Далеко за полночь в темноте послышалось мягкое цоканье нескольких пар некованых конских копыт.
Топот кавалькады приблизился к самому дому и оборвался напротив подъезда. В темноте замаячило светлое пятно плаща. Цирики скрестили было штыки винтовок, но привыкшие к темноте глаза их опознали Соднома-Дорчжи.
Адъютант и Гомбо-Джап под руки ввели в подъезд пошатывающегося на онемевших ногах Хараду…
Через час собравшиеся в кабинете Соднома-Дорчжи хмуро слушали допрашиваемого майора Хараду. Все знали, что забрасываемые теперь в МНР разведчики работали на командование расположенных в Китае американских войск. Ширма гоминдана, которой прикрывалось это командование, никого не обманывала: ни своих, ни чужих. Знали о фиктивности этой ширмы монголы, ловившие японо-гоминдановских разведчиков; знали и сами японцы-шпионы.
Содном-Дорчжи не случайно совершил головокружительное по быстроте путешествие по пустыне для встречи с Гомбо-Джапом.
Гомбо-Джап не случайно ежедневно, ежечасно и ежеминутно рисковал жизнью, не отставая от Харады с момента его появления в конторе Паркера.
Все говорило о том, что японскому майору поручается задание большой важности. Именно поэтому Содном-Дорчжи и хотел, чтобы суть этого задания, за подготовкой которого его люди тщательно следили в Китае, стала известна его товарищам по Совету министров МНР не в его пересказе, а из самого непосредственного источника — из уст Харады.
Японец говорил вполголоса, не спеша. Его блестящие, как уголья, глазки были полуприкрыты. Они загорались только тогда, когда в поле его зрения попадал изловивший его Гомбо-Джап.
— Прибегая к вашей снисходительности, с-с-с, — шипел японец, — я должен ещё объяснить, что, снаряжённый таким образом, я обязан был оставаться на вашей земле столько времени, сколько понадобится, не предпринимая никаких злых дел.
— Кому «понадобится»? — спросил Содном-Дорчжи.
— Посмею обратить ваше внимание на ту гребёнку, которую этот человек, — Харада движением связанных рук указал на Гомбо-Джапа, — взял у меня, с-с-с…
Содном-Дорчжи вопросительно взглянул на Гомбо-Джапа, и тот вытащил из кармана своих рваных штанов гребёнку. Это был самый дешёвый чёрный гребешок, грубо инкрустированный металлом.
Гомбо-Джап передал его Содному-Дорчжи. Тот недоуменно повертел гребешок в руках и положил перед собой.
Харада сказал:
— Если теперь ваша благосклонность обратит внимание на походное изображение Будды, взятое у меня этим же человеком, с-с-с…
Гомбо-Джап невозмутимо выложил на стол маленький складень, крытый черным лаком. Содном-Дорчжи хотел было раскрыть крошечные резные дверцы, но сидевший рядом с ним полковник государственной безопасности поспешно отстранил его руки и сказал Хараде:
— Открой.
Японец особенно длинно и угодливо втянул воздух.
— С-с-с… ваша благосклонность напрасно опасается этой безобидной вещи, — он отворил дверцы складня. Все увидели изображение Будды — позолоченную деревянную фигурку, сидящую на цветке лотоса. Японец поднял его над головой и с улыбкой сказал: — Если мне будет позволено, я покажу уважаемым господам, что представляет собой это священное изображение. Можно не опасаться дурных последствий: это прекрасная американская вещь.
Полковник встал между Содномом-Дорчжи и японцем.
— Показывай, — сказал он.
— С-с-ссс… это не больше как радиоприёмник. В соединении с гребёнкой он даст мне возможность открыть вам до конца, ради чего я прибыл на вашу почтенную землю. — Харада воткнул крайний зубец гребешка в отверстие на макушке Будды. — Теперь необходима тишина и ваше милостивое внимание.
Прошло несколько мгновений. Те, кто сидел ближе к японцу, услышали слабые звуки, похожие на приглушённую радиопередачу. Харада приблизил аппарат к уху и изобразил на лице удовлетворение.
— Всякий, кто хочет, может слышать, — сказал он, передавая аппарат полковнику.
Тот послушал.
— Английский язык.
— Америка? — спросил Содном-Дорчжи.
— Нет, китайский город, — сказал Харада. — Милостиво обозреваемый вами аппарат настроен всегда на одну и ту же волну. Он всегда слушает эту станцию.
— А зачем ему слушать эту станцию? — спросил полковник.
Харада, словно защищаясь, поднял руку к лицу.
— Чтобы получить приказ, — сказал он. — Пусть ваше милосердие не осудит меня.
И Харада рассказал ту часть плана «Будда», которая была, по его словам, ему известна. Зачем прилетит этот самолёт, что он будет делать, куда полетит потом? Ни на один из этих вопросов он не ответил.
— Значит… — задумчиво произнёс Содном-Дорчжи, — самолёт должен был прилететь после того, как станция послала бы вам эти сигналы?
— Ваша мудрость точно уяснила смысл моих недостойных речей, с-с-с-с…
— А когда должен был прийти этот сигнал? — спросил Содном-Дорчжи, пристально глядя на японца.
— Как мне подсказывает мой ограниченный ум, даже ни один китайский генерал не мог бы ответить на этот вопрос вашего достопочтенства.
Содном-Дорчжи переглянулся с присутствующими.
— Допустим, что так… — сказал он японцу. — С нас достаточно и того, что вы сказали, но вы сказали не все!
Харада закрыл лицо руками и медленно закачался всем корпусом взад и вперёд. Это продолжалось, пока Содном-Дорчжи собирал со стола лежавшие перед ним бумаги. Но как только он сделал шаг прочь от стола, Харада отнял руки от лица и тихо спросил:
— Разве те интересные вещи, которые я вам доложил, не заслужили мне помилование?
— Все это было нам известно и без вас. Вы были нам интересны как живой свидетель.
Японец съёжился на своём стуле. Он умоляюще сложил руки ладонями вместе и, склонив голову, негромко произнёс:
— Мой ничтожный ум не может решить такую трудную задачу.
Содном-Дорчжи пожал плечами и направился к выходу, но, прежде чем он достиг двери, Харада крикнул:
— Милостивейший господин! Сердечное желание помочь в вашем благородном деле…
Содном-Дорчжи гневно перебил его:
— Да или нет?
— Все, что прикажет ваша мудрость.
— Если игра будет нечестной…
Японец испуганно втянул воздух.
— О, ваша мудрость!..
И он выложил всё, что знал о заговоре лам. Слушая его, Содном-Дорчжи удовлетворённо кивал головой. Это было как раз то, что начали устанавливать его органы до поимки Харады и о чём сигнализировали пастухи, вылавливавшие в степи диверсантов-лам.
Харада мог бы ещё рассказать о том, что прежде чем растянуться на своём рваном халате в монастыре Араджаргалантахит, он вынул из пояса и спрятал в щелях стены ампулы с дарами, изготовленные по рецепту господина генерала Исии Сиро. Но, глядя, как кивает головой монгольский генерал, Харада решил смолчать: было похоже на то, что знавшие так много монголы всё-таки знали не все. И действительно, дослушав, Содном-Дорчжи сказал:
— Теперь можно итти с докладом к маршалу.
Министры последовали за покинувшим комнату Содномом-Дорчжи.
Он отсутствовал около часа. За этот час никто из оставшихся в комнате — ни Гомбо-Джап, ни адъютант, ни Харада — не проронил ни слова.
Содном-Дорчжи и полковник вернулись. Хараду увели.
— Самолёт! — сказал Содном-Дорчжи адъютанту.
— Вылет утром?
— Нет, через полчаса. — И Содном-Дорчжи обернулся к Гомбо-Джапу. — Ты полетишь с японцем.
Гомбо-Джап молча поклонился и вопросительно посмотрел на Соднома-Дорчжи.
— Что тебе? — спросил Содном-Дорчжи.
— Как быть… с поручением насчёт наблюдения за американцем Паркером.
Содном-Дорчжи на мгновение задумался.
— Бадма там?
— Да, он за меня теперь возит рикшу американца.
— Американец не заметит перемены?
Гомбо-Джап засмеялся:
— Он не отличил бы нас друг от друга, даже если бы нас поставили рядом.
— Будет так, как я сказал.
— Хорошо, я полечу.
— Доставишь, — и Содном-Дорчжи кивком указал на место, где раньше сидел Харада, — его в Читу То, чего он не сказал нам, но что он, несомненно, ещё знает, поможет советским следователям разобраться в деле Ямады, Кадзицуки и других сообщников ещё не пойманного преступника Хирохито. Иди!
Гомбо-Джап повернулся чётко, как солдат, и вышел.
Глядя ему вслед, Содном-Дорчжи негромко сказал адъютанту:
— Пусть заготовят приказ о повышении Гомбо в звание капитана. Я сам доложу маршалу.
12
Когда Паркер, получив экстренный вызов в токийскую ставку Макарчера, заехал проститься к генералу Баркли, тот не без сарказма сказал:
— Говорил я вам…
Паркер насторожился.
— Все-то у вас секреты, секреты… Курите, — и генерал дружески протянул ему сигареты. — Самолёт Харады оказался неисправным?
— Виновата скверная постановка авиационной службы у вас, сэр, — отпарировал Паркер.
Но Баркли сделал вид, будто не замечает выпада.
— Я не раз наблюдал: когда люди делают что-нибудь у меня за спиною, им не везёт.
— Приму во внимание для будущего, сэр.
— И пожалеете, что не приняли во внимание в прошлом… Во всяком случае, выражаю вам своё сочувствие.
— Можно подумать, что вы уже знаете, чего они от меня хотят там, в Токио.
— Не знаю, но могу догадаться… У Мака твёрдый характер.
— Но он трезвый человек.
— Именно поэтому он может вам спустить штаны… Хотите выпить перед дорогой?
Паркер отказался и уехал.
Сосущая под ложечкой тоска отвратительных предчувствий не исчезла и тогда, когда он вылез из самолёта на аэродроме Ацуги.
Хотя в вызове было сказано, что ему надлежит прибыть непосредственно к главнокомандующему, Паркер решил сначала показаться в Джиту. Свои парни, может быть, помогут ему вынырнуть из неприятностей. Хотя этот штабной народ обычно охотнее тянет ко дну тех, кто уже начал пускать пузыри.
Так и вышло. Самого генерала Билоуби, который знал Паркера по прежней работе, не оказалось на месте — отдыхал в Никко. Остальные офицеры мялись.
Однако все стало ясно с первых же фраз главнокомандующего. В заключение жесточайшей головомойки Макарчер сказал:
— Для Востока вы не годитесь.
— Я давно работаю тут, сэр.
— Все ваши прежние дела, вместе взятые, не стоят того, которое вы провалили теперь.
— Кто из нас гарантирован, сэр?..
Ноздри крючковатого носа Макарчера сильно раздулись.
— Вы отлично понимаете, что мы ставили на эту карту. — Генерал, прищурившись, уставился на Паркера. Тот старался казаться спокойным. — Какого же дьявола вы разводите тут бобы?
— Обещаю вам, сэр: устранение монгольских министров будет проведено так же чисто, как если бы их судьбою занимался сам господь-бог.
— Но ваш господь-бог уже не может дать Чан Кай-ши благовидного предлога ворваться во Внешнюю Монголию.
— Тот господь-бог, которым управляем мы, сэр, может все… рано или поздно.
— Предлог нужен мне рано, а не поздно… Вам придётся вернуться в Европу, Паркер, и конец.
— Это действительно конец, сэр.
Тяжёлые мешки верхних век прикрыли глаза Макарчера.
— Если не опростоволоситесь там так же, как тут, для вас ещё не все потеряно… — с недоброй усмешкой сказал он. — Но держаться придётся крепко.
Заметив, как по мере его слов вытягивается физиономия Паркера, Макарчер несколько мягче сказал:
— Здесь вы нужны меньше, чем в Европе.
Все ещё надеясь, что Макарчер переменит решение, Паркер закинул последнюю удочку:
— Не кажется ли вам, сэр, что этот Харада…
— Какой Харада?
— Я говорю о японце, попавшем в руки монголам.
— Так, так…
— Нужно ограничить его возможность болтать.
— Запоздалая заботливость, Паркер, — иронически заметил Макарчер. По его тону Паркер понял, что все его попытки оправдаться в глазах главнокомандующего не приведут ни к чему.
— Быть может, он ещё не успел…
— К сожалению, он уже успел.
— Неприятность больше, чем я думал, сэр.
— Они повезли вашего японца в Читу, а оттуда в Хабаровск. Русские там докопались до некоторых бактериологических дел наших японских друзей и, на мой взгляд, готовят нам здоровый скандал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74