеливо ожидающих моего пробуждения.
– Итак, мадам, вы проснулись, – сказал тот из них, усы которого напоминали комичную пластиковую карнавальную маску с громадным носом неправильной формы и очками.
– Теперь, возможно, вы сможете ответить на несколько наших вопросов, – произнес второй, с лицом столь же гладким и блестящим, как сваренное вкрутую яйцо.
– Вы пытались найти Роби, молодого человека из студии Калеба Мистри? – спросила я. – Или Сунилу, хиджру, которая должна была встретиться со мной прошлой ночью в Центральном отделе реквизита?
Они обменялись взглядами друг с другом.
– Ах да, – сказал усатый, – эта история о мафиози и таинственных фотографиях, которую нам уже пересказала ваша сестра. Но мы полагаем, что, возможно, теперь вам следует несколько изменить вашу версию и рассказать нам, к примеру, правду о том, что вы делали в Центральном отделе реквизита в неурочное время, ночью, в такую сильную бурю?
– Там было трое мужчин, – ответила я спокойно. – Один по имени Эйкрс, европеец или американец, часто приезжающий в Индию и живущий здесь подолгу. На нем была майка с рекламой фильма «Парк юрского периода». – Я сама понимала, насколько идиотски звучат мои показания, и старалась говорить как можно яснее, несмотря на продолжавшееся действие транквилизаторов. – Черная. С надписью золотыми буквами. Он как-то связан с торговлей недвижимостью. Другого зовут Чота Джонни, а третий – наверное, это был парень по имени Бада Джонни – должен был находиться где-то поблизости, так как кто-то оглушил меня.
Полицейские обменялись насмешливыми взглядами, затем что-то записали в блокноты.
– Мужчина по имени Эйкрс, связанный с торговлей недвижимостью, в майке с рекламой фильма «Парк юрского периода» – все это очень, очень занимательно, – сказал похожий на яйцо. – Но фильм «Парк юрского периода» еще не шел в Бомбее. И ваша сестра сообщила нам, что в последнее время вы страдали от сильной депрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80