Она первой положила трубку.
— Проясняется? — спросил Антон, — Не очень.
"Выходит, Гилим видел на остановке такси не Мучника с Лэстером-Вэлтом,
— подумал Денисов, — кого-то другого. И другого эрдельтерьера".
Теперь, когда Лэстер-Вэлт отпал, он мог вплотную заняться анализом записок неизвестного адресанта Белогорловой, которых у него накопилось изрядное количество.
Он показал Антону две последние.
— «Вяжите меня, я убийца!» — прочитал Сабодаш. — Чего же тебе еще надо?
Тут все сказано.
— А что ты скажешь насчет эюго? — Денисов развернул вторую записку. —
«…Во всем ищу какое-то знамение…» Нет! Вот: «Почему РР не подошел к ней? Они бывали так нежны друг с другом…» — Он прочитал отрывок дважды.
— Любопытные инициалы. Заметил, Антон.
— Почему? — автоматически возразил Сабодаш. Но через минуту должен был согласиться: —Действительно.
Роман Романович? Ромуальд? Рем?
Пока Антон ломал голову над загадочными инициалами, Денисов позвонил домой. Телефон был занят, Денисов посмотрел на часы: в это время, освободившись от дел, Лина и теща подолгу обсуждали события прошедшего дня.
Денисов заглянул в черновую книгу дежурного. Большинство записей было посвящено задержанным рецидивистам: уточнить приметы, прислать дополнительное количество фотоснимков для опознания.
— Если бы не несчастный случай, — Антон по-своему истолковал его интерес, — ты бы сейчас занимался ими!
— Дело не в этом. Они ведь ехали мимо Коломенского… Если бы
Белогорлова не попала под поезд, она могла оказаться с ними в одной электричке. Даже в одном вагоне!
— С «Малаем» и «Федором»? В одной компании?
Денисов и сам понял, что в какой-то момент мысль его неожиданно свернула в сторону, а Антон и вовсе довел ее до абсурда. Белогорлова вряд ли спешила на встречу с уголовниками. Непреложным оставалось одно:
рецидивисты находились неподалеку от места, где разыгралась трагедия, и почти в то же время.
«Остальное из области домыслов…» — подумал он.
— Они не выходили из поезда в Коломенском… — Сабодаш в два счета покончил с версией. — Как ехали из Москвы, так и ехали. К тому же ушли дальше по составу от последнего вагона, в который сели инкассаторы… —
Помолчав, Антон заметил: — Ты все примеряешь всегда к делу, которым занимаешься. И вдруг смотришь — выгорело!
Денисов поднялся, посмотрел на часы:
— Ну, решил мой казус?
— Насчет РР? Нет.
— Подумай. Я поехал.
Но, уже идя по платформе, он понял, что не оставил загадку в дежурной комнате, взял с собой и мысленно повторяет все ту же фразу: «Почему РР не подошел к ней?»
Мысль перемещалась внутри сложного лабиринта.
Однако Денисов уже предчувствовал близость преодоления заколдованного рубежа. Установленный когда-то им самим для себя закон обязательного многогранного приложения сил продолжал действовать в полном объеме.
У центрального зала для транзитных пассажиров темнела шеренга телефонов-автоматов.
Денисов вошел в кабину, достал блокнот, набрал номер.
— Алло! — снова хорошая слышимость и женский голос. На этот раз сухой, резкий.
— Я был сегодня в клубе служебного собаководства, мы говорили об эрдельтерьере, которого я ищу. Это инспектор Денисов.
— Одну минуточку: я приглушу телевизор, — в трубке послышался собачий лай. — Моя старшая — МоллиГрек— смотрит «Женитьбу Бальзаминова», а там собаки… Вы хотели о чем-то спросить?
— Да. Может ли собачья кличка состоять из двух букв?
— Почему же? Конечно… Нашли своего эрделя? — спросила женщина, подумав.
— Мне кажется, хозяева называют его РР.
5
— …Барменша выделяла его из всех, даже самых престижных, посетителей.
Она сразу поняла, из каких он, когда за рюмку коньяка получила такую бумажку, какой другие расплачиваются за бутылку. К тому времени мы уже не раз выпивали вместе. Платил за коньяк всегда он. «Сдачи не надо!..» Вскоре мы разговаривали обо всем довольно откровенно. Сходились в одном: «Нужны деньги!..» Но разговор, который все решил, состоялся уже перед самым отъездом. Я уезжал вечером, он оставался еще до утра. Мы сидели в углу за столиком, одна стена бара была стеклянной —по ту сторону был декоративный каменный грот, по дну сухого водоема шла кошка. Я слушал своего нового знакомца и не знал, что думать… Я исхожу из того, что в этой жизни мне уже ни с кем не съесть пуда соли. И основательно я никого не узнаю. «Есть дело, — сказал он. — Большой куш. /С тебе деньги придут сами — делать ничего не придется… Нужно еще примерно месяцев восемь — десять, чтобы все подготовить…» Потом я узнал, что он начал готовиться к этому еще в колонии. «Это предложение?» — «Да». — «Надо подумать», — ответил я.
Следовательно, согласился.
Он знал, что я соглашусь. Люди, подобные ему, зря не рискуют. Вечером я стоял один на пляже. По обе стороны белел туман, а впереди на полнеба поднималась чернота и нависала над светлым морским песком. Я решил подняться в номер, записать свои впечатления. Позади над пустым пляжем шумели деревья, на кирхе ударил колокол. О деле я тогда не думал. «Вот и кончилась легкая пансионатская жизнь, — пожалел я. — Съеден последний ужин, собраны вещи. Осталось сдать номер. Все надо делать поэтапно. Беря билет в самолет, не думать, какая погода будет в день отлета, что будет через час, через год…» А надо мной уже загоралась крыша} Я продолжал заботиться о пустяках и не думал о главном — о том, что, как говорили еще не так.давно, продал свою душу дьяволу…
В регистратуре пансионата Денисов никого не застал.
Дверь в кабинет Гилима оказалась запертой. Теперь Денисову предстояло отыскать Кучинскую, но через минуту она нашла его сама.
— Ах, у нас гость! — протянула она, неожиданно появляясь за его спиной.
Она была уже не в форменном белом халате — в юбке и кофточке, с круглой янтарной брошью на груди. Черные глазки-пуговки смотрели на инспектора с любопытством.
— Ну, как ее состояние? — сразу спросила Кучинская. — Не лучше?
— Без изменения.
— Мы тут жалеем ее.. — отношение к замкнутой, державшейся особняком библиотекарше на глазах у Денисова изменялось к лучшему.
«Вернись она сейчас на работу — встретили бы как общую любимицу…»
— Иван Ефимович будет? — Денисов кивнул на кабинет Гилима.
— Вряд ли. Он уехал на базу.
— Давно?
— С полчаса. Вы к нему?
— К вам тоже. Мне бы хотелось кое-что уточнить.
— Пожалуйста. Только я теперь не наверху, а в библиотеке. Директор попросил меня вернуться туда.
Они свернули в боковой коридор. Длинная цепь кактусов, на которую
Денисов еще в первый приезд обратил внимание, тянулась вдоль стен до самой библиотеки. По ту сторону круглого окна, в начале коридора, были видны ртдыхающие.
— Скоро у вас новый заезд? — спросил Денисов.
Этот вопрос он намеревался задать Гилиму, — Через несколько дней.
— Этот был ничего?
— Пока никто не отличился, — Кучинская замедлила шаг. — Никого не отослали за нарушение режима и писем на предприятие никому не писали.
— Так тоже бывает?
— А как же! Иван Ефимович в эхом отношении крут.
Хочешь культурно отдыхать — отдыхай!
Кучинская открыла дверь, пропустила Денисова вперед.
На пороге он остановился. За время отсутствия Белогорловой помещение в чем-то неуловимо изменилось, стало словно светлее, шире.
Поняв его удивление, Кучинская улыбнулась:
— Новые шторы. А стол я переставила ближе к окну.
И убрала стеллаж. Все обращают внимание, как и вы, и не могут понять, в чем дело.
— Удачно.
Денисову стало жаль незадачливую библиотекаршу, лишенную чувства уюта.
«О ней будут вспоминать как о человеке, который чего-то не сумел, подумал он. — Не выпросил у завхоза новую штору, не сломал старый стеллаж».
— Сейчас мы с вами выпьем кофе, — сказала Кучинская, — заодно поговорим.
Позади книжных полок оказалась розетка, Кучинская налила в турку воды из чайника, включила кипятильник.
— О чем вы хотели спросить? Садитесь, пожалуйста.
Денисов сел за журнальный столик, поправил разбросанные по столешнице тростниковые салфетки. «В прошлый раз их не было. Должно быть, Кучинская принесла из дому…»
— В этом году вы встретили Леониду Сергеевну в Калининграде, — начал он, — В феврале.
— Точно не помните?
— Шестого или седьмого. Мы с мамой возвращались к ее брату в Междуречье.
— В Калининградскую область?
— Да. Там, знаете, много маленьких приятных поселков с поэтичными названиями. Подгорное, Заовражное…
Междуречье один из них. В нем, между прочим, установлен памятник в честь двухсотлетия битвы при ГроссЕгерсдорфе, где отличились русские войска.
Денисов тактично ни разу не прервал. Словно догадавшись, что у него мало времени, Кучинская перешла непосредственно к встрече с библиотекаршей:
— У дяди своя машина. Из Междуречья он отвез нас в Калининград… —
Кучинская достала из стола чашки, сахарницу, банку кофе «Максвелл». — Мы приехали днем, часов примерно в одиннадцать. Подъехали к гостинице, вижу знакомый «Запорожец»!
— Рядом с гостиницей…
— «Калининград». Бывали в тех краях?
— Недолго. Когда служил, — Денисов не стал уточнять.
— Сейчас вы бы города не узнали! — Она заварила кофе в чашечках. — Вы любите покрепче?
— Средний.
— А насчет сахара?
— Немного.
Она помешала ложечкой:
— Удивительный город. Огромный ботанический сад.
Двадцать видов, которые вообще не встретишь в стране…
— Белогорловой не было в машине, когда вы подошли?
— Она была в гостинице, но как-то сразу вдруг появилась. Возможно, она увидела меня из вестибюля.
— Как Леонида Сергеевна объяснила свой приезд?
— В двух словах. Она ведь всегда не очень объяснялась. Туризм или экскурсия… Не помню. Мне показалось, что в тот раз она была скорее растеряна, чем обрадована.
— Почему?
— Не знаю, такое ощущение.
— Вы говорили с ней?
— Недолго. Я спросила: «Вы остановились в этой гостинице?» — «Нет, сказала она, — у знакомых». — «Хотите перейти в гостиницу?» — "Да нет.
Сегодня я уезжаю".
— Вы не договорились о встрече?
— Нет.
— По-вашему, она была одна?
— Я видела ее одну.
— В машине было что-нибудь? Не помните? Может, покупки и прочее?
— Несколько коробок, сумка. Сзади, у стекла, помню, лежала кукла.
Раньше я ее в машине не видела.
— Кукла?
— Довольно оригинальная. Раскрашена в два цвета — синий и красный.
— Скоморох! — догадался Денисов.
Несколько дней кукла лежала в его кабинете в ожидании решения своей судьбы: быть приобщенной к делу в качестве вещественного доказательства или быть отринутой. Теперь участь ее была решена.
— В шутовском колпаке, — припомнила Кучинская. — Еще кофе?
— Благодарю, — с протоколом было покончено. Он показал на стол: —
Бумаги Белогорловой все пересмотрели?
— Как же! Когда принимала, в присутствии комиссии… Внесли в опись каждый отчет, каждую ведомость.
— Личных вещей Белогорловой было много?
— Очень мало, — Кучинская открыла стол, из-под газеты достала конверт.
— Две фотографии дочери? страховая квитанция, записка.
— Покажите, пожалуйста.
Фотографии девочки были любительские, серые, с крупно выпавшим зерном, из тех неудачных, что особо дороги родителям.
— А это страховка, — сказала Кучинская.
Денисов ее тоже внимательно рассмотрел.
— Сейчас мы составим небольшой протокол, все это я возьму с собой, сказал он. Инспектор узнал все тот же уже знакомый размашистый почерк на записке. — А что с похищенными книгами?
— Всех горничных предупредили. Пока ничего не слышно…
Кучинская проводила его до дверей.
Денисов пошел к выходу. Записка жгла ему карман — он не стал читать ее до конца ни при Кучинской, ни в коридоре.
«Что там еще может быть?»
Внезапно, уже пройдя регистратуру, Денисов остановился. Точнее, что-то остановило его. Спеша к выходу и думая о записке, он словно мимо чего-то прошел.
Существовал лишь один известный способ воспроизведения обстоятельств происшедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39