Амарил ласково обнял ее за шею и остановил.
– Ночь коротка, – тихо произнес он традиционную фразу любовников или друзей, собиравшихся разделить дар летней ночи.
Едва Эрилин до конца осознала смысл его слов, как у нее перехватило дыхание. В глазах Амарила она оказалась достойной роли партнера в самом эльфийском из всех празднеств, не только в танце, но и в священном союзе с природой. Она не смела надеяться на такое доверие лесного народа, даже не представляла, что это возможно. Страстное желание стать такой, какой он себе ее представлял, было слишком велико для одинокой полуэльфийки.
Впервые в своей жизни Эрилин расслабилась.
– Ночь коротка, – согласилась она.
Корригаш и Феррет проводили взглядами своих военных вождей, вместе ушедших в лес.
– Это неправильно, – сказал глубоко обеспокоенный Корригаш. – Разве ты и Амарил не были обещаны друг другу?
– Много лет назад, – подтвердила Феррет, сохраняя непроницаемое выражение лица. – Ну и что с того? Пока эти двое помогают эльфам, до остального мне нет никакого дела.
– Но Амарил мой друг, а теперь он подвергает себя опасности.
– Как это? – тревожно спросила Феррет.
Уже много дней она не спускала глаз с полуэльфийки. Пока все ее действия вполне соответствовали данным обещаниям. Но до сих пор Феррет не могла избавиться от опасений, что Эрилин вернется к той роли, которую она с таким мастерством разыгрывала в обществе людей. До сих пор Феррет допускала возможность того, что, оставшись наедине с Амарилом, она обратит против него предательское оружие.
Но Корригаш беспокоился совсем о другом.
– К добру или к беде, но мужчины и женщины заключают между собой союзы. Особенно в ночь летнего солнцестояния. Сейчас эльфы готовы следовать за Амарилом, но, если он слишком близко сойдется с лунной эльфийкой, они могут от него отвернуться.
– А если они не пойдут за Амарилом, – спокойно заметила Феррет, успокоенная словами охотника, – то могут пойти за тобой. Пусть все идет своим чередом, – сказала она и неожиданно сменила тему, – Пойдем. Ночь коротка.
– Но ты обещана Амарилу, – возразил Корригаш.
Но приглашение Феррет не могло его не заинтриговать.
– Он все равно занят, – заметила женщина. – Привыкай, вдруг тебе придется занять его место.
Охотник попробовал возразить, но его слова звучали все менее уверенно, а вскоре и совсем иссякли. Магия летней ночи бурлила и в его крови.
Сквозь густую листву Амарил смотрел, как полная луна опускается к горизонту. Казалось, ее бледные лучи никак не могут расстаться с длинными белыми ногами, все еще лежащими на его коленях. Он наклонился и запечатлел легкий, как крыло бабочки, поцелуй на опущенных веках спящей полуэльфийки, а потом задумался, что делать дальше.
Подозрения зародились в его душе еще раньше, но теперь исчезли последние сомнения. Кем бы ни была Эрилин в душе и в сердце, в ней текла наполовину человеческая кровь. Ни один эльф не мог уснуть так, как уснула она.
Как военный вождь, Амарил обязан был следовать за Ротомиром. Он мог спорить со старейшиной и делал это чаще, чем все другие эльфы его клана, но он уважал более опытного сородича. Согласно всем обычаям лесного народа, он был обязан рассказать ему все, что узнал об Эрилин. Но как он мог это сделать, хорошо зная Ротомира? Всех людей старейшина считал врагами, а наполовину эльфы были для него недостойными выродками. Он мог приказать убить девушку, даже если бы над кланом не нависла угроза. А теперь, в трудный период, ни авторитет Амарила, ни его доводы не могли бы ее спасти.
А сама Эрилин? Как она отреагировала бы, если бы знала, что ее тайна раскрыта? Ответ очевиден. Она убежала бы в лес, а Амарил этого не хотел. Нельзя допустить, чтобы она заметила, что он застал ее спящей.
Как же это сделать? Амарил не знал, что такое сон. Возможно, это как медитация, которая медленно, постепенно овладевает всем существом. Эрилин погрузилась в сон всего несколько мгновений назад. Может, потихоньку разбудить ее и сделать вид, что ничего не заметил?
Отклик собственного тела поразил Эрилин, и это очень удивило Амарила, но, возможно, она примет краткий сон за благословенное расслабление после их соединения на празднике летней ночи?
Бережные ласки Амарила вернули Эрилин к действительности, небесно-голубые глаза открылись, и в них мелькнула тень беспокойства.
Амарил улыбнулся.
– Я понимаю, что пути Селдарина неисповедимы, но до сегодняшней ночи не мог согласиться, что божеством любви и красоты считалась лунная эльфийка. Теперь мне это понятно: я увидел ее в тебе.
В его словах не было и капли лицемерия – он чувствовал то, что высказал, но в словах был и скрытый смысл. Эрилин поняла, и в ее глазах вспыхнуло пламя. Богиня Ханнали Селанил считалась воплощением и средоточием женственности среди эльфов. Никакие другие слова не могли служить большей похвалой истинной эльфийке от ее возлюбленного. Амарил от всей души надеялся, что Эрилин примет его признание как величайший дар и не сочтет грубой лестью.
Так и случилось. Изящные белые руки обвились вокруг его шеи, и волшебство летней ночи снова овладело ими.
Глава 15
Кендел Лифбоуэр проскользнул в дверь портовой таверны, известной под названием «Пересохшая глотка», и стал пробираться между потными подвыпившими посетителями к свободному табурету у дальнего края стойки. Не то чтобы ему нравилось это грубое сборище или горький эль, но после целого дня работы в доке порта Кир он устал и хотел пить.
«Пересохшая глотка» славилась нескромными служанками и шумными драками, разгоравшимися почти каждый вечер. Сегодня таверна открылась после десятидневного перерыва на ремонт, последовавшего за особенно грандиозной дракой. Несмотря на свою дурную славу, она пользовалась популярностью у многих портовых рабочих, знакомых Кендела, так что здесь он чувствовал себя в большей безопасности, чем в любом другом заведении.
Обшарпанный зал для посетителей после недавнего сражения приобрел новые отметины. На высоте примерно трех футов от пола в опорных балках появились глубокие дыры. По мнению Кендела, сами балки были не более чем упавшими от старости деревьями, а глубокие засечки свидетельствовали о работе очень высоких бобров или очень низкорослых дровосеков. В одной дощатой стене на той же высоте зияла дыра с неровными краями, не меньше фута в поперечнике, что давало посетителям возможность созерцать содержимое винного погреба, а местным крысам наблюдать за клиентами. Большая секция барной стойки была заменена, и новое светлое дерево ярко выделялось рядом со старыми, потемневшими от эля досками. В зале появилось несколько новых стульев, а на остальных треснувшие перекладины были замотаны веревками. Даже каменный камин, массивное сооружение, занимающее почти всю стену, не избежал общей участи. На закопченной поверхности появилось несколько свежих глубоких царапин.
Досталось и работникам таверны. Дородный повар, стоя рядом с камином, ворчал на своего помощника хафлинга, который с трудом поворачивал одной рукой вертел с жарившейся тушей барана. Вторая рука у него была туго забинтована и подвязана засаленной косынкой. Полулюдоед, который обычно выполнял всю тяжелую работу, выглядел отвратительно. Длинный хоботообразный нос верзилы был свернут на сторону, а плохо вправленная челюсть пестрела различными оттенками багрово-синих тонов с примесью желто-зеленого. Полураскрытый рот бедняги с шумом втягивал воздух, и при каждом вдохе обнажались неровные осколки сломанных зубов. Один из нижних клыков был выбит совсем, и от этого его физиономия казалась перекошенной. Даже служанки таверны носили на себе боевые отметины – заплывшие от синяков глаза и сбитые костяшки пальцев, хотя девицы не переставали торжествующе хихикать.
На памяти Кендела это было самое разрушительное побоище. Все эти подробности он заметил сразу. Порт Кир был небезопасным местом, и те, кто хотел выжить, быстро учились не зевать и замечать малейшие признаки угрозы.
Тем более приходилось опасаться Кенделу, который выделялся даже на фоне этой разношерстной публики. Большинство жителей Тефира имели оливково-смуглый цвет лица, темные глаза и каштановые или черные волосы. Моряки и рабочие доков отличались крепким сложением и мощными мускулами. В противоположность окружающим, Кендел имел золотисто-рыжие волосы, глаза цвета неба и бледную кожу, которую не могло затемнить даже жаркое южное солнце. Он был сильным, но не отличался крепким сложением, а рост превышал пятифутовую отметку лишь на одну или две ладони. Короче говоря, он был эльфом.
– Чего налить? – раздался откуда-то из-под стойки раскатистый неприветливый голос.
Эльф в недоумении нагнулся и заглянул за стойку. Навстречу ему повернулось мрачное, как дождливое утро, лицо молодого дворфа с короткой бородой серо-песочного цвета.
– А, эльф, тогда можешь не отвечать, – угрюмо продолжал дворф. – Для таких, как ты, эль слишком грубый напиток, так что ты потребуешь кружку газированной водички или тепленького молочка.
– Или эльфийского эликсира, – холодно бросил Кендел.
Деликатное сложение представителей эльфийского народа почему-то вызывало у других рас подобные предположения, хотя на самом деле вина и ликеры, изготавливаемые эльфами, считались самыми крепкими напитками во всем Фаэруне.
– Эльфийского эликсира, вот как? Конечно, в этом заведении полно бочонков с прекрасными эльфийскими винами, – с мрачным сарказмом ответил дворф. – Прямо из-под стены источник бьет, если ты понимаешь, о чем я говорю.
Невольная улыбка приподняла уголки губ Кендела. Он и сам разделял недвусмысленное мнение нового бармена насчет винного погреба «Пересохшей глотки». Хоть сам он и не догадался бы высказать свое отношение в тех же выражениях, но не мог не признать точности сравнения дворфа.
– Честно говоря, я бы и сам не отказался от большой кружки эльфийского эликсира, – уныло заметил дворф. – Сильный напиток, может даже расплавить железо!
– Никогда не слышал, чтобы эликсир описывали в таких выражениях, – мягко ответил Кендел. – У тебя неприятности, и ты хотел бы утопить их в вине, я правильно понял?
– Ага.
Хоть и с запозданием, но бармен решил оправдать репутацию своего народа и одновременно выполнить свои обязанности. Звучно щелкнув челюстью, он закрыл рот и схватил тряпку, лежавшую на небольшом бочонке. После чего дворф принялся протирать стойку, подпрыгивая каждый раз, когда приходилось дотягиваться до наружного края.
Эльф не без труда подавил усмешку.
– Ты мог бы подтащить бочонок ближе к стойке, – предложил Кендел. – Тогда тебе станет намного легче и ты сможешь наблюдать за посетителями.
– Глаза бы мои их не видели, – пробурчал дворф, но тотчас последовал совету эльфа. Он взобрался на бочонок и поставил на стойку покрытую пеной кружку. – Эль. Не слишком хороший, но лучший из того, что имеется в этом заведении. По мне, так если эль не разбавлять морской водой, как принято здесь из экономии, он гораздо вкуснее.
Кендел кивком поблагодарил за напиток и сделал первый глоток. Эль и в самом деле был вкуснее всего того, что ему приходилось пить в таверне. В ответ он достал из кармана маленькую серебряную монетку и бросил ее на стойку. Дворф, не переставая вытирать стойку, ловко смахнул монету себе в ладонь.
– Нельзя, чтобы кто-то, это видел, или у меня отберут деньги быстрее, чем подвыпивший хафлинг уговаривает дешевую шлюху. В этой таверне клиенты очень охотно прибирают к рукам чужие денежки.
– Тебя ограбили? – осторожно спросил Кендел.
Вмешиваться в дела посторонних было глупо, но он почувствовал невольное расположение к бармену, а его манера ворчать не портила впечатления. Такое дружеское обращение было редкостью для жителей Тефира, особенно по отношению к эльфу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55