Михальченко с наслаждением откинулся на спинку стула.
- На сегодня хватит? - попытался он улыбнуться...
Придя домой, он первым делом влез под душ. Затем попросил у жены
какой-нибудь крем. Она удивилась:
- Что это ты? - но все же дала тюбик.
- Пальцы видишь какие? Сморщились от пыли, - он втирал крем.
Спал эту ночь Михальченко плохо, снился ему какой-то гигантский
пожар, чьи-то руки швыряли в пламя пачки квитанций...

Только к вечеру следующего дня Михальченко объявился в бюро.
- Где ты пропадал? - спросил Левин.
- Искал плащ по вашим с Остапчуком рекомендациям.
- Без толку?
- Да как сказать? - он достал квитанцию. - Что-то похожее нашел:
темно-синий. Судя по индексу - импортный, 50-й размер, утепленный, хабэ с
полистером. Поступил в магазин 20-го августа. Продан на следующий день.
- Где гарантия, что это наш плащ?
- Вы еще гарантии хотите!
- А кто сдал? Фамилия, адрес.
- Он поступил в магазин анонимно.
- Что значит "анонимно"? - удивился Левин.
- Из ломбарда.
- Сомневаюсь, что это плащ Тюнена.
- Почему?
- Что же это, похититель решил избавиться от вещи спустя четыре
месяца? Хранил плащ у себя?
- Нет. Вещи в ломбарде хранятся три месяца, затем еще льготный месяц.
Лишь потом реализуются через комиссионные.
- Ты где это все узнал?
- Прижмет, узнаешь и не такое.
Их разговор прервал телефонный звонок. Михальченко снял трубку.
- Откуда? Слушаю вас. Так... Помню, помню. Ну как же!.. Наше дело.
Всегда готовы... Сейчас, одну минуточку, - и повернувшись к Левину,
сказал: - Это директор конного завода. Приехал немец, наш заказчик по делу
Кизе. Когда вы сможете его принять?
- Если сегодня пятница, то, разумеется, в понедельник, - после
некоторых раздумий ответил Левин.
- Хорошо бы раньше.
- Мне до встречи с ним надо бы повидать еще одного человека. Так оно
лучше стыкуется, - сказал Левин. Он конечно рад был бы встретиться с
Шоором хоть сейчас, в нем даже засуетилось нетерпение: раз Шоор подал
сигнал о своем прибытии и хочет встретиться, значит он что-то привез от
Анерта. Но может быть кое-что даст разговор с Маргаритой Марголиной, о чем
следует сообщить Анерту через Шоора? - Ты скажи, обратился он к
Михальченко, - что я жду его в понедельник к девяти.
- Если удобно вашему гостю, то в понедельник к девяти, - передал
Михальченко. И, видимо, получив согласие, опустил трубку.
- Ну что? - спросил Левин.
- Его тоже устраивает, у них там какие-то свои дела.
- Вернемся к плащу. Нам нужен ломбард: кто сдал плащ? И хорошо бы
установить покупателя. Но как? - спросил Левин.
- С ломбардом просто - пойду туда. А вот с покупателем... Я решил
дать объявление через газету. Договорился с директором "Комиссионторга",
чтоб от их имени, я им оплачу, - Михальченко вынул из кармана листок
бумажки, подал Левину.
"В связи с недоразумением убедительно просим купившего 21-го августа
импортный темно-синий плащ 50-го размера в комиссионном магазине N_12 по
ул. Червоных казаков позвонить по телефону 42-19-17.
Дирекция "Комиссионторга".
- Надежда слабая, но другого выхода нет, - сказал Левин по прочтении.
- Все ты, Иван, сделал правильно...
Михальченко ушел к себе.
Оставшись один, Левин вспомнил о Шооре и тут же подумал о Маргарите
Марголиной: выписалась ли она уже из больницы, захочет ли разговаривать, а
что если она не помнит этого Кизе и ничего не добавит к тому, что знает о
нем Левин? В таком случае не зря ли отложил свидание с Шоором?.. После
первого звонка на квартиру Маргариты Марголиной прошло всего шесть дней.
А, была не была, и он снял трубку.
- Я вас слушаю, - отозвался старческий спокойный голос.
- Маргарита Семеновна? - наугад спросил Левин.
- Да.
Левин назвался.
- Мне необходимо с вами повидаться. Окажите любезность, уделите
полчаса.
- Я сегодня только из больницы. Если можно, давайте завтра.
- Конечно! - обрадовался Левин. - Когда вам удобно?
- Если вас устроит, приходите часов в двенадцать.
- Очень хорошо! Адрес ваш у меня есть. Благодарю вас!
- Пожалуйста...

Без четверти двенадцать Левин уже шел по улице Бакинских комиссаров к
Марголиной. Дом номер восемнадцать оказался обычной блочной пятиэтажкой
хрущевских времен.
Дверь открыл мальчик.
- Здравствуй, - сказал Левин. - Тебя, наверное, зовут Семен. Я
угадал?
- Да, равнодушно ответил мальчик. - Бабушка ждет вас...
Выйдя из комнаты навстречу, она стояла в глубине коридора - высокая,
худая с совершенно седыми волосами, гладко стянутыми к затылку в большой
узел.
Поздоровались, прошли в комнату. Все здесь было так обычно,
стандартно - мебель, посуда за стеклом серванта, занавеси, - что Левину
показалось, будто он уже посещал эту квартиру.
- Маргарита Семеновна, дело вот какое. По просьбе нашего клиента из
Мюнхена мы пытаемся выяснить обстоятельства смерти его дядьки. Он
находился у нас в городе в лагере для военнопленных. Было это в 1948 году.
По имеющимся у нас данным какое-то время он работал на восстановлении
авторемонтного завода. В одном из его писем той поры он упоминает некую
Риту - кладовщицу в инструментальном цехе. Упоминает самыми добрыми
словами. Мы пришли к мысли, что этой Ритой вероятней всего были вы.
- Да, я работала тогда кладовщицей именно в этом цехе. Как звали
этого немца?
- Звали его Алоиз Кизе. Он был уже не молод. По-моему, лет пятидесяти
пяти.
Она задумалась, провела узкой ладонью по сухой коже лица, потом
сказала:
- Кизе я помню.
- Что бы вы могли сказать о нем?
- Обыкновенный человек. Вежливый. Несколько замкнутый. Но с теми,
кому доверял, вернее, с чьей стороны не опасался грубости или оскорбления
- все-таки немец, пленный, а война только кончилась, - он старался найти
чисто человеческие контакты. У меня сложились с ним нормальные отношения.
- А кто такой сержант Юра?
- Был такой. Он служил в лагере. Первое время приводил по утрам на
завод группу немцев, конвоировал их. Среди них и Кизе. Вечером приходил за
ними, чтоб сопровождать в лагерь.
- Фамилии его не помните?
- Я ее и не знала. Все звали его по имени. Потом, когда немцев
отправили домой, исчез и этот Юра.
- А кто был тогда прорабом?
- Гуторов Павел Иванович.
- Он здесь, в нашем городе?
- Нет, он уехал, по-моему, весной пятьдесят третьего вроде в село к
матери. Кажется, на Тамбовщину. Точно уже не помню. Давно это было.
Удивляюсь, что и это запомнила, вдруг всплыло.
- У вас прекрасная память, - поощрительно сказал Левин. - Бывает,
помнишь то, что случилось с тобой и тридцать и сорок лет назад, а
что-нибудь позапрошлогоднее вылетает из головы навсегда.
- По-моему, детство и юность как-то особенно прочно держатся в
человеческом сознании. Впрочем, не знаю, - она пожала плечами.
- Маргарита Семеновна, а вы не помните чего-нибудь необычного в
поведении Кизе, скажем за неделю до его смерти? Ведь жизнь его, круг
людей, с которыми он общался, были очень однообразны. Что-то иное,
непохожее могло бы броситься в глаза, - как бы подталкивал ее Левин.
- После того, как Кизе перестал появляться в цехе, я спросила других
немцев, где он. Они сказали, что заболел и умер. Но потом приезжал
какой-то военный. Расспрашивал всех нас. И меня в том числе. Один из его
вопросов был похож на тот, который вы задали мне сейчас. Я ответила тогда,
что видела как Кизе разговаривал с одним из шоферов, которые возили нам
щебень и раствор. Мне показалось, что они хорошо знакомы. Были они,
по-моему, одного возраста. И после разговора с шофером Кизе вернулся
мрачный. На мой вопрос, что случилось, он сказал, что этот шофер очень
нехороший человек. Я спросила, с чего он взял, а он ответил, что
встречался с ним еще в 1918 году. Я удивилась, а Кизе оборвал мои
расспросы, мол, об этом как-нибудь в другой раз. Вот, собственно, и все.
Потом, правда, пошел слух, что шофер этот исчез.
- Не помните ли, когда это было? Хотя бы время года.
- Зимой. Потому что шофер этот носил ватник, ушанку, рукавицы, он
часто заталкивал их за ремень на ватнике.
- Я утомил вас? Вы уж извините, - Левин заметил, что она побледнела,
часто облизывала губы. - Последний вопрос. Военный, который потом
расспрашивал вас о шофере, называл его по фамилии или просто "шофер"?
- Нет, фамилию он не произносил. Говорил "человек, который привозил
щебень" или просто "шофер".
- Я вам очень благодарен, Маргарита Семеновна.
- Не за что, - она проводила его до входной двери...
Левин не стал садиться ни на автобус, ни на троллейбус. Пройтись
пешком его понудило желание осмыслить добытое в разговоре с Марголиной.
Теперь он имел более полное представление об оберсте вермахта Алоизе Кизе.
Оно уводило от стереотипа. В совокупности с тем, что он знал о нем из его
писем жене, перед ним предстал человек как будто непредубежденный,
способный оценивать доброжелательность по отношению к себе и сам в
какой-то мере тянувшийся к людям, видевшим в нем человека, а не
преступника лишь потому, что он немец. Но самым, пожалуй, главным и
неожиданным в рассказе Марголиной оказалось то, что Кизе в 1948 году,
находясь в лагере в Старорецке, встретился с человеком, которого знал
прежде! Кто же этот человек? Судя по всему, он - этот шофер - наш
соотечественник. Где, когда, как они познакомились, при каких
обстоятельствах? Почему Кизе доверил тогда Марголиной такую существенную
деталь, как факт его знакомства с шофером 1918-го года? Больше того,
охарактеризовал его, как очень плохого человека. Откуда и куда тут тянутся
ниточки? И еще - вроде мелочь: вскоре после встречи с шофером Кизе умер.
Шофер больше на стройке не появлялся. Но зато появился некто в военной
форме. Это мог был дознаватель из военной прокуратуры или человек из НКВД.
И, возможно, неслучаен слух, что шофер этот исчез. Что и как тут связать?
Одно, пожалуй, несомненно: умер Кизе не от болезни. Вряд ли бы в этом
случае посмертно им интересовалась прокуратура или НКВД. Заболел, умер,
зарыли - и все тут...
Ничего подобного он не рассчитывал услышать от Марголиной, когда
решил сперва встретиться с нею, а потом уже с Шоором.

19
В понедельник к девяти, как и условились, Шоор явился в бюро.
Усевшись, он извлек из красивой красной папки со множеством застежек
большой конверт - Левину от Анерта.
- Это тоже вам. Мой презент, - Шоор протянул Левину свеженький номер
журнала "Я - жокей". - Последний выпуск.
Поблагодарив и полистав его из вежливости, Левин отложил журнал и
вскрыл конверт. В нем он обнаружил письмо от Анерта и несколько страниц
ксерокопий каких-то документов, переведенных на русский язык. Он принялся
читать письмо Анерта.
Пока Левин читал, Шоор, испросив разрешения, вытащил из кармана пачку
"НВ", закурил и стал осторожно разглядывать Левина: его плохо сшитую
одежду, старомодную сорочку, чем-то озабоченное морщинистое лицо.
"Он не славянин, - определил Шоор. - Он еврей. Им теперь стало
легче... Впрочем..."
"...Дело в том, что дневники дяди, которые он вел в Старорецком
лагере", - читал между тем Левин письмо Анерта, - "в Мюнхен привез вместе
с вещами покойного его знакомый по лагерю, офицер вермахта. Так мне
сообщила фрау Кизе в 1949 году. Но кто этот офицер и где он, я не знаю, и
разыскать его, даже если он жив, сегодня вряд ли возможно.
Посылаю Вам две дневниковые записи - от 18-го и 22-го ноября. После
22-го ноября 1948 года дневник обрывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38